Роберт Голдсборо - Серебряный шпиль

Конечно, в моей практике было несколько случаев — скажем, совсем немного, — когда я позволял себе некоторые вольности в отношении именно этого требования закона.

Морган, видимо, желая продемонстрировать свое превосходство, вздернул подбородок и заявил:

— Пока подлинное преступление не совершилось. Но мы — по крайней мере некоторые из нас — убеждены, что оно должно произойти.

— Я так и понял. Продолжайте. Он вновь прочистил горло.

— Вам, естественно, никогда не приходилось принимать участия в наших молитвах?

— Никогда, — отрезал я улыбаясь, хотя и был несколько раздражен словом «естественно». Однако осуждающий тон его слов в целом забавлял.

— Что же, — продолжил он с оттенком презрения, — в таком случае вы скорее всего не знаете, что каждое воскресенье у нас на трех утренних службах и одной вечерней бывает в общей сложности примерно двенадцать тысяч человек.

— Весьма впечатляюще. Однако, насколько я понимаю, кто-то из этих двенадцати тысяч заставляет нервничать вас и вашего предводителя?

— Почему вы так думаете?

— Отдайте должное моей сообразительности, — ответил я, пожимая плечами. — Послушайте, вот уже минут пять мы топчемся друг против друга, как два сверхосторожных боксера полусреднего веса в первом раунде. Я мог бы, конечно, потратить еще пару часов на то, чтобы угадать, в чем суть вашего дела, но делать этого я не буду. У меня есть другие дела, за которые мне платят. Поэтому я предлагаю вам выложить все, чтобы я мог уяснить проблему и вернуться к своему обычному образу жизни.

Хорошо, — несколько придушенно выдавил Морган, — мне просто трудно говорить на эту тему. Дело в том, что уже шесть воскресений подряд мы обнаруживаем в наших дарственных сумах записки весьма неприятного содержания. Все они направлены против Барни.

— Прошу извинить мое невежество, но что такое «дарственные сумы»?

Он снова снисходительно фыркнул.

— Уверен, вам известно, что в церквах посылают по рядам молящихся специальные блюда для сбора средств, или, если хотите, даров. Но в некоторых храмах, и в том числе в нашем, для этой цели используются матерчатые или кожаные сумки примерно такой глубины, — он на фут развел руки. — С одной стороны, это позволяет вам хранить сумму взноса наличными в тайне, и с другой — в больших храмах, подобных нашему, блюда быстро переполнялись бы, будь их хоть двадцать штук. Сума более вместительна, нежели блюдо.

— Понятно. Так что же начертано в этих крайне неприятных записках?

Морган посмотрел на меня с таким видом, будто его скрутила очередная кишечная колика.

— Я принес их с собой.

Вздохнув, он запустил руку во внутренний карман пиджака и извлек оттуда пачку листков, сколотых канцелярской скрепкой. Несколько секунд он внимательно смотрел на меня, видимо, размышляя, заслуживаю ли я доверия. Очевидно, я все же выдержал экзамен с минимальным проходным баллом, так как он передал мне листки. Морган расставался с ними с видом вдовицы, отдающей грабителю только что полученную пенсию.

— Как я уже успел заметить, здесь шесть записок, — пояснил он. — Я расположил их по времени поступления.

Я снял скрепку, удерживая листочки за самый край, чтобы не добавить отпечатков своих пальцев к паре десятков оттисков, уже имеющихся на них. Все листки были одного размера — шесть на девять дюймов — и были вырваны, судя по всему, из одного блокнота. На каждом из них черным фломастером большими печатными буквами было написано (воспроизвожу по порядку):

Преподобный Бэй: грешников преследует зло, а праведникам воздается добро (притчи 13:21).

Преподобный Бэй: отмойтесь, очиститесь; удалите злые деяния ваши от очей моих; перестаньте делать зло (Исайя 1:1).

Преподобный Бэй: жало же смерти — грех; а сила греха — закон (1-е коринфянам).

Преподобный Бэй: лучше ходить в дом плача по умершим, нежели ходить в дом пира; ибо таков конец всякого человека, и живой приложит это к своему сердцу (Екклесиаст 7:2).

Преподобный Бэй: а священнику Авиафару царь сказал... ты достоин смерти... (3-я Царств 2:2).

Преподобный Бэй: вспомни, что ты принял и слышал, и храни, и покайся. Если же не будешь бодрствовать, то я найду на тебя как тать, и ты не узнаешь, в который час найду на тебя (Откровение 3:3).

— Звучит довольно зловеще, — заметил я. — И часто ваш мистер Бэй получает подобные послания?

