Николай Романецкий - Узники утлого челна

– А можно, я лучше буду сиделкой при моем хозяине? Ведь ваша лекарица не сможет находиться с ним бесперечь. А мне кажется, при нем все время кто-нибудь должен быть. И потом… К нему ведь негоже допускать посторонних людей! Тех, кому не стоит знать лишнее…

– Ладно, – великодушно согласилась предводительница. – Вы правы. Я немедленно распоряжусь, чтобы вас определили в сиделки к новому больному.

Предводительница, величественно кивнув Забаве, удалилась по своим предводительницким делам.

А Забава, быстро отрадовавшись ее решению, подумала о том, сколь же переменчива жизнь-матушка.

В следующий раз изумрудный туман пришел к ней в тринадцать лет.

Ива и Машка Укропова играли после ужина в своей каморке.

Знамо дело, воспитанницам вяткинского приюта Ордена дочерей Додолы запрещалось играть («баловаться», говорила мать Надежда) перед сном, но как удержишься…

Обе только что втайне от матери Надежды прочли «Предощущение любви», роман в стихах ключградской сочинительницы Тихомиры Китай-Городовой, и восторг переполнял их до краев.

Ива представлялась Зоренькой, а Машка – глупым слепцом Пересветом. Решили соскоморошничать заключительную сцену романа – когда прозревший, наконец, Пересвет Кулик объясняется в любви Зореньке Зайцевой.

Финальное объяснение заставляло колотиться девчоночьи сердца, когда книга еще только читалась. Колотились оные сердца и теперь.

– Пошто я бёг от вас? – декламировала Машка-Пересвет. – Чего искал в подлунной? Ведь вы – мой идеал, я не могу без вас.

А плачущая от счастья Ива-Зоренька молча обнимала суженого за шею.

Она и сама не заметила, когда утонула в изумрудном тумане.

Резануло грудь. Потом туман превратился в нечто плотное и холодное, и она забарахталась в этом холоде, то выныривая на поверхность, то вновь погружаясь во враждебную плоть. Она слишком поздно поняла, что вокруг вода – намокший подол сарафана уже обмотался вокруг головы. Сердце рвалось из груди, его удары становились все громче и громче, и после очередного вдоха, когда холод хлынул в грудь, она завопила от ужаса…

Перепуганная Машка позвала на помощь.

Иву, которую бесперечь била лихоманка, отправили под надзор к приютской лекарице, а признавшуюся в «баловстве» Машку даже не наказали.

Ива не поведала лекарице о тумане, и та – не найдя «отклонений в состоянии девочки», но, порядка ради, продержав ее два дня в постели – была вынуждена отпустить больную подобру-поздорову.

Никто столь не радовался возвращению Ивы, сколь Машка…

А через седмицу Мария Укропова при так и невыясненных обстоятельствах утонула в Вятке.

Ее тело нашли через пять дней ниже по течению. Вокруг головы девочки обмотался подол сарафана.

Впредь ходить на реку в сарафанах воспитанницам приюта было строжайше запрещено.

Марию похоронили.

Безутешная Ива тем же вечером рассказала матери Надежде, что она испытала в той игре с мертвой ныне подружкой.

Мать Надежда, как могла, успокоила девочку.

Но еще через седмицу поезд вез мать Надежду и Иву в Новгород.

– Мы едем к матери Наталье, – сказала мать Надежда.

А Иве было плевать на сию новость – гораздо важнее всяких там наталий оказалось то, что рядом с нею не сидела Машка. Это переполняло девчоночью душу невыносимой печалью.

Предводительница Ордена дочерей Додолы оказалась высокой женщиной с грустными очами и добрым голосом.

Она встретилась с малолетней гостьей в первый же вечер. Поинтересовалась успехами воспитанницы в учебе. А потом попросила мать Надежду оставить ее с Ивой наедине.

Едва мать Надежда удалилась, предводительница сказала:

– Поведайте мне, сестрица, о вашей игре с девочкой, которая позже утонула в реке. Она ведь была ваша подружка?

– Она была моя подружка, – откликнулась Ива. И поведала.

Мать Наталья выслушала ее очень внимательно. А выслушав, надолго задумалась.

– Вы ведь учились допрежь у колдуньи? – спросила она наконец.

– Да. У бабы Любы.

– И чему она вас научила?

Ива рассказала.

Мать Наталья позвонила в колокольчик.

– Пришлите ко мне сестру Рогнеду, – сказала она появившейся на пороге девице.

Через несколько минут вошла еще одна девица.

– Звали, мать Наталья?

– Покажите-ка, милка, вашу рану.

Сестра Рогнеда приблизилась, подняла забинтованную шуйцу, размотала бинт. У основания большого перста зиял глубокий порез. Видимо, от кухонного ножа…

– А вы, сестрица, покажите свое умение.

Заговаривать раны Ива научилась давно. Заговор был первым, во что посвятила ее баба Люба.

Через пять минут стремительно затягивающийся порез сестры Рогнеды уже покрылся молодой розовой кожицей. А еще через пять минут на его месте остался лишь небольшой белый шрам.

Мать Наталья некоторое время цокала языком, осматривая былую рану.

– Вы свободны, сестра Рогнеда. Заутра можете приступать к обычным хозяйственным работам.

Девица подобрала окровавленный бинт и скрылась за дверью.

Мать Наталья повернулась к Иве:

– Вас ведь не водили к чародею, сестрица?

– Нет. Мама не успела, а баба Люба сказала, что от чародея проку не будет. Что она обучит меня ведовству лучше всяких чародеев. – Ива вдруг захлюпала носом. – А потом взяла да умерла…

Мать Наталья встала, вышла из-за стола, прижала к груди Ивину головку.

– Ну-ну, не плачьте, милка. У нас вам будет всяко не хуже, чем у бабы Любы. Будете жить в обители Ордена…

В сердце Ивы хлынула полноводная благодарность.

И сама не ведая почему, девочка рассказала предводительнице о том, что произошло за седмицу до смерти родителей.

Утром на следующий день мать Надежда уехала назад, в Вятку, без своей воспитанницы.

А предводительница пришла в Ивину каморку.

– Как вам тут, дитя мое? Не слишком одиноко?

Ива вскочила со стула:

– Спасибо, мать Наталья. Все справно.

Все и вправду было справно, несмотря на отъезд матери Надежды.

За прошедший вечер к Иве забежало несколько сестер – излеченная сестра Рогнеда успела разболтать о гостье по всей обители. И к ночи у Ивы было уже несколько подруг, готовых ради нее на все. Так, по крайней мере, уверяли излеченные.

В общем, одиночеством здесь и не пахло.

– Чем бы вы, Ивушка, хотели заняться?

Этот вопрос ныне уже не вызывал у Ивы никаких проблем.

– Я хочу лечить людей.

– Хорошо, милка. Самое для вас дело! Вы будете работать в нашей больнице. Мы лечим не только своих сестер, но и всех бедняков в округе. Не у каждого из новгородцев есть деньги на личного врача.

– Спасибо!

– Это еще не все, – продолжала мать Наталья. – У меня есть знакомая ведьма. Я договорилась. Вы будете продолжать обучение у нее. Ведь учебники Колдовской Дружины нам, увы, недоступны.

– А почему? – спросила Ива.

Мать Наталья усмехнулась:

– Наверное, чародеи боятся, что мы можем оказаться сильнее. – Она помолчала. – А впрочем, вам пора знать правду. К сожалению, Талант женщин от их взаимоотношений с мужчинами умирает.

– Ввек не буду иметь взаимоотношений с мужчинами, – выпалила Ива.

– Вы хотите стать ведьмой?

– Да! Очень хочу!

– Что ж, я помогу вам. И пусть вы не станете ведьмой… В любом случае, из вас получится хорошая лекарица.

– Я стану ведьмой! – Ива упрямо наклонила голову. – Обязательно стану!

– Хорошо, хорошо… – Мать Наталья улыбнулась доброй улыбкой. – А теперь расскажите, в какой именно момент у вас возникали те… видения, о которых вы мне поведали. Что вы делали?

– Обнимала маму. И Машку тоже. А они меня целовали.

– Меня можете обнять?

– Знамо дело, могу.

– Давайте.

Мать Наталья одарила Иву поцелуем, а та обняла предводительницу за шею.

Изумрудный туман не появился.

– Ничего?

– Ничего, – сказала Ива.

Мать Наталья надолго задумалась. А потом спросила:

– Что происходило еще? Вы что-нибудь ощущали?

Иве эти расспросы вдруг надоели.

– Ничего я не ощущала!.. Просто я… Просто я любила их. И маму, и Машку. Очень любила!

Мать Наталья тяжело вздохнула.

А Ива неведомо почему сказала:

– Я и вас полюблю! Вот увидите!

Предводительница снова улыбнулась, но теперь улыбка казалась грустной. Словно мать Наталья жалела о чем-то…

– Хорошо, милка! Учитесь на здоровье. Я никому не дам вас в обиду!

Ива полюбила предводительницу не вдруг.

Нет, мать Наталья очень хорошо относилась к девочке. Но что-то между ними стояло, и это что-то находилось внутри самой Ивы. То ей вдруг приходило в голову, что ее любовь к предводительнице не понравилась бы маме, той маме, настоящей, сгоревшей в пламени зимнего пожара. Или начинало казаться, что за вниманием предводительницы скрывается какая-то игра, притворство какое-то. Как у самой Ивы, когда она уверяла настоящую маму, будто ей нравится смотреть, как та печет папе пирожки. Она знала, что маме понравятся сии слова – потому и говорила… Хотя с гораздо большим бы удовольствием сбежала на любимый луг, к своим божьим коровкам.