Дмитрий Володихин - Большая собака

Во втором раунде Патрикеевна выявила свое нутро матерой феминистки. В-третьем...

- Федор Мартинович, мы ведь двигаемся традиционным путем? Как и в прошлый раз?

- Да, Иван Иванович, буду рад помочь вам.

Еще одна позиция закрылась. Неплохо. Правда, главные проблемы еще впереди...

В этот момент Волк повернулся к своей Лисовете и вполголоса осведомился:

- А что там с пидора́ми? Я не понял...

Патрикеевна пожала плечами. Мол, московские понаторели, как-нибудь разберутся, у них, гляди-ка, все схвачено.

Тяжелов в первый момент подумал, что ослышался. К пятидесяти годам уже и слух не тот... Слово «пидор» нельзя произносить вслух! Таково правило номер один современной деловой этики. Но вот Сакс всего на три года моложе, а по тому, как вскинулись его черные усики, ясно без комментариев: и он слышал. Юра Варнак, помощник Тяжелова и восходящая звезда корпоративного менеджмента, вскинулся было разъяснить политику фирмы, но Иван Иванович остановил его:

- Потом. На финише.

Юра кивнул понимающе. «Волнуется молодое дарование... Сейчас его выход».

- Что - на финише? - с оттенком «да, я нарываюсь» спросил Волк. - В смысле, я не понял, что - потом? Ведь что-то у нас будет потом, нет?

- Вот потом и объясню, - ответил ему Тяжелов.

Они посмотрели друг на друга как два пса - большой, серьезный, признанный вожак стаи, и поджарый, наглый, желающий проверить, не пора ли вожаку на покой. Волк первым отвел глаза. Но... не признал. Видно, что - не признал. Просто отложил выяснение иерархии до более удобного случая.

Тяжелов почему-то подумал, что Волк - в своем праве. Молодой злой волк.

- Ну а теперь, Юра, удивите нас. Вы знаете условия игры.

О да, еще бы ему не знать. Вакансий в Совете директоров «Рустеха» осталось две, а незакрытых позиций по кредиторским квотам - три. И если Варнак закроет сейчас все три одним ходом, ему полагается приз - оставшаяся вакансия.

Варнак встал, поправил галстук и нервно откашлялся. «Брось, парень, мы все отлично понимаем, что ты ничуть не волнуешься. У тебя был месяц на домашнюю работу, и ты ее, вот как Бог свят, довел до последней точки».

- Хочу представить вам, господа, Гарри Тандерболта.

Секретарша вкатила инвалидное кресло с афронегром ветхого возраста.

Сакс и Варнак, понимающе посмотрев друг на друга, принялись отыгрывать профессиональный дуэт аллегро ми-бемоль мажор. Сакс:

- Гражданин РФ?

Варнак:

- Вот уже две недели.

- Русский язык?

- В рамках необходимого.

- Медсправка по СПИДу?

- Идеальная.

- Сколько протянет?

- Не меньше года.

- Что защищал и когда?

- Регулярный участник маршей вузовских преподавателей в защиту права женщины на аборт. Зарегистрирован как почетный член Оргкомитета.

- Вузовский преподаватель?

- Тоже почетный. Раз в год на День благодарения в Портлендском университете имени святой Моники Левински читает студентам лекцию о том, как он в детстве видел преподобную Монику и что она была за человек.

Сакс повернулся к Тяжелову и сделал губами характерное движение: вопросов больше нет. Тогда Иван Иванович задал главный вопрос:

- Сколько?

Почетный член Оргкомитета булькнул нутром, пробуя на язык варварские русские слова, и произнес генеральную реплику:

- Трынацт тисеч ойробаксез манф... м-м-м-месячны.

Варнак покачал головой:

- Договаривались на десять.

Тяжелов прикинул: даже в этом случае вариант просто отличный. Специальное агентство по корпоративному квотированию содрало бы двадцать пять и никак не меньше. Молодец, Варначище, получишь свою вакансию.

Но и борзость спускать нельзя.

- Eleven thousand, - спокойно произнес Тяжелов.

Спидоафр издал возмущенное бульканье на смеси английского, русского и портового. Что-то про ущемление прав меньшинств.

- Федор Мартинович, ваш ход.

Сакс флегматично сообщил Тандерболту:

- I’m a lawyer. Eleven thousand. That’s enough.

Усики главного юриста воинственно приподнялись, словно у какого-нибудь аристократа, у герцога или, прости Господи, еще у барона какого-нибудь с богемными вкусами в момент решающей дискуссии о достоинствах имрессионизма.

Бульканье немедленно прервалось. Гражданину РФ дали бумаги и показали, где подписать. Он подписал. Его выкатили.

