Роджер Желязны - Умереть в Италбаре

Он махнул по направлению к тем, что пересек, направляясь в Италбар.

– Я смог бы отвезти вас к самому подножию. Чтобы не идти.

– Спасибо, но я хочу остановиться где-нибудь и сделать запасы – может даже съесть горячий ужин – перед тем как отправлюсь. Вы знаете какое-нибудь подходящее место в том направлении?

– Есть несколько. Я покажу вам одно небольшое, на тихой улочке. Не думаю, что у вас там будут какие-либо неприятности. – Вот мой автомобиль, – показал он.

Не встретив трудностей, они достигли указанного места – пропахшее узкое помещение склада с деревянными полами, стены, в линеечку от незаполненных полок – продававшаяся еда отпускалась впереди и относилась в крошечную столовую сзади. Только одно обстоятельство тревожило Хейделя. Когда аппарат остановился у заведения, провожатый достал из-за ворота и протянул зеленый амулет – ящерицу с извивающейся серебряной линией на спине.

– Я знаю, это некий вид глупости, м-р Х., – сказал он. – Но не коснетесь ли вы этого для меня?

Хейдель согласился и затем спросил, – Что я сделал?

Молодой человек улыбнулся и огляделся, кладя резную фигурку за рубашку.

– О, я знаю, я немного суеверен, но не больше любого другого, – проговорил он. – Это мой амулет на счастье. Разговаривая со всеми о вашем пути, я вырезал его против беды.

– Разговаривая? Что они говорили? Не говорите мне, что прозвище «святой человек» дошло и сюда?

– Боюсь, что так, сэр. Кто знает? Может существует что-то от этого.

– Вы работаете в госпитале. Вы проводите большую часть времени среди ученых.

– О, среди них тоже самое, у большей части. Может, это пришло с жизнью издалека. Некоторые из проповедников говорят, что это вид реакции, потому что мы опять отдалились от природы, после того как наши предки века прожили в больших городах. Какая бы ни была причина, спасибо, что побаловали меня.

– Спасибо, что подвезли.

– Всего наилучшего.

Хейдель вышел и вошел в помещение.

Он пополнил запасы, затем уселся за стол в задней комнате без окон. Комната освещалась восемью старыми, испещренными насекомыми светошарами, выдающимися из стен и вполне проветривалась. Несмотря на тот факт, что он являлся единственным посетителем, ждать пришлось довольно долго, прежде чем его обслужили. Он заказал местный бифштекс и пива, воздержавшись от расспросов, какова порода зверя, из которого собираются приготовить блюдо, вести себя, как он давно убедился, надо осмотрительно, когда посещаешь незнакомые миры. Потягивая пиво в ожидании мяса, Хейдель размышлял об условиях, в которых оказался.

Он был только геологом. Единственная работа, которую мог выполнять хорошо и надежно. Правда, ни одна из крупных компаний не брала его на службу. Пока никто из них не узнавал, что он и есть Х., все они получали о нем какие-то странные сведения. Возможно вносили его в списки, как невезучего. Таким вот образом ему приходилось наниматься на плохую, несправедливую работу и идти на риск в местах, где не было желания трудиться – это в любом месте рядом с группками людей. Многие из компаний, однако, были счастливы взять его по независимому контракту. Непонятным образом это принесло ему больше денег, чем когда-либо за прошедшие годы. Теперь, раз он имел их, он мог немного попользоваться ими. Он удалился от городов, от людей, от всех тех мест, где деньги тратились в огромных количествах. С годами он превратился в отшельника, и теперь присутствие людей – даже в меньшем количестве, чем та толпа у госпиталя – было причиной его страданий. Он представлял жизнь отшельника – хижина в каком-нибудь дальнем незаселенном уголке, хибарка вблизи тихого побережья – в его пожилом возрасте. Его сигары, его коллекция минералов, несколько книг и подборка, что могла бы приходить из Центра Новостей – вот все, что действительно ему было необходимо.

Он медленно ел, и хозяин заведения, подошедший сзади, захотел поговорить. Куда он направляется с таким тюком и припасами?

В лагерь наверху холмов, объяснил он. Зачем? О чем рассказать старику, какое ему дело, когда это с ним случилось и что, может, он был одинок? Ни склад ни столовая не выглядели таким образом, будто они тянули крупное дело. Возможно хозяин не видал наплыва посетителей. И он был стар.

И Хейдель сочинил историю. Человек слушал, кивая. Вскоре Хейдель сам слушал, а хозяин заведения говорил. Хейдель кивал при случае.

Он закончил ужин и зажег сигару.

Постепенно, мало-помалу время уходило. И Хейдель ощутил, что рад компании. Заказал еще пива. Докурив эту, зажег еще одну сигару.

Из-за отсутствия окон он не видел, как удлиняются тени. Он поговорил о других мирах; показал свои камни. Человек рассказал о ферме, которой однажды сделался владельцем.

Когда первые звезды вечера протянули свои лучи миру, Хейдель взглянул на хроно.

– Не может быть, так поздно! – воскликнул он.

Старик посмотрел на Хейделя, окинул взглядом свою собственность.

– Боюсь, что так. Это не значит, что я хотел удержать вас, если вы торопитесь…

– Нет. Все хорошо, – проговорил Хейдель. – Я только не мог понять сколько времени прошло. Рад был поговорить с вами. Но мне лучше идти.

Он расплатился и быстро вышел. У него не было желания разрушать свой спасительный запас.

Покидая заведение, Хейдель повернул вправо, и зашагал в сумерках в направлении, откуда однажды прибыл. Через пятнадцать минут он вышел из делового квартала и попал в жилую более веселую часть города. Шары на вершинах своих столбов светились ярче, в то время, как небо темнело и звезды вспыхивали в вышине.

Пройдя мимо каменной церкви, призрачный свет шел сзади, от пятнистых застекленных окон, он почувствовал ту нервную дрожь, что вызывали у него такие места. Это произошло – когда? – десять или двенадцать лет назад? Какой бы ни был промежуток времени, он помнил события отчетливо. Это еще доставляло ему неприятности.

Был длинный летний день на Муртании, и шагая, он находился в лапах полуденной жары. Чтобы укрыться, зашел в одну из тех подземных странтрианских гробниц, где всегда прохладно и темно. Сев в особенно затененном углу, он расслабился. И уже закрыл глаза, когда появились двое отправителей культа. Он не пошевелился, надеясь, что они займутся собственным созерцанием. Вновь вошедшие, действительно, помолились в тишине, как он и полагал, не садясь, но затем взволнованно, шепотом начали обмениваться фразами. Один из них вышел, а другой продвинулся вперед и сел на место рядом с центральным алтарем. Хейдель изучал его. Это был Муртанианин, и его жаберные мембраны расширялись и опадали, что говорило о волнении. Он держал голову не опущенной; действительно, он глядел вверх. Хейдель проследил за направлением взгляда и увидел, что тот смотрит на ряд стекловидных иллюстраций, которые образовывали последовательную цепь языческих образов, проходящих вдоль всех стен этой часовни. Человек пристально рассматривал одну из всех тех иллюстраций, что теперь горели голубым пламенем. Когда его взгляд упал на нее, Хейдель испытал что-то сродни электрического шока. Затем в его конечности пришло покалывание и постепенно уступило чувству головокружения. Он надеялся, что это не одна из тех старых болезней. Но нет, это не стало развиваться по старому сценарию. Вместо того появилось непонятное чувство веселья, как на первой стадии опьянения, хотя в тот день он не принимал ничего, содержащего алкоголь. Затем помещение начало наполняться верующими. Но еще до того, как к нему пришло осознание этого, служба уже началась. Чувство приятного возбуждения и наполнения энергией росли, затем появились особые эмоции – странным образом противоречивые. Одно мгновение он хотел подойти и соприкоснуться с людьми окружающими его, называть их «братья», любить их, болеть с ними их болью; в следующее он их ненавидел и жалел, что не находится в коме, в течение которой он смог бы заразить их всех теми смертельными болезнями, что распространяются как пламя в луже нефти, и убили бы их всех в течение дня. Его сознание металось из одной крайности в другую, зацикленное между этими желаниями, и ему очень хотелось знать: не сходит ли он с ума. Раньше у него никогда не проявлялись признаки шизофрении и его отношение к людям не характеризовалось такими экстремумами. Он всегда был покладистым индивидуумом, который никогда не нарывается на неприятности и не видит их. Он никогда ни любил, ни ненавидел своих собратьев, принимая их такими, какими они были и крутился среди них, как только мог. И в результате терялся в догадках, откуда взялись те сумасшедшие желания, что овладевали его разумом. Он ждал, чтобы прошла последняя волна ненависти, и когда наступило временное затишье перед следующим взлетом дружелюбия, быстро поднялся и проложил дорогу к двери. Ко времени, когда Хейдель ее достиг, у него наступила следующая фаза, и он извинялся перед каждым, кого толкал: «Мир брат. Молю о прощении. – От всего сердца извиняюсь. – Пожалуйста, прости мне этот недостойный пассаж.» Когда же прошествовал в дверь, взобрался по ступенькам и вышел на улицу, то бросился бежать. За те несколько минут все необычные ощущения пропали. Он полагал проконсультироваться у психиатра, но впоследствии раздумал, так как объяснил это как реакцию на жару, последовавшую из-за внезапного охлаждения, в комбинации с теми незаметными сторонними эффектами, что бывают при посещении новых планет.