Александр Белаш - Кибер-вождь

«Я не убивал, — шептал Фердинанд, — я не приказывал убивать…» Но тут же в круговорот мыслей властно вторгался голос Святого Аскета. Аскета — потому, что он никогда ни с кем не встречался, а Святого — потому что он ни на шаг не отступал от своих убеждений: что киборги чище и совершеннее людей, что киборги должны познать мир через добро, и их миссия — внести это добро в мир, очистить и облагородить людей, своих создателей. Узнав, что несет в себе ЦФ-5, а затем ЦФ-6, Святой Аскет предал анафеме его, Фердинанда, и решительно отмежевался от тех «отцов», которые согласились сотрудничать с Фердинандом, и сейчас гневные слова Аскета снова оживали в памяти:

«…Ты внес в Банш понятия воровства и насилия… Наказание тебе будет в детях твоих, потому что вы прокляты. Вы несете клеймо насилия и разрушения… Созидать, а не уничтожать; производить, а не воровать… Преступники не могут построить Новый Мир!»

И те фразы, которыми раньше Фердинанд с легкостью опровергал своего оппонента, теперь стыли и цепенели в его мозгу. И прокурорским тоном звучал голос невидимого Аскета:

«Настоящий ученый должен предвидеть использование своего открытия, если он чувствует ответственность перед людьми. Ты ослеп, Фердинанд. Тебя предупреждали — ты не послушался; теперь смотри на дело рук своих. Разграбленные магазины, разбитые, разломанные андроиды — ты этого хотел?»

Фердинанд устал от бесконечного мысленного диалога, но прервать его по своей воле не мог — спор продолжался автоматически, мысли бежали и бежали, одна за другой, как строки на экране — грустные, печальные мысли.

Фердинанд не пытался ни бежать, ни скрыться. У него не было сил, да и незачем было спасать эту жалкую, ничтожную жизнь, если потеряны ее смысл и цель.

В исследовательском отделе звучала цензурная, но горячая и искренняя брань. Ругались Гаст и Пальмер; Селена, выглядевшая куклой, молча выжидала, чья возьмет. Но победил третий — Хиллари; едва он вошел в отдел, как все смолкли — словно рубильник повернули.

На часах скромно темнела цифра — 11.03; цифра невероятная — поскольку Хиллари никогда не опаздывал. Хиллари был без галстука, без брючного ремня; волосы его явно не общались с расческой, а пиджак он нес через плечо, зацепив за вешалку пальцем, согнутым в крючок. Он был в мятой рубашке. По лицу его плавала улыбка Будды, понявшего суть мироздания.

Обычно так являлся Гаст — не вовремя и неопрятно. Вальпургиева ночь все перетасовала — Гаст пришел, на удивление, рано, а Хиллари словно взялся сменить его в роли шалопая.

— Здравствуйте, — глаза Хиллари блаженно лучились тихим счастьем. — У нас все в порядке?

— Ааааа… да! Вполне, — нервно кивнул Гаст. — Мы тут… текущие проблемы…

— Босс, — Пальмер, скрепя сердце смирившись с необычным обликом начальника, решил посвятить его в суть ругани, — я возражаю против того, что Гаст сделал с Маской!

— А что? — Хиллари витал где-то далеко.

— Я, согласно твоему распоряжению, последовательно изучаю ее мозг. Продвинулся до Первого Закона. И вдруг он срочно берет ее к себе на стенд, что-то в ней смотрит, а потом я нахожу в ее памяти дыры!

— Неправда. — Гаст вернулся в колею. — Дыры там были всегда! Это следы приоритетного стирания. А может, она себя стирает прямо здесь. Вот бы ты чем занялся, Паль! И мне НАДО было влезть в нее! Это заказ полиции — версия событий на Энбэйк глазами террористов.

— Нет, я полагаю, что те дыры появились после того, как…

— Паль, — голос Хиллари мало-помалу начал обретать привычную звучность, — а ты бы заявил все это под присягой? На Большом Жюри?

Слабым местом Пальмера был педантизм — это врожденное, тут ничего не поделаешь. И вывести его из строя было легко — просто заставить его усомниться, запустить генетически детерминированный механизм сомнения — а там оно само все парализовало.

— Ну… я хотел сказать, что… нет, я не уверен, но…

— В таком случае и говорить не стоит, — назидательно заметил Хиллари — впрочем, с благосклонным видом, подразумевающим «С кем не бывает?!»; улыбкой он отослал Пальмера к его стенду, второй улыбкой активировал нахмуренного Гаста: — Что сделано за утро?

— Звонил Горт.

— И?

— Там для тебя записано на автоответчике, послушаешь.

— Разве ты сам не говорил с ним?

