Крот Камня - Уильям Хорвуд

С рассветом появились собаки. Тявкая, оставляя следы, принюхиваясь, сопя, волоча за собой двуногих. Тут были участки земли, заросшие травой или залитые бетоном, кое-где высокие бетонные стены, а неподалеку по каналу, вырытому в земле, очень широкому и грязному, текла вода, уходя к северному краю травянистой лужайки, где исчезала, грозно и шумно бурля, в темноте под огромной аркой.

День был пасмурный. Собаки и двуногие приходили и уходили, и отовсюду доносилось рычание невидимых ревущих сов. Потом вдруг послышались сопение, шлепки — и из трещины в бетоне, вблизи которой путешественники нашли укрытие, появился крот и направился прямо к ним. Тяжело отдуваясь, он ввалился в ход и по очереди оглядел всех.

— Приветствую вас, путники, приветствую всех вместе и каждого в отдельности. Рован — вот я кто. А вы?..

Они назвали каждый свое имя, а крот при этом бормотал: «Хорошо! Так! Чудно! Прекрасно!»

Хотя голос его звучал молодо и сам он казался энергичным, это был старый крот, морщинистый и седой. Он, как и Корм, был тучным, пищи ему явно хватало, но вид у него был нездоровый. Он сразу же устроился у самого входа, откуда ему была видна арка, в которой исчезал поток. Рован то и дело бросал туда взгляды, словно ожидая, что в любой момент оттуда может выйти крот. Его внимание было так явно приковано к этой арке, что Триффан, прежде чем заговорить о том, что их интересовало, спросил, не ждет ли он кого-нибудь.

— Они могут появиться в любой момент, с минуты на минуту, — хмуро, с беспокойством ответил Рован. — Да, они вот-вот придут. Во всяком случае, я думаю, что придут.

— Кто? — спросил Спиндл.

— Кроты, которых я некогда знал, — ответил Рован так, что слово «некогда» могло означать только «давным-давно».

— А куда они пошли?

— Туда, где и я был однажды, — проговорил Рован. — Когда-то. Много лет назад.

В его голосе прозвучали ужасная тоска и печаль, как будто там, под высокой аркой над тоннелем, он оставил большую часть жизни и ждал, что ее ему вернут.

— Как их звали? — мягко спросила Старлинг. Она подошла поближе к Ровану, и он на минуту повернулся к ней, словно только она могла понять, что он собирался им сообщить.

— Хэйз была моей сестрой, а Хит — моим другом. Рассказать вам?

Он опять посмотрел в сторону арки. Голос был неуверенным и дрожащим, будто он не надеялся, что они захотят выслушать его рассказ.

Триффан вспомнил предостережение Корма и оглянулся на остальных. В глазах каждого он увидел сочувствие к старому Ровану и любопытство. Это были глаза кротов, которых он полюбил. Триффан знал, что не существует трех других кротов, в которых он был бы так же уверен, с которыми так же охотно отправился бы в глубь Вена, под арку через тоннель, куда с тоской всматривался Рован.

— Мы все хотим, чтобы ты рассказал, — улыбнувшись, сказал Триффан.

— Правда? — искренне удивился Рован.

— Пожалуйста, расскажите нам, — попросила Старлинг.

— Тоскующий Рован,— заявил Мэйуид,— для присутствующих здесь кротов будет большой честью послушать тебя.

— Нам всем этого хочется, — заверил Рована Спиндл.

— Ладно! — произнес Рован. — Тогда расскажу.

Он устроился поудобнее и поведал, где побывал, как оказался там и почему всегда будет находиться здесь, пока не придет тот, особенный день — а он уверен, что такой день придет, — и кроты, которых он ждет, вернутся обратно из Вена.

В сыром и ветреном месяце ноябре, когда кроты, потеряв надежду, что хорошая погода когда-нибудь вернется, начинают искать себе убежище, Триффан со своими спутниками оказались наконец на границе самой опасной части Вена, а Алдер и Маррам подошли к последнему этапу своего путешествия в страшный Шибод.

Им немногое было известно о Шибоде, кроме того, что мог сообщить Триффан, вспоминая рассказы о нем родителей, да сведений, которые Алдер и Маррам сумели почерпнуть из разговоров с другими кротами во время своего долгого пути.

Этот путь они проделали, двигаясь равномерно и быстро. Алдер и Маррам никому не называли своих настоящих имен, а то, что они были грайками, естественно, помогало им, так как большая часть систем, по которым они проходили, контролировалась грайками, и гвардейцы без колебаний верили двум своим собратьям. Все знали, что много месяцев назад было начато последнее наступление, и, хотя главные силы уже в Шибоде, Алдеру и Марраму легко удавалось убедить встречных гвардейцев, что их послали из Бакленда, так как у них есть опыт и знания, которые могут пригодиться в бою. Они даже получали помощь на пути к своей цели.

Кое-кто из элдрен проявлял подозрительность, кое-кто из грайков отказывался помогать, однако в целом их продвижение было легким. Осень начала переходить в зиму, но Алдер и Маррам надеялись прибыть на место до снега, зная, что в Шибоде не следует оставаться на поверхности, когда кругом лежит лед и снег, не говоря уже о метелях, которые начинают бушевать в декабре.

— К Самой Долгой Ночи у нас будет жилье, не менее уютное, чем родная нора летом, — частенько повторял Алдер.

Маррам не был столь уверен и, окажись он один, не стал бы проявлять такого упорства, какое выказывал Алдер. Маррам, как и большинство кротов, был способен на великие дела, если им руководили, однако, оставшись в одиночестве, мог вообще ничего не делать.

Теперь трудно сказать, действительно ли Алдер в то время уже обдумывал сражения и военные кампании, которые ему предстояли в будущем и благодаря которым он стал великим полководцем. Некоторые полагали, что путешествие в Шибод он затеял с целью собрать сведения о состоянии дел в кротовьем мире, а это впоследствии должно было сослужить хорошую службу.

Как бы то ни было, за время их долгого пути Алдер действительно сумел многое узнать и эти знания позже с успехом использовал в войнах кротов Камня.

Пока же он увидел, как сильна повсюду власть грайков и как мудро поступил Триффан, убедив кротов Данктона разбрестись в разные стороны в ожидании, когда последователи Камня снова смогут выйти на свет. Алдер повидал много систем, и всюду незыблемо было подчинение Слову. Властные, энергичные элдрен, покорные кроты — и никакого интереса к Камню. Они вспоминали Камень лишь для того, чтобы возложить на него вину за годы засухи и чумы, видя в Хенбейн и грайках