Чарли Хьюстон - Неспящие

— Покажи, покажи.

Обе расстегнули свои бронежилеты на липучках, похожие на корсеты, и приоткрыли их, чтобы можно было нагнуться и сесть.

Я застрелил Имелду в сердце. Магда отшатнулась от крови и невольно сдвинула «Блэкберри», дав мне возможность беспрепятственно выстрелить ей в сердце. Я выстрелил. Подошел ближе и выстрелил в них обеих еще по одному разу, в голову.

Дверь была не заперта.

Комната за дверью охватывала 270 градусов окружности башни с окнами по внешней стене. Кейджер, видимо, приглашал игрового дизайнера, как в «Денизоне». Постапокалиптический средневековый ренессанс.

Он сидел на имитации кресла Имса, сделанной, похоже, не из многослойной древесины, а из окисленной меди. Правая рука точно входила в эргономический контур блестящего черного игрового устройства. Другая рука держала телефон, большой палец прыгал по кнопкам, когда он время от времени отводил взгляд от настенного ЖК-дисплея, чтобы читать текстовые сообщения, которые то и дело объявляли о своем приходе первыми тактами темы из «Космической одиссеи-2001». На экране элегантная фигура в нелепо длинном развевающемся черном плаще носилась и прыгала на плоскости едва различимой конфигурации, отзываясь на малейшие движения его пальцев и ладони на устройстве. Мне понадобилось несколько секунд, чтобы понять, что его персонаж танцует, воссоздает сонный танец Сид Чарисс с ветром в «Поющих под дождем».

На полу рядом с креслом лежала стопка из нескольких предметов. Внешний диск. Журнал. Резервная флешка, которую Парк носил на шее. Диск, который я отдал ему, с записью массового убийства на голдфарме. И часы его отца.

Я твердо закрыл дверь.

Он не поднял глаз.

— В чем дело?

Я подошел, чтобы он мог видеть меня периферийным зрением.

— Мне нужно знать, что случилось с полицейским Паркером Хаасом.

Он поднял глаза.

— Вы тот самый тип.

Он снял руку с устройства, достал расческу и пригладил волосы.

— У вас очень сердитый вид. По-моему.

Он убрал расческу.

— Это странно.

Я не был жесток. У меня были вопросы, и я их задал. Если он не торопился отвечать, так как не привык быстро делать то, что от него требовалось, я демонстрировал ему преимущества краткости. Но я не был жесток. Ни когда я добывал нужную мне информацию. Ни даже когда я убил его. Тремя пулями. Как отца, так и сына.

Суматоха стала раскручиваться, когда я ушел через несколько минут. Кто-то что-то увидел на мониторе наблюдения в глубине дома. Несколько синих ветровок собрались у гостевого коттеджа. Они направили свою энергию на поместье.

И все-таки один в ветровке заметил меня, когда я выходил из гаража. Он окликнул меня. Я продолжал идти поперек парковки сквозь машины, которые уже как будто покрылись патиной пережитков прошлого века. За собой я услышал быстрые шаги двух человек. Я прикинул расстояние до деревьев. Не останавливаясь, я заглядывал в окна машин, не осталось ли где ключей в зажигании. Не осталось. «Хеклер-и-кох» сидел в своей плечевой кобуре под надетой на мне черной спортивной курткой. У меня еще оставалось два патрона в пистолете и запасная обойма на двенадцать выстрелов. Но больше при мне ничего не было. Раны на ногах не позволят мне бежать. Когда преследователи догонят меня, я обернусь и выстрелю по разу в каждого, поменяю обойму и, может быть, успею обезоружить их. После этого мне нужно будет найти укрытие, прежде чем меня атакуют всеми силами. Я высматривал машину потяжелее на парковке, как вдруг на подъездную дорогу въехали два легких ударных автомобиля «Тысячи журавлей». Я изменил курс и направился к ним. Четыре «журавля», сидевшие в обеих машинах, выпрыгнули и разбились на пары и пробежали мимо, не обратив на меня никакого внимания. Тогда мои преследователи, по примеру специалистов, которые явно знали, кто я такой и зачем я там, остановились и повернули обратно, дав мне беспрепятственно пройти вдоль всего Мадроно и опять вернуться туда, где я оставил «кадиллак». «Тысяча журавлей» успешно игнорировали мою машину, меня самого и все происходящее в непосредственной близости от них в течение шестидесяти минут между 11 часами и полночью. Как я об этом просил и как распорядилась леди Тидзу в обмен на чудо, каким была Люцифра.

С дневником Парка и другими его вещами я отправился на юг за концом истории.

Я не стал задерживаться в детской, когда вернулся в дом в Калвер-Сити. То, что я там нашел, не предназначалось ни для меня, ни для кого другого. Стыдно было глазеть на это, потому что только два человека могли понять значение произошедшего. Возможно, когда-нибудь и третий человек. Я вышел из комнаты и пошел искать то, за чем пришел.

Парк оставил сейф открытым. Оттуда я взял свидетельства о браке и рождении, медицинскую карту Омахи, значок детектива, который дали Парку для задания по «дреме», и брошь, принадлежавшую его матери. В прикроватной тумбочке я нашел стопку черных блокнотов с красными корешками, дневники Роуз со старшей школы до самых последних дней. Я снял наволочку с подушки на кровати и положил в нее черно-красные дневники. Еще там был фотоальбом. Обувная коробка с письмами. Диплом академии Парка. Квадрат в раме из белого картона со смазанным зеленым отпечатком детской ножки. Все эти вещи казались уместными, и я их взял.

Последним я взял пистолет, из которого Парк убил человека. Все остальные вещи не имели отношения ко мне. А пистолет был мне знаком, и это меня ободрило.

Больше от Парка не осталось ничего такого, что я понимал бы вполовину так же хорошо, как я понимал смертельную механику его оружия. Я мог следить за логикой его решений и действий, но это было очень похоже на то, как если бы я только начинал учить иностранный язык и переводил все услышанное на родной. Смысл есть, но до него добираешься только с большим трудом и теряя нюансы.

На то, чтобы овладеть им бегло, нужно время. Но начало положено, и я уже выучил несколько слов.

Парк не стал смотреть, как Джаспер уходит с Омахой. Не мог. Если бы он стоял у двери и смотрел, как они уезжают вниз по улице, он бы сломался надвое. Вместо этого он поцеловал малышку в лоб и похлопал ее по кончику носа мизинцем, стоя у кровати Роуз и напоминая себе, что он может позаботиться только об одной из них.

Он не чувствовал пустоты внутри, когда смотрел, как девочка спит на руках у Джаспера, пока тот нес ее из спальни. Парк чувствовал себя наполненным, готовым взорваться по всем швам.

Сначала он позаботился о деле.

Он вернулся к Роуз. Она все бормотала, время от времени вздрагивала или стискивала зубы, как будто ее охватывала внезапная боль.

С прикроватного столика он взял завернутый в целлофан флакончик. Глаза Роуз бегали взад-вперед по дальней стене, как будто она следила за опасностями игры. Парк разорвал целлофановый пакет, и флакон с таблетками с грохотом упал на пол. Он подобрал его, прочитал инструкцию, как открыть патентованную крышку с защитой от детей, нажал, сдавив, повернул в одну сторону, потом в другую, и крышка соскочила. Он разорвал печать из фольги, вытащил вату и вытряхнул в ладонь голубую таблетку.

— Роуз.

Она не ответила.

— Роуз.

Она не ответила.

— Роуз. Я люблю тебя больше жизни.

Он вложил таблетку между ее губ, просунул за зубы, прижал ко рту стакан с водой и наклонил его. Она кашлянула и проглотила.

Затем вытерла воду с подбородка и огляделась.

— Парк?

Он вытряхнул еще таблетку в ладонь.

— Да.

Ее взгляд прояснился.

— Какого черта, Парк? Теперь мне придется начинать с самого начала.

Он покачал головой:

— Нