Татьяна Хмельницкая - Рекрут

Не стала ощупывать людей, прошла мимо. Они получили что хотели – развлечение. Рассчитывали на иное? Нарвались?

– Их проблемы, – сухо произнесла я.

Но отчего так муторно на душе? Почему чувствовала себя виноватой? Они первые напали, их было много. Я поступила правильно. Зачем упрекала себя в этом бое? Парень нарывался, я не стала делать, как он хотел. Черноволосую девчонку жалко. Зря я…

Шла по дороге к зданию школы. Злость и досада рвали меня на части. Почему и за что так со мной обращались? Не могла я этого выносить. Ускорилась, а потом и вовсе побежала. Не знала, куда меня несли ноги, ничего не видела из-за выступивших на глазах слез. Неслась куда-то вверх по лестнице, не замечая никого вокруг. Неожиданно уперлась в дверь. Распахнула и вошла внутрь. Я видела проем, через который проникал свет, борясь с темнотой, царившей в помещении. Бросилась к окну, нажала на силорт, и оно распахнулось. Ветер ударил в лицо. Ухватившись за металлические скобы, торчащие из стены, залезла на подоконник. Свобода! Так пахла только она.

Успокоение пришло быстро. Опустилась на край подоконника, свесив ноги наружу. Осознание, что придется отвечать перед руководством интерната, пришло болезненной вспышкой. Я не знала, насколько покалечила ребят. Хорошо, если отделались переломами. Одно радовало – не я начала бой. Это превосходная заявка продержаться еще немного в «Утренней звезде». Стасу проще будет меня отыскать. Но если события истолкуют иначе, то стоило беспокоиться по поводу переезда.

Дочь героев Земли не могла получать школьное образование в обычном квартале. Правительство брало на себя все заботы по моему воспитанию до совершеннолетия. Оно наступало в четырнадцать. Еще пять лет я обязана быть на полном попечении. На Земле уже не осталось таких элитных школ-интернатов, которые приняли бы меня. Прямой путь на другие планеты. А это слишком далеко от брата.

Вид из окна открывался великолепный. Город, как на ладони. Богадельня для богатеньких деток находилась в юго-восточном районе. Хорошо просматривался шпиль «высотки» правительства. Его окружали несколько богатых кварталов, соединенных между собой разводными навесными мостами.

Многие туристы приезжали посмотреть на чудесное представление подъема путепроводов. Ровно в час ночи мосты начинали светиться. Запускался механизм, и мост складывался, втягивая внутрь себя участок за участком с обеих сторон. Оставшиеся части метали голографические проекции, визуально восстанавливая мосты. В час пятнадцать минут проекция вспыхивала всеми цветами радуги и пропадала. С этого момента начиналось время таксистов. Жители Земли, кто хотел попасть в центр столицы, могли очутиться в нем только на артомобах. Здание правительства и стоэтажные дома центра начинали светиться иллюминацией, зовя к себе, привлекая красотой и яркостью одеяния. Тысячи маленьких огоньков артомобов кружили вокруг строений, будто водя хоровод. Завораживающая картина.

Но насколько восхитителен был юго-восток, настолько скудным казался юго-запад. Рабочие районы, что с них взять, кроме смога и убогой серости? Ничего. Контраст разительный, но мне казалось, такая диаметральность выбрана не случайно. Любой мог стать тем, кем хотел, и пересечь по прямой линии свою жизнь, выстроив карьеру. Только, говоря обо всех, правительство словно забывало, кто являлся основным населением рабочих районов. Метисы, смески, полукровки – это самые приятные названия для тех, кто имел родителей с других планет. Они обитали в нищих домах, в маленьких помещениях.

Невольно вспомнила квартиру, в которой жила до того, как «Опекунский совет» забрал меня, разлучив со Стасом. Это была трехэтажная Роскошь с богатой мебелью. К тому же полагался штат работников, которые обслуживали квартиру. Им платило государство, а пользовались их услугами мы. Таковы условия работы на правительство.

В тот последний день я находилась на балконе, пытаясь справиться с эмоциями от предстоящей разлуки со Стасом. Брат подошел ко мне, обнял за плечи, прижал к себе. Я стояла спиной и глотала слезы, пытаясь понять: почему невозможно нам жить вместе со Стасом? Почему квартира, в которой мы были так счастливы, теперь нам не принадлежит? Стас сказал мне:

– Цветана, поверь, я заберу тебя через три месяца. Дождись, ничего не предпринимай. Прежнего дома у нас не будет, но небольшую квартиру куплю.

Он развернул меня к себе и присел на корточки. Карие глаза Стаса смотрели очень проникновенно, и я согласилась. Меня отправили в первый интернат, а брат присылал короткие сообщения на сортфон. Последнее известие было месяц назад.