Можно было объявить финиш, распустить умных, оставить Волка и объяснить ему кое-что. «Хорошо сегодня прошло. Быстро», - с удовлетворением отметил Иван Иванович. Прошлый раз валандались двое суток: таджЫк оказался тайным молдаванином, а штатный спидоносец нагло помер, не предупредив учредителей заранее... А сейчас? Благодать, полная гармония.

Но тут всю гармонию испортил Волк.

Он поднялся из кресла и заговорил зычно, бурно, отчасти матерно. Суть его речи Тяжелов с непривычки уловил далеко не сразу.

-...с этим угробищем... мать твою... задротом заразным... абортофилом... мы, сука... одиннадцать, бл...дь, тысяч!.. еще с пидора́ми какая-то... всюду пидоры!.. неужели нельзя без пидоро́в?.. не хватает педофила вонючего... упыри... или сразу штаны снять и задницу расставить гостеприимно... что за жизнь, это что, с-сука, за жизнь такая... мои честно заработанные... одиннадцать же тысяч - и прямо на хрен!.. разводилово...

Как раз напротив Волка, через стол, сидел Федор Мартинович Сакс. Он слушал волчью речь со всем вниманием, тщательно, будто живой магнитофон, записывающий каждый звук для истории. Даже усы его застыли в немом смирении. Но Волку страшно не нравилось выражение глаз Сакса. Юрист как будто нечто подсчитывал, запустив металлически-холодную программу статистических подсчетов прямо в живое словесное тело речи. Чем дальше, тем больше не нравилось оратору пощелкивание костяшек на невидимых счетах, спрятанных где-то там, в черепной коробке Сакса. Сердясь на него, молодой штурман русского бизнеса постепенно перестал обращать внимание на всех прочих, упер кулаки в стол и стал медленно приближать свое лицо к лицу юриста. Дистанция между их носами постепенно сокращалась... сокращалась... сокращалась... цветы красноречия становились все более радикальными... по-латински прямому и по-русски мощному носу Волка оставалось всего два-три сантиметра до тарана, и рыхлый, пористый, крючковатый нос Сакса уже затрепетал в чаянии страшного удара, ледяной стихии, врывающейся в трюмы, и неминуемого поворота оверкиль. Вдруг две черные щеточки Федора Мартиновича разом опустились вниз и совершенно утратили доблестное сходство с баронскими усами, разом уподобившись усам киргизского батыра. От неожиданности Волк онемел. Словоизвержение его прервалось на полуслове. Так и застыл он в тщетном предвкушении победного тарана, а галстук его по пояс вошел в чашку с кофе и радостно плескался там.

Тяжелов с солидной опытностью обратился к Саксу:

- Ну, Мартыныч, по усам твоим чую: натекло?

Юрист, небывалым усилием размыкая контакт с гипнотическим взглядом Волка, ответил:

- В самый раз, Иван Иванович...

Все то время, пока Волка штормило, Сакс флегматично подсчитывал в уме: «Эта статья «за разжигание»... эта - «за возбуждение»... эта - «за недостаточную убежденность»... это - «за неуместные колебания»... эта - «за сомнения, выраженные публично»... а эта - опять «за разжигание». Старая добрая знакомая, самая древняя статья во всей обойме». На пятой минуте Федор Мартинович хладнокровно констатировал: «А вот теперь в сумме натекло на «за попытки пересмотра». Пункт «б»: с отягчающими - до восьми лет».

- Что... «натекло»? - хмуро осведомился Волк. Распрямившись и встав за спинкой офисного кресла, он принял гордую позу пастыря, вещающего в вертепе.

Сакс промедлил с ответом не более чем на секунду.

- Драгоценный Андрей Андреевич! Традиции нашей корпоративной этики предполагают неизменно уважительное отношение к региональному бизнесу. В духе мультикультурности и развития полиполярного диалога, мы всегда с большим вниманием выслушиваем суждения наших партнеров, не интегрированных в деловую этику центра. Для нас весьма ценно то своеобразие, которое вносит в предпринимательскую активность любой локальный тренд бизнес-культуры. Даже если первые шаги партнера в рамках давно освоенной нами сферы манифестируют некое расхождение с устоявшимися нормами коммуницирования, не сводимое к конвенционно принятым параметрам, мы считаем своим долгом проявить понимание в отношении избранного им ракурса восприятия общественной реальности и дать полную информацию о перспективах подобного рода действий. В данном случае имеется в виду достижение определенного уровня неконтролируемости предполагаемых последствий при выходе информации за пределы узкого круга лиц.

Тяжелов не без удовольствия мысленно перевел: «Тупое провинциальное мурло! Себя и нас подставляешь».

- Е... - смутился Волк. - Это ж я мягко...

Патрикеевна живенько повернула к нему острое птичье лицо:

- Переборщ, Дрюшенька. Ты зацени: где мы, чо мы... Люди тут... Ты давай, это самое... на фига? Глянь вокруг, как здесь воще... Ну? Ты же умный же...