— Преподобный Бэй никогда не получал ничего похожего, — проговорил он, пожав плечами с оскорбленным видом. — Конечно, время от времени мы обнаруживаем в сумах записки, в которых выражается недовольство — весьма мягкое, впрочем — какими-то пассажами в проповеди или деталями службы, что вполне нормально для храма столь грандиозного, как наш. Но такое...

— Что сам Бэй думает по поводу этих записок? — Он проявляет полнейшее безразличие, — раздраженно произнес Морган, — считает это, говоря его словами, деянием какой-то «заблудшей души».

— Вы явно не согласны с ним, иначе бы не пришли.

— Мистер Гудвин, Мы имеем дело с психопатом, и, по моему мнению, очень опасным.

—  Возможно, вы и правы, — согласился я. — Однако вы утверждаете, что записки поступают в течение шести недель. Неужели уже к третьему воскресенью ни вы, ни кто-то другой в храме ничего не заподозрили и не стали более внимательно следить за сбором подаяний?

Лицо Моргана залилось краской.

—  Нам, конечно, следовало сделать это. Но мы — Барни, я и все остальные — поначалу решили, что это дело рук какого-нибудь не совсем нормального человека, находящегося в Нью-Йорке проездом. У нас постоянно бывают посетители из других мест. Они приходят один-два раза и затем исчезают.

— Имеет ли Бэй врагов? Есть ли у него тайны, чреватые угрозой шантажа?

Ллойд Морган яростно закрутил головой.

— Нет, сэр. И я обязан сообщить вам, что возмущен подобным предположением.

—  Минуточку, минуточку. Успокойтесь. Вы явились сюда без всякого предупреждения, — поспешил подчеркнуть я, — чтобы найти помощь. Никто не волочил вас силком. Если вы и далее намерены возмущаться, то вам лучше делать это на свежем воздухе. У вас для этого занятия будет масса времени по дороге домой на Стейтен-Айленд.

Из его шин разом вышел весь воздух. Он прикусил нижнюю губу и, слегка вздохнув, сказал:

— Простите меня великодушно. Последние дни мы все находимся в состоянии стресса, что дает о себе знать. Что же касается вашего вопроса о врагах, то я таковых не знаю и ни разу не слышал, чтобы Барни о них упоминал. Конечно, в Нью-Йорке есть священнослужители, которые завидуют нашему успеху. Но я не могу допустить даже мысли о том, что один из них способен стать на столь презренный путь.

— Понятно. Не могли бы вы теперь охарактеризовать вашу паству.

Морган откинулся на спинку кресла, заложил руки за голову, что свидетельствовало о том, что я получу более пространный ответ, чем мне бы хотелось.

—  Мистер Гудвин, члены нашей общины, или, как вы выразились, наша паства, являются достойными представителями общества. Из двенадцати с лишним тысяч человек более половины моложе тридцати пяти лет и сорок четыре процента не замужем или не женаты. Вы, вероятно, будете изумлены, услышав, что почти четыре тысячи прихожан живут на Манхэттене — главным образом в Гринвич-Виллидже, Ист-Виллидже и в Сохо. И несколько сотен из них еженедельно приплывают к нам на пароме. Могли бы вы себе представить подобное?

— Никогда, — торжественно заверил я.

Мой ответ вызвал у него улыбку, которую Вулф не преминул бы назвать самодовольной.

— Я так и думал, — удовлетворенно пророкотал он, и я почему-то испытал сильнейшее желание поскорее проводить его до дверей.

— Не пытались ли вы начать внутреннее расследование и не пробовали по крайней мере выяснить, где может сидеть автор записок?

— Нет. Как я уже говорил, мы надеялись, что все закончится само собой...

— Как правило, такие дела сами не прекращаются. А как насчет полиции?

Морган содрогнулся, и я увидел, как на его высоком челе выступили капельки пота.

— Относясь к властям со всем уважением, мы тем не менее склонны обратиться к ним лишь в самом крайнем случае. Как вам, возможно, известно, последние  годы были  нелегкими для находящихся на виду приходов, и в первую очередь для тех, чьи службы транслируются по телевидению. Я ни на секунду не хочу сравнивать наш храм с теми евангелистами, о которых вы то и дело находите упоминания в средствах массовой информации. Но факт остается фактом   из-за таких, как они, из-за их скверной репутации мы с большим предубеждением относимся к газетным сенсациям. Нас беспокоит то, что наше обращение к властям неизбежно привлечет внимание прессы. Теперь вы понимаете, почему я просил, чтобы содержание нашей беседы оставалось конфиденциальным?

— Понимаю. Но если ситуация настолько тревожна, как вы считаете, обращение в полицию было бы вполне оправданно.