Олег Авраменко - Реальная угроза

Для стороннего наблюдателя «Марианна» просто исчезла из пространства, как будто испарилась. Примерно то же самое можно было бы сказать и об ушедшей под воду субмарине, если не учитывать того, что море не только поверхность, но и глубина. У вакуума тоже есть глубина, но измеряемая не в единицах длины, а температурой. Мы находились на глубине десяти тысяч триллионов градусов, в так называемой апертуре – прослойке, где часть заполнявших вакуум виртуальных бозонов уже находилась в хаотичном состоянии, а часть оставалась в сконденсированном виде. Здесь отсутствовала разница между слабым и электромагнитным взаимодействием, но еще отдельно существовало сильное.

Голубое сияние энергетического «кокона» исчезло – в апертуре не было ни космической пыли, ни других материальных частиц. На обзорных экранах вновь появились звезды и планеты – вернее, их электрослабые отражения. Мы могли свободно проходить сквозь любые объекты, находящиеся в обычном эйнштейновом пространстве, не рискуя столкнуться с ними. Правда, в местах большого скопления материи присутствуют сильные возмущения вакуума, представляющие определенную опасность для корабля.

В апертуре еще невозможно движение со скоростью выше световой, зато в ней содержится неограниченный запас даровой энергии, которую можно использовать для дальнейшего погружения, увеличивая температуру окружающего вакуума за счет самого вакуума – звучит парадоксально, но факт. Начиная с этого момента излучатели не получали больше ни эрга от бортового реактора, но погружение продолжалось еще стремительнее – десять в семнадцатой градусов… Десять в двадцатой… десять в двадцать пятой…

– Внимание! – произнес я. – Температура – десять в двадцать шестой. Вскипает сильный бозе-конденсат. Мы в инсайде!

Мы оказались под нижним слоем упорядоченной структуры вакуума, в его «изнанке» – в инсайде. Здесь сильное взаимодействие объединилось с электрослабым, здесь материя потеряла массу покоя, здесь исчезло понятие светового барьера, здесь не было ничего, кроме океана чистой энергии. Если бы не «кокон», окутывавший «Марианну», мы сами превратились бы в часть этой энергии.

Краем глаза я заметил, как офицер связи поднялся со своего места, отсалютовал шкиперу и направился к выходу из рубки. Его короткая вахта закончилась; теперь он понадобится не раньше, чем мы прибудем в систему Тау Кита.

– Продолжать погружение до номинальной глубины, – распорядился Томассон. – Навигатор, передайте штурману курс.

– Есть, сэр! – ответил Вебер. – Курс готов.

В этом полете у него была самая плевая из всей нашей четверки работа. Тау Кита находилась на расстоянии всего пяти светолет от Эпсилон Эридана, это была ближайшая к нам населенная система, и между Октавией и Тау IV постоянно ходили корабли. Маршрут был исследован вдоль и поперек, так что Вебер составил курс, что называется, левой рукой – если вообще не левой ногой, перекинутой через голову.

Тут, впрочем, был один нюанс – по прямой между нашими системами находилась область вакуумной аномалии. Гражданские корабли обходили ее стороной, делая крюк в два с лишним световых года. Но разведчики космоса – крутые ребята, они не привыкли пасовать перед трудностями, поэтому навигатор, даже не обращаясь за советом к шкиперу, предложил кратчайший курс, ведущий прямиком через аномалию.

Когда фрегат достиг номинального уровня десяти в тридцать пятой степени градусов, штурман Топалова запустила привод в форсированном режиме. Через двадцать с небольшим минут мы вышли на крейсерскую скорость, и я наконец смог перевести дыхание – при форсаже корабль так и норовил нырнуть поглубже, поэтому мне постоянно приходилось избавляться от излишков энергии в излучателях. Разумеется, все расчеты производил компьютер, но от меня зависел выбор оптимальных решений. Машина, какой бы умной она ни была, не обладает свободой воли и интуицией – а без этих качеств с вакуумом никак не совладаешь, выполняй ты хоть триллион секстильонов операций в секунду.

Закончив разгон, Топалова переключила привод с форсажа в обычный режим, и следующие два часа полета прошли спокойно. Как и прежде, Павлов ни во что не вмешивался, оставаясь сторонним наблюдателем. Временами он исчезал в смежной с мостиком капитанской рубке, и там, наверное, просматривал записи отдельных эпизодов, оценивая мои действия.

Уже на подходе к аномалии командор Томассон неожиданно приказал:

– Штурман, поменяйтесь местами с оператором погружения.

Почему-то на этот раз я совсем не удивился. В первый момент у меня даже мелькнула мысль, что шкипер не рискует доверить мне контроль над уровнем погружения в аномальной области пространства – ведь там, похоже, будет заносить еще похлестче, чем при форсаже. Но, с другой стороны, будь это так, он бы вернул обратно Гарсию, а не сажал меня в штурманское кресло. По всей видимости, это капитан Павлов, когда я был занят работой, дал Томассону знать, что хочет проверить, сумею ли я удержать корабль на курсе при прохождении аномалии.

Волноваться я уже перестал и с невозмутимостью, удивившей даже меня самого, принял управление кораблем. Аномалия оказалась не так страшна, как я ожидал, и мне без особых усилий удавалось вести «Марианну» по курсу. Именно сейчас, когда энергетические завихрения в вакууме раз за разом пытались швырнуть фрегат то в одну, то в другую сторону, я испытывал необыкновенный душевный подъем. Я не знал, доволен ли моими действиями Павлов, и в данный момент меня это мало интересовало. Я вел корабль и наслаждался этим. Это был настоящий межзвездный корабль, и я наконец-то почувствовал себя настоящим пилотом. А в более широком смысле – космоплавателем. Именно так, не иначе. Прошло уже более пяти столетий, как был создан первый сверхсветовой привод, но люди до сих пор не придумали единого названия для всех, чья профессия – космические полеты. Их называют и астронавтами, и космонавтами, и звездолетчиками, и космолетчиками. Но ближе всего – космоплаватели. Ведь мы, по сути, моряки-подводники, а наша стихия – глубины Моря Дирака…

Через час с небольшим мы покинули пределы аномалии, и корабль вновь пошел ровно. Томассон обратился к Веберу:

– Навигатор, коррекция курса нужна?

– Похоже, что нет, шкипер.

– Похоже?

– Я уверен, сэр.

Командор в задумчивости потер свой гладко выбритый подбородок.

– И все же проверим. Штурман, переключить привод в холостой режим. Оператор – подъем в апертуру.

– Привод приостановлен, – отчитался я.

– Начинаю подъем, – сообщила Топалова.

В инсайде мы были почти слепы. Надежные ориентиры отсутствовали (аномалии нельзя было считать надежными ориентирами), и нам приходилось полагаться лишь на чисто математические расчеты, производимые компьютером. Однако со временем погрешность расчетов накапливалась, поэтому периодически требовался подъем в апертуру для определения точного местонахождения по электрослабым отражениям звезд.

Все это, впрочем, относилось к длинным отрезкам пути в несколько десятков светолет. Ну и еще, конечно, коррекция производилась при подлете к системе назначения. Однако до Тау Кита оставалось еще добрых два световых года, так что было ясно – Томассон решил убедиться, что я ничего не напортачил при прохождении аномалии.

Когда мы пересекли критический уровень десять в двадцать седьмой и оказались в апертуре, навигатор быстро произвел необходимые счисления и сообщил:

– Погрешность курса в пределах допустимого минимума. Я же говорил, шкип, что коррекция не нужна.

– Принято, – сказал Томассон. – Оставаться в апертуре. – С этими словами он включил интерком на своем капитанском пульте и объявил о смене летной вахты.

Спустя пять минут нашу команду заменила другая четверка летчиков. Томассон отправил нас отдыхать, поручив Топаловой определить меня в одну из свободных кают. Покидая рубку, я бросил на Павлова вопросительный взгляд, но тот лишь качнул головой: мол, ступай, парень.

Когда мы спустились палубой ниже, где находились офицерские каюты, я осторожно поинтересовался у своей провожатой:

– Как вы думаете, я выдержал экзамен?

– Экзамен? – не поняла Топалова, Потом до нее дошло, и она улыбнулась: – Пожалуй, да. По крайней мере у меня нет к вам никаких претензий… Гм. Значит, это был экзамен?

– Да.

– И какого рода?

– Наподобие вступительного. Капитан Павлов сказал, что если я выдержу его, то буду зачислен в Астроэкспедицию.

К моему удивлению, Топалова энергично кивнула:

– Вот это правильно! Лучше брать своих курсантов, чем нанимать легионеров.

Я собирался было спросить, о каких легионерах она толкует, но тут Топалова хитро усмехнулась:

– А знаете, когда шкипер сообщил, что в нашу команду временно зачислен курсант, мы грешным делом решили, что нам собираются навязать какого-нибудь адмиральского сынка-заморыша. Потому-то мы все сбежались в рубку – хотели поглазеть на это чудо природы.