Сергей Шведов - Владыка Асгарда

– А кто он такой, этот бек Курсан?

– По слухам, он родственник царя Таксака, – прошептал Глузд.

– Ну и что?

– Зачастил он к нам в последнее время, и я думаю, неспроста.

– А Мортимир был у матери?

– Только однажды. Пришел он ночью в сопровождении двух мечников. Впрочем, в одном из них я, кажется, признал княжича Ратмира.

– Кажется или признал? – рассердился Бутуй.

– Так ведь столько времени прошло, боярин. Тот был черен, как жук, а этот сед, как волхв. – Следи за нею в оба, – шепнул приказному Бутуй, садясь в седло. – Особенно сегодня ночью. Но ни во что не вмешивайся, дабы голову не потерять.

Об этом боярин мог бы Глузду и не говорить. Приказный если и был обделен богами, то родовитостью, а уж никак не умом. И, пораскинув мозгами, Глузд пришел к выводу, что борьба за булаву владыки Асгарда со смертью князя Хорса отнюдь не закончилась, а, значит, и для Асии не закончились тяжелые времена. Тем не менее, ослушаться хозяина Бутуй не мог, а потому старался не спускать глаз с Лели. В полдень к княгине наведался Волох. О чем племянница договаривалась с дядей, Глузду выяснить не удалось, зато он видел, как князь Себерии покинул двор боярина Бутуя в глубокой задумчивости. Не успел приказный прикрыть за ним ворота, как ему вновь пришлось их открывать настежь, чтобы впустить еще одного охотника до женских ласк. Правда, темнику Хмаре нужна была не княгиня Леля, а княгиня Олена, о чем он и заявил во весь голос со свойственной всем орланам грубостью. Добавив в сторону несчастной дочери Родегаста несколько крепких выражений, покоробивших даже Глузда. Все-таки речь шла не о гулящей девке, а о княгине. Справедливости ради следует отметить, что Олена сама была виновата в позоре, обрушившемся на ее голову. Такого прежде не бывало в Расене, чтобы вдова вступила в повторный брак, не справив все положенные обряды и не выдержав сроки, предписанные законами Рода. И в довершение всех несуразностей выяснилось, что муж Олены жив, а, следовательно, поведение княгини нельзя оценивать иначе, как прелюбодеяние. Другое дело, что спрашивать с княгини за нарушение супружеского долга вправе был лишь каган Яртур, его близкие родственники да волхвы, а темник Хмара таковым не был. Правда, он заручился поддержкой седого старца, чудом уцелевшего от погрома храма Ярилы и в своем споре с княгиней Лелей кивал именно на волхва. Спор продолжался долго, но своего орлан все же добился. Олену обрили наголо, обернули простой дерюгой и выдали на потеху черни. Впрочем, Хмаре этого показалось мало, и он, сорвав с несчастной княгини покрывало, обнаженной посадил ее на спину осла, лицом к хвосту. В таком виде он и провез дочь князя Родегаста по всему городу. К чести асов, никто из них, ни мужчины, ни женщины, не бросили в сторону княгини Олены ни камня, ни злого слова. А с наступлением сумерек в усадьбу Бутуя ворвался взмыленный орлан с худой вестью. Темника Хмару нашли на ложе с кинжалом в груди, а рядом с ним лежала мертвая княгиня Олена, видимо принявшая яд. Орлан долго бесновался во дворе, желая непременно поговорить с княгиней Лелей. Но та не снизошла до разговора с наглецом, а разъярившиеся беры выбросили гонца за ворота, строго настрого запретив Глузду открывать их до утра. После чего все вроде бы успокоилось. Сам приказный, потрясенный происшествием, осушил подряд два кубка и впал в глубокое уныние. Приказ Бутуя, глядеть в оба, просто вылетел у него из головы, и спохватился он только ночью, когда все обитатели усадьбы погрузились в глубокий сон. Глузд все-таки вышел в сад, но уже просто для очистки совести, чтобы не чувствовать себя совсем уж виноватым перед боярином. В саду было темно, хоть глаз коли, но приказный все-таки обнаружил живой огонек рядом с беседкой. Не иначе одна из дворовых девок решила полюбезничать с каким-нибудь бравым бером. Мешать блудодеям Глузд не собирался. Но узнать имя негодяйки, чтобы потом спустить с нее три шкуры, было его прямой обязанностью. Именно поэтому приказный прокрался к беседке и, раздвинув виноградные листья, заглянул внутрь. Светильник, стоящий на столике, позволил Глузду разглядеть женщину. Княгиня Леля, облаченная лишь в белую рубаху, с непокрытой головой сидела на лавке и пристально смотрела на мужчину, стоявшего к приказному спиной. Разговор, видимо, начался давно, и Глузд не сразу понял, о чем идет речь.

– Мужчины слишком часто клянутся в любви женщинам, – холодно проговорила Леля. – Но крайне редко предоставляют доказательства своих чувств.

– Тебе мало моей жизни?