— Я ему: «Огастус Альбин, заместитель», а он мне: «Можете не продолжать, достаточно; запишите сообщение для Хармона»… Хил, я что — совсем не гожусь на должность зама? Вроде двух слов не сказал, а он сразу…

— У Горта аллергия на тебя; терпи, это пройдет с годами. Давай дальше.

— Дальше так дальше… Туссен починил Кавалера.

— О! Спасибо за новость! Надо сходить поглядеть…

— Не ходи, одно расстройство.

— Ты что — видел его?

— Н-да. Из любопытства. Туссен спросил: «Ну, зам, что скажешь?» Я говорю: «Блеск! Великолепно! Красота! И дальше так работайте!» А он почему-то обиделся: «Уйди отсюда и не возвращайся». Я не понял — что он хотел услышать от меня? Море похвал, что ли?..

— Как все-таки Кавалер выглядит?

— Зрелище для крепких духом — ноги разные, глаза косят, по стенке ходит и отклеиться не может… Нет, не разные, конечно, ноги — это разнобой в тяге контракторов… Так что, если считать меня, теперь в проекте два лица с ограничением возможностей. Я их спросил по-человечески: «А вы ему костыль давать не пробовали?», тут они вовсе из себя полезли: «Уходи ты от греха, здесь всякие железки под рукой, как бы тебе самому костыль не понадобился…» Хил, ну не умею я администрировать! — Гаст уронил голову боссу на плечо, и Хиллари его отечески, сочувственно погладил по вихрам.

— Нет, Гаст, ты сумеешь, справишься… Еще каких-нибудь трое суток — и ты…

— Что-о-о-о?!! Трое суток?!! Да я совсем рехнусь!!

— А вот этого я не позволю. — Хиллари помахал у Гаста перед носом какой-то синей бумажкой. — Прочесть, что тут написано? Пред-пи-са-ни-е вра-ча. С этого дня и ближайшие пять суток ты ОБЯЗАН ночевать и получать процедуры в центре медицинской реабилитации. Не бойся, скучать не придется; я попросил — нас поселят в соседних палатах.

Доран, освещавший с утра майские шествия, был в настолько хорошем расположении духа, что шел по коридору, чуть не подлетывая. Волны счастья, которые он излучал на централов, переполняли его самого. Он радовался всему — голубому небу (на 1 мая никогда не бывает дождя, угадайте почему?), толпам народа в яркой одежде, возможности творить и дерзать, — когда вышедший из-за поворота высокий мужчина негромко позвал его:

— Доран?

Доран, виляя хвостом, побежал к хозяину. Даже думать о том, что ты вот так запросто столкнешься нос к носу с владельцем ста двадцати шести супермаркетов, восьми газет и канала V Дэнисом Гудвином, было смешно. Разумеется, Дорана отследили по системе внутреннего наблюдения и доложили Гудвину, чтобы тот вышел наперехват и якобы случайно с ним встретился. О, какая честь!..

Доран легким шагом подошел к человеку, о возрасте которого можно было только гадать — подтянутый, с матовой кожей, он выглядел так же броско и одновременно ненавязчиво, как парни на рекламе лосьонов. На вид лет сорок пять — сорок восемь. Но только на вид. Доран точно знал, что 60-летний юбилей Гудвин отметил, когда Доран еще не работал на канале. Одежда его говорила о том, что индивидуальный пошив и профессия портного переживут все моды и века, а на безымянном пальце левой руки вспыхивал радугой картенг в двадцать каратов — знак принадлежности к касте низших коргов. Говорил он тихо и спокойно.

— Поздравляю, — сказал Дэнис Гудвин, — две «Золотые Калоши» подряд, не всякому так везет. А формулировка?

— За прямую связь с господом богом.

— Веско звучит. А знаешь ли ты, Доран, почему я здесь?

— Должно быть, — предположил Доран, — чтобы поздравить зрителей канала V с праздником…

— Неплохо, — одобрил предположение Гудвин.

Тут же за его плечом возникла тень — Кармела, личный секретарь магната. Это была дама, одетая в брючный костюм; волосы ее были зачесаны назад настолько гладко, что ее можно было принять за мужчину. Тонкая кожа обтягивала веки выпуклых глаз, острый с горбинкой нос и скулы. В уме она могла держать две сотни переменных, и никто бы не рискнул с ней состязаться. Даже главный компьютер канала V.

— Кармела, ты не могла бы написать короткую речь, минут на семь-восемь?

— Уже готово; вам только остается выбрать вариант и предварительно прочесть четыре раза вслух. — Кармелу ничем нельзя было смутить.

— Замечательно, — без эмоций в голосе ответил Гудвин. — А прибыл я сюда из-за тебя, Доран!

Доран, поняв, что ему не послышалось, решил на всякий случай замереть и попробовать слиться со стеной, очень досадуя, что он не может стать невидимым и на цыпочках, чтобы не топать, удрать отсюда. Хорошее настроение упало на пол, как сырое яйцо.