Дин Кунц - Властители душ

Выражение ее лица означало, что ему пора перестать относиться к ней, как к маленькой девочке.

– Когда Дженни приехала в марте из Бостона, вы оба были совершенно другими.

– В каком смысле другими?

– В таком, что вы были не такие, как обычно. Целых две недели. – Она добавила:

– Когда ты приходил из ветлечебницы домой, то даже не заикнулся ни разу о больных пуделях и сиамских кошках.

– Ну, так это потому, что моими пациентами в эти две недели были только слоны и жирафы.

– Ах, папочка!

– И беременная кенгуру. Рай присела на постель.

– Ты собираешься сделать ей предложение?

– Кенгуру?

Она улыбнулась – отчасти шутке, а отчасти тому, как ловко он увиливал от вопроса.

– Я как-то не уверена, что мне хочется заполучить в мамочки кенгуру, – заявила она. – Но если ребенок твой, ты обязан, как честный человек, жениться на ней.

– Клянусь, что к ребенку я не имею никакого отношения, – заверил он. – У меня нет романтической привязанности к кенгуру.

– А к Дженни? – осведомилась она.

– Нравится или не нравится мне Дженни, не главное, важное другое – как она относится ко мне.

– Так ты не знаешь? – удивилась Рай. – Ну.., это могу узнать для тебя и я.

Поддразнивая ее, он спросил:

– Ну, и как это тебе удастся?

– Просто спрошу ее.

– И выставишь меня в ее глазах этаким Майлзом Стэндишем «Отец-пилигрнм, проповедник пуританской морали.»?

– Ах, да нет же, – возразила она. – Я все тонко повыспрошу. – Она соскочила с кровати и направилась к дверям. – Теперь Марк уплел, наверное, уже три четверти ужина.

– Рай?

Она поглядела на него.

– Тебе нравится Дженни? Она улыбнулась:

– Да. Очень.

Уже семь лет, с тех пор как Марку исполнилось два года, а Рай – четыре, Эннендейлы проводили летний отпуск в горах над Черной речкой. Полу хотелось передать детям собственную любовь к дикой природе, к не тронутым цивилизацией местам. Четыре-шесть недель ежегодно он учил их жить в согласии с природой, стараясь, чтобы они испытывали наслаждение и удовлетворение. Это была увлекательная игра, и они каждый раз с нетерпением ждали следующих каникул.

В тот год, когда умерла Энни, он едва не отменил путешествие. Сначала ему казалось, что отправиться туда без нее значит сделать их потерю еще более явственной. Но Рай убедила его в обратном.

– Все так, как будто мамочка дома, – объясняла она ему. – Когда я перехожу из одной комнаты в другую, у меня такое чувство, что она там лежит такая же худенькая и бледная, как перед своим концом. Если мы отправимся в поход к Черной речке, мне кажется, я и там буду представлять, что сейчас встречу ее в лесу, но только в тех местах я буду вспоминать ее не худенькой и бледной. Когда мы ездили в Черную речку, она всегда бывала такая красивая и здоровая. И она всегда была такой счастливой, когда мы одни жили в лесу.

Рай говорила так убедительно, что они поехали в отпуск как обычно, и это оказалось лучшим, что они могли сделать.

Когда они с Энни и детьми приехали в Черную речку в первый раз, они закупили все необходимое в универсальном магазине Эдисона. Марк и Рай влюбились в Сэма Эдисона моментально. Почти так же быстро попали под его обаяние и Энни с Полом. В конце своего месячного отпуска они дважды спускались с гор, чтобы пообедать с Эдисоном, а когда уезжали домой, то обещали непременно писать. На следующий год Сэм убедил их, что не следует сразу после утомительного переезда из Бостона лезть в горы и разбивать лагерь. Он настоял на том, чтобы они переночевали у него, а утром двинулись в путь. И эта остановка на ночь стала традиционным ритуалом в их ежегодном путешествии. Последние два года Пол вместе с детьми проводил на севере у Эдисона и рождественские праздники.

С Дженни Эдисон Пол познакомился лишь в прошлом году. Разумеется, Сэм непрестанно рассказывал о своей дочери. Она жила в Колумбии и училась музыке. На последнем курсе она вышла замуж за музыканта и переехала в Калифорнию, где он играл в оркестре. Но через семь с лишним лет брак распался, и она возвратилась домой, чтобы собраться с мыслями и решить, что же делать дальше. Несмотря на то, что он страшно гордился своей дочерью, Сэм никогда не показывал ее фотографий, не в его это было стиле. В прошлом году, приехав в Черную речку и войдя в магазин Эдисона, где Дженни в тот момент продавала конфеты детям. Пол в первую минуту едва смог перевести дыхание.

Все между ними произошло очень быстро. Это не была любовь с первого взгляда. Это было что-то гораздо основательнее любви. Что-то такое важное, что приходит раньше, чем начинает развиваться любовь. И хотя он был уверен, что у него никого не может быть после Энни, он почувствовал инстинктивно, интуитивно, что она создана для него. Дженни тоже ощутила притяжение – властное, мгновенное – но почти бессознательное.

Если бы он рассказал все это Рай, она тут же спросила бы:

– Ну, и почему же вы тогда не поженились?

Если бы все в жизни было так просто…

После ужина, когда Сэм с детьми мыл посуду, Пол и Дженни уединились в кабинете. Они вытянули ноги на старинной деревянной скамейке, и он обнял ее за плечи. Их беседа, которая была такой легкой и непринужденной за столом, теперь не клеилась. Дженни было тяжело и неудобно под его давившей на нее рукой. Дважды он наклонился и слегка коснулся губами уголка ее рта, но она оставалась холодной и безучастной. Он решил, что она опасается, как бы Рай, или Марк, или Сэм не зашли в комнату в любую минуту, и предложил ей прокатиться.

– Я не знаю…

Но он уже поднялся.

– Пойдем. Свежий ночной воздух пойдет тебе на пользу.

На улице было прохладно. Когда они садились в машину, она сказала:

– Нужно было включить обогреватель.

– Ни к чему, – отмахнулся он. – Лучше прижмись ко мне и согрейся моим теплом. – Он улыбнулся ей. – Куда поедем?

– Я знаю чудный маленький бар в Бексфорде.

– Я думал, мы хотим уединиться.

– В Бексфорде грипп не подцепишь, – сказала она.

– Правда? Но это ведь всего в тридцати милях. Она пожала плечами.

– Одна из загадок этого вируса.

Он завел мотор и выехал на улицу. Ну, пусть так. Чудный маленький бар в Бексфорде.

Она настроила радио на ночной канадский канал, по которому звучал американский джаз сороковых годов.

– Помолчим немного, – предложила она и прижалась к нему, положив голову ему на плечо.

Дорога из Черной речки в Бексфорд была живописна. Узкая, чернеющая в сумраке, она петляла и вилась по темным, в зелени, окрестностям. Иногда на протяжении нескольких миль кроны деревьев нависали над дорогой, и машина мчалась, словно в туннеле, сквозь холодный ночной воздух. Через некоторое время, несмотря на музыку Бенин Гудмена, Полу стало казаться, что они единственные люди на планете, – удивительно, но это ощущение у них с Дженни было общим.

Она была даже прекраснее, чем ночь в горах, и столь же таинственна в своем молчании, как глубокие, пустынные северные долины, по которым они мчались. Несмотря на всю ее хрупкость, присутствие этой женщины было весьма ощутимо. Она занимала совсем немного места, однако, казалось, господствовала в машине и подавляла Пола. Глаза ее, такие огромные, темные, были закрыты, но все же у него было ощущение, что она смотрит на него. Лицо ее – слишком прекрасное для обложки "Вог" (его фотомодели рядом с ней выглядели бы кобылами) – было спокойно. Ее полные губы слегка шевелились – она тихонько подпевала музыке; и в этом слабом знаке одушевления, в этом колебании ее губ было гораздо больше чувственности, чем в вожделеющем взгляде Элизабет Тейлор. Когда она касалась его, ее темные волосы закрывали его плечо, а ее дыхание – чистое и ароматное – доносилось до него.

В Бексфорде он припарковался напротив бара.

Она выключила радио и быстро поцеловала его сестринским поцелуем.

– Ты очень милый.

– А что я сделал?

– Мне не хотелось говорить, и ты не приставал с разговорами.

– Это не стоило больших трудов, – возразил он. – Ты и я.., молчание связывает нас больше, чем слова. Ты не заметила? Она улыбнулась:

– Заметила.

– Но, может быть, ты не придаешь этому особого значения. Не такое большое, как могла бы.

– Для меня это многое значит, – возразила она.

– Дженни, то, что происходит между нами… Она закрыла рукой его губы.

– Мне бы не хотелось, чтобы наша беседа принимала такой серьезный оборот, – сказала она.

– Но я полагал, что нам следует поговорить серьезно. Мы откладывали это слишком долго.

– Нет, – отказалась она. – Я не хочу говорить о нас, не хочу серьезно. А раз ты такой милый, то сделаешь так, как я хочу. – Она снова поцеловала его, открыла дверцу и вышла из машины.

Кабачок оказался теплым и уютным. Вдоль левой стены тянулась простая стойка бара, в центре зальчика стояло пятнадцать столиков, а справа расположился ряд кабинок, стены которых были обиты темно-красной кожей. Полки над баром были освещены мягкими голубыми лампами. На каждом столике стоял высокий подсвечник под красным стеклянным абажуром, и над каждой отдельной кабинкой висели лампы из цветного стекла в стиле Тиффани. Из музыкального ящика неслась задушевная мелодия баллады Чарли Рича. Бармен, коренастый мужчина со свисающими, как у моржа, усами, обменивался бесконечными шуточками с посетителями. Он был вылитый В. С. Фильдс «Американский комический киноактер.», хотя не только не подражал ему, но даже не сознавал сходства. В баре сидело четверо мужчин, пять-шесть парочек – за столиками и еще несколько в кабинках. Последняя кабинка была открыта, и Дженни с Полом вошли в нее.