Борис Иванов - Ночь Пса

И где-то здесь стоял – на почти незаметном постаменте, вровень с текущей мимо толпой – памятник Полю Гранжу – первооткрывателю Прерии. В других Мирах Первооткрыватели высились над центральными площадями столиц. Поль Гранж просто стоял, прислонившись к стене и с интересом следил за жизнью, текущей мимо. Почти всегда в нише рядом были цветы и свечи. Никто не знал когда и где он умер и был похоронен.

А сейчас Святошные готовились к наступлению Ночи. Ким еще ни разу не видел Ночь Прерии. Но уже был слегка наслышан о ней. Тут это слово произносили как бы с большой буквы – когда речь шла о Большой – шестидесятичасовой – Ночи. Раньше – до того, как он побывал на Прерии Киму казалось, что Ночь – это самое унылое и безрадостное время для обитателей этого Мира. Но тут он ошибался: унылым временем здесь были именно долгие дневные часы благочестивого труда, и именно на Большую Ночь здешние жители откладывали свои праздники – большие и маленькие – и всяческие приятные хлопоты, связанные с исполнением своих маленьких личных заветных желаний. Должно быть это шло из давних времен – из эпохи подневольного освоения планеты каторжным народом Империи. По уложениям того времени на период «Темного Времени», как тогда обозначали Большие Ночи, сокращались нормы выработок, рабочие часы, увеличивались пайки и начинали действовать всяческие дополнительные льготы для расконвоированных и вольнонаемных. Так и прижилось.

А к тому же, наступавшие сутки были началом здешнего уик-энда. Закончивший в разной мере праведные труды народ уже выбирался на вечернюю прогулку. В кронах деревьев и на старинных, причудливой формы столбах уже загорались теплым, неярким пока светом фонарики ночной подсветки, открывались запертые в рабочее время лавки, лавочки и лавчонки, кафе, бистро и Бог весть какие еще заведения. И где-то уже тихо играла музыка.

Святошные были местом и людным и нешумным, и престижным и весьма демократическим. Богатые рестораны и дорогие магазины здесь не прижились. Но и модные субкультуры андеграунда тоже не пустили здесь корней. Здесь царствовал средний класс. Люди без претензий. Точнее, с претензией на право оставаться самими собой – ни больше и ни меньше.

На подъезде к служебным автостоянкам Космотерминала Тони охватил мандраж. Уж больно гладко все шло. Уж не очередная ли уловка злокозненного Бога Неудачников? Он глянул на начинающее темнеть небо, в который уверенно карабкались святочные фонарики Колонии Святой Анны, и дрогнувшей рукой погладил обитателя своего кисета. Ему показалось, что Трубочник сегодня спокоен за него – Тони Пайпера. Вздохнув, он начал парковать кар.

«Вот будет номер, если сейчас никто ко мне не подкатится. Я ж сроду этого Братова не видал, – подумал он. – По мне что тот вертухай в штатском, что – этот. А он-то на меня таращится и знакомого водилу не признает. Сейчас, может, уже по блоку в министерство свое наяривает. Вот тогда тебе и крышка, старина Тони. Космотерминал – объект особо охраняемый. Блокируют в момент...»

Но страхи его оказались напрасны. Не успел он отметить по радиосвязи свой путевой лист, как к окошку водителя уже нагнулся запыхавшийся, строго, «под протокол» одетый детина с квадратным подбородком и русой шевелюрой.

– Что же вы так застреваете? – требовательно осведомился он. – И почему замена?

С этого вопроса началась уже цепь служебных ошибок помсекретаря Братова. Сделав, как того опасался Счастливчик, запрос в гараж министерства, он показал бы себя назойливым идиотом в глазах полудюжины лиц выше и нижестоящих, но избежал бы того, чего избежать не удалось. Оправдывает его только то, что с летного поля уже доносился низкий рокот маневренных двигателей транспортных платформ, волокущих на таможенный терминал тройку свежеприземлившихся «шаттлов» «Дункана», а с высоких небес уже низвергались на головы грешных завывание, свист и гром второй их тройки.

– К шестой группе приемных портов, – распорядился Братов, краем уха выслушивая сетования нового водилы на то, что Позняка в последний момент «зарезал» медконтроль, и что потому и задержались, что не могли никем Гната заменить. Для очистки совести Тони пару раз назвал помсекретаря по имени-отчеству, что тот просто воспринял, как должное – это даже разочаровало Счастливчика.

У выхода приемных портов их живо распределил в очереди встречающих каров, флаеров и обычных такси электронный диспетчер. Тони только и успевал, что потеть, вводя в автопилот поправки к уже поступившим командам. Его суетливость уже начала настораживать Николая, но тут все, наконец, прекратилось и заработали эскалаторы, «подающие» на поверхность земли новоприбывших, прошедших подземное чистилище санитарного кордона и таможни.

– Стойте здесь и ждите меня, – распорядился Братов и, выскочив из кара, рысью припустился к почти пустой движущейся лестнице, по которой, нетерпеливо шагая через ступеньку, шел ему навстречу единственный пассажир с планеты Чур.

Кима всегда поражало, как в Мирах Периферии неожиданно расцветает нечто несбывшееся там – в Метрополии, в русле «большой» истории? Те варианты культуры и истории Земли, что не состоялись, не расцвели там – в Мире четырех континентов и четырех океанов, украшенном шапками покоренных полярных льдов, медленно приходящем в себя от информационного, демографического, сырьевого, экологического и Бог весть еще каких кризисов прошлых столетий. То, что не сбылось в Метрополии, с лихвой старалось взять реванш на Периферии.

И расцветали цивилизации Фронтира и Гринзеи, замешанные на «крутой» идеологии первопроходцев Дальнего Запада и Сибири, потомки которых не вписались в тесноватые рамки комфортабельного мира землян, грелась под «Солнцем воров» сообщество жуликов и авантюристов Милетты, словно собрав в генах своих обитателей весь шальной авантюризм земли двадцатого века. Громоздил свои великие и смешные свершения «коллективистский и соборный» строй «Колонии Святой Анны», утопали в глупой роскоши десяток опереточных государств на ломящейся от природных ресурсов Океании. Оживленнно бурлил нескончаемый Чайна-таун на Желтых Лунах, судились и рядились исламисты с иудеями на Террамото – видно, не в силах существовать друг без друга... Иные из этих, порожденных Человечеством Миров, были жутки – как Экоимперия Харур, Унитарная Республика или Мир Дальних Баз. Иные – жестоки, как Мир Седых Лун. Иные трогательны – как непонятный никому Мир Дилиндари. Суровы как Мир Малой Колонии Квеста или донельзя обыденны кальвинистской обыденностью Республики Джей. Страшноваты и загадочны, как Шарада и Мир Молний...

Или Чур.

Но Бог с ним – с Чуром...

И даже унылое скандинавское благополучие – спорт плюс трезвый образ жизни – правило свой бал на похожей на горный курорт Терранове, залитой ярким светом такой похожей на солнце и такой далекой звездочки. Теперь, когда Человечество, рассеиваясь по Вселенной, превратилось из сложной, взаимопереплетенной живой мозаики культур и этносов в набор почти изолированных и почти полностью самостоятельных, словно уже готовые сорваться с ветки плоды, Миров, каждый из множества стереотипов мышления, каждый, начавший свое существование в каком-то уголке Земли образ жизни стремился взять реванш, выплеснуться из общего усредненного котла и реализовать себя в своем, милом сердцу своих обитателей Мире. А ему – Агенту на Контракте – Киму Яснову, суждено, верно, было от века скитаться между этими яркими, как елочные шары, сами в себя обращенными, Мирами и ни в одном из них не задерживаться, то ли вбирая в себя каплю каждого из них, то ли оставляя в каждом каплю своей души. Раньше это ему даже нравилось, а теперь наводило на невеселые мысли.

Так или иначе, но каждый Мир Федерации шел своим путем.

Здесь – на Прерии взял верх и разгулялся по всей ее суше и по мелководью ее полярных морей и материковых озер тот симбиоз Востока и Запада, что принято от века называть царством «необъяснимой славянской души». Что-то в жизни этого Мира, который так и не принял до конца ни суровых доктрин миров коллективистского муравейника, ни красивых как товарный ярлык и столь же обманчивых лозунгов свободных миров, было от детской комнаты большой, в умеренном достатке пребывающей семьи, а что-то – просто от сумасшедшего дома.

На Святошных это чувствовалось особенно. Здесь стилизация под ярмарку и праздник давно перестала быть стилизацией. Давно уже набирающая обороты индустриального развития и выбившаяся в первую десятку Миров, Прерия демонстрировала здесь свою провинциальную приверженность старине. Причем той старине, которой, может, никогда и нигде вовсе и не было на самом деле. Витрины и вывески стремились угодить вкусам нижегородского купечества времен весьма отдаленных. Но к ним давно привыкли. Архитектура – там, где о ней еще помнили – подражала образцам «серебряного века». Но уже никого не удивляла. Люди, фланировавшие по Святошным навстречу Киму и изредка обгонявшие его, не наряжались в костюмы 'a la XIX siecle, они всерьез носили их и не видели в том ничего странного. Это была их повседневная одежда, в которой они шли в конце рабочей недели из своих оффисов, ателье, кабинетов и мастерских домой. Делая небольшой крюк, чтобы завернуть на Святошные, – как вот завернул Ким. Впрочем, в этой негустой толпе можно было встретить и человека, одетого по моде любого из Миров Федерации. Даже в Эпоху Изоляции Прерия никогда не чуралась привечать гостей со всех концов света, а теперь – на пике своего экономического расцвета и вовсе была запружена визитерами из-за тридевяти небес. Так что попадались на глаза Киму чудаки, одетые даже по последней моде Метрополии. Как, например, был наряжен бородатый тип, что приветливо махал Киму из-за столика, вынесенного для удобства клиентов из «Ладоги» под открытое небо. Тип был могуч, матер, но еще ох как крепок. Мясистый, подобный диковинному клубню нос его багровел подобно фонарю над входом в дом тайных утех. Густая – клочьями – борода довершала его сходство с ушкуйником старых времен. Не заметить такую особь было нельзя – Ким остановился и машинально помахал в ответ.