Я почувствовала вибрацию на руке. Опознаватель. Вот задница! Думала, будет больше времени подготовиться к допросу. Ладно, чему быть, того не миновать, мама так всегда говорила. Нажала на кнопку аппаратуры, что опоясывала запястье, и приняла вызов. В сетке, излучаемой опознавателем, появилась голограмма торса директора «Утренней звезды».

– Цветана Романовна Романова, вы приглашаетесь в мой кабинет. Просьба явиться в течении пятнадцать минут.

– Да, господин директор.

Нажала на кнопку, и голограмма исчезла. Я залезла внутрь помещения и направилась к двери. Буду раньше назначенного времени, ведь я находилась как раз над кабинетом управленца.

Спустилась на три пролета и оказалась возле директорского отсека. Секретарь проводила меня в кабинет. Там ждал сюрприз – Стас. Он приехал за мной, как и обещал, через три месяца. Не замечая, что мы не одни, бросилась в раскрытые объятья брата. Он обхватил меня, поднял на руки, принялся целовать. Я снова чувствовала его запах, могла видеть родные глаза, прижиматься к нему, обнимать за шею. Как это здорово!

Стас поставил меня на пол и вытер мои щеки. Я плакала? Не заметила этого. Только сейчас обратила внимание на директора. Холеное лицо, короткая стрижка, тонкие губы – какой же он мерзкий!

– Я могу забрать сестру? – обратился к нему Стас. – Запись мерто-камер подтверждает, что ее вынудили драться. Обещаю не раздувать скандал, если документы отдадите сейчас. Дети не сильно пострадали, а вы проведете с ними беседу. Так ведь?

– Да, вы правы, господин Романов.

Директор отдал чип с данными обо мне, и мы покинули «Утреннюю звезду». Забирать вещи я не стала. Направились на стоянку такси. Уселись на заднее сидение в первый свободный артомоб, обнялись. Я закрыла глаза от счастья, боялась, что открыв их, все покажется сном.

Квартирка, которую купил брат, находилась на окраине города в рабочем районе. Выглядела опрятно и мне сразу понравилась. В подземном гараже дожидался «Моболинг» последней модификации. Увидев машину, я завизжала от радости и бросилась к Стасу на шею. Полетное средство имело множество функций, и было из разряда гоночных машин. Стас отстранился и, приподняв мое лицо за подбородок, заглянул в глаза.

– У меня редко будет появляться возможность проводить тебя в школу. Работы предстоит много, я буду часто отсутствовать. Никто, слышишь, никто не должен знать, что я не провожаю тебя на учебу. Иначе нас снова разлучат. Не хочу этого. Потому научу пользоваться «Моболингом» и запрограммирую автопилот. Каждое утро ты должна появляться в школе и нажимать на автопилот, чтобы машина улетала обратно. Через нужный промежуток времени полетное средство вернется. Это наш маленький секрет. Но есть еще одно условие: учиться ты обязана хорошо и вести себя в школе тоже, чтобы мне не пришлось иметь дело с «Опекунским советом». Мы всех сделаем, Цветик, обязательно сделаем.

– Сделаем, – кивнула я и, рассмеявшись, обняла брата за шею. – А что за работа у тебя такая?

– Потом расскажу.

Я стояла за барной сойкой и вытирала салфеткой очередной бокал, стараясь незаметно всматриваться в лица клиентов. Большая часть пришедших – завсегдатаи. Бледно-желтый свет маскировал обшарпанные стены кафе, и в зале казалось почти уютно. Многие забегаловки Земли переживали очередной модный интерьерный бум. Люди желали старины, и дизайнеры стилизовали современные тенденции под начало двадцать первого века. Всем хотелось присущей тому времени расслабленности, живости, неоднозначности.

Невольно улыбнулась, взглянув на свой форменный костюм. Не вписывалась я в те далекие времена своим комбинезоном с глубоким вырезом на груди. Тогда официантки, барменши выглядели по-другому. Белые блузы, черные юбки. Красиво, но простовато. Понимала, зачем хозяин кафе, в котором работала уже две недели, решил обрядить меня и сменщицу в облегающие одежды. Ответ прост – так больше нравится клиентам. Спрос на девичью соблазнительность не иссякал, ведь кафе находилось в рабочем районе. Уставшие парни после смены не прочь пропустить стаканчик и раздеть взглядом хорошенькую барменшу. Мне этот рекламный ход даже нравился, учитывая, что сама десять лет прожила среди смесков и неудачников из людей. Я понимала – не так много развлечений в жизни, чтобы отказывать себе в такой малости, как вспомнить после работы, что ты еще живешь.