– Это все слова, Шемякич, – рассердилась Леля. – Какая мне радость от того, что ты умрешь у моего порога? Мне не нужна твоя жизнь.

– А что тебе нужно, княгиня?

– Власть, – твердо сказала Леля. – Я слишком долго была приживалкой сильных мира сего, чтобы не заразиться от них жаждой повелевать.

– Не всякую жажду нам суждено утолить, – с вздохом сказал друд. – Моя жажда длится вот уже целую вечность.

– Ты знаешь мой ответ, Шемякич, – равнодушно отозвалась Леля. – Уж слишком ты близок к Навьему миру. Я не стану любить оборотня.

– Никогда? – голос друда дрогнул.

Глузд ждал уверенного ответа Лели, но княгиня почему-то медлила и тем, похоже, вселила надежду в сына вилы Шемахи. Во всяком случае, друд шагнул к женщине, взял со стола светильник и пристально глянул ей в глаза.

– Есть одно условие, Шемякич, – едва слышно произнесла побледневшая Леля. – Он должен умереть.

– Почему? – хрипло спросил друд.

– Потому что он порождение Навьего мира, и его смерть станет не только моим, но и твоим освобождением. Убив кагана, ты докажешь мне, что твоя душа чиста, и что Навий мир не имеет над тобой власти. Иного доказательства я не приму.

– Ты станешь моей женой, Леля?

– Да, клянусь Деваной.

– Но ведь богиня простит тебе обман друда, – почти зло выдохнул Шемякич. – К тому же ты, видимо, забыла, что являешься мужней женой.

– Ты Таксака имеешь в виду? – криво усмехнулась Леля. – Да.

– Он умрет, – твердо сказала Леля. – Я тебе обещаю.

– Он должен умереть раньше кагана, тогда я поверю, что твои слова не пустой звук.

– Хорошо, я сделаю так, как хочешь ты.

– Мне нужен задаток, – сказал хрипло Шемякич.

– Ты забываешься, друд, – надменно вскинула голову Леля.

– Ну отчего же, – ласково проворковал сын вилы Шемахи. – Ты отрекаешься от мужа, а я – от кагана, которому служил много лет. Поверь мне Леля, предать друга гораздо труднее, чем отравить мужа или любовника. К тому же ты получишь мужа взамен, если, конечно, сдержишь слово, а я больше никогда не обрету друга.

– Ты издеваешься надо мной?

– Нет, Леля, это ты пытаешься меня обмануть, – покачал головой Шемякич. – Таксак был для тебя не мужем, а всего лишь тараном, пробивавшим путь к власти тебе и твоему сыну. Ты устранишь его в любом случае, умрет каган или нет. Моя жертва куда весомее твоей. Ибо Яртур, это мой пропуск в мир людей. После смерти внука Коломана никто не подаст друду Шемякичу руки. И ты первая отвернешься от меня.

– Я уже дала тебе клятву! – почти выкрикнула Леля.

– А я тебе сказал, что не верю словам! – не остался в долгу Шемякич. – Ты нужна мне здесь и сейчас. Власть стоит дорого, Леля, гораздо дороже, чем ты полагаешь.

– Ты не обманешь меня? – страшным шепотом спросила Леля.

– Я не даю клятв, княгиня, я просто отдаю тебе в залог свое тело и свою душу, а тебе остается либо принять их, либо отвергнуть.

Глузд много чего повидал на своем веку, но этот странный союз, заключенный в беседке Бутуева сада распутной женщиной и оборотнем-друдом, потряс даже его. А уж бесстыдство, с которым они предавались блуду, и вовсе заставило приказного покраснеть и отвернуться. Вот вам и скромница Леля! А ведь за все время ее вдовства никто о дочери Авсеня худого слова не сказал. Что же это делается на белом свете! Сначала княгиня Олена спуталась с юнцом, предав мужа, а теперь княгиня Леля, не успев похоронить единокровного брата, готовиться убить еще двоих мужчин, самых высокородных в Ойкумене. И в своем безумии она дошла до того, что отдалась словно потаскуха сыну вилы, оборотню и подлецу, обласканному каганом, но предавшему друга и вождя в трудный час.

С рассветом Глузд отправил гонца в усадьбу боярина Бренко, дабы сообщить Бутую о свершившемся в его саду предательстве. Увы, гонец вернулся со страшной вестью. Усадьба Бренко была сожжена орланами, обезумевшими после смерти своего вождя. На пепелище гонец обнаружил множество обгоревших трупов, но опознать среди убитых Бутуя ему не удалось. Глузд заметался по городу в поисках людей, с которыми можно было бы поделиться страшной тайной, но, к сожалению, не нашел никого кроме Синегуба. От отчаяния и безысходности он выплеснул все свои новости на склоненную голову боярина. Тот поднял на приказного страшные, почти черные глаза и выдохнул со стоном: – Молчи, Глузд, это не нашего ума дело! Мы с тобой не боги, чтобы вершить над князьями суд. Раздавят они нас и не заметят. Пусть грызутся меж собой, быть может, асам после той грызни станет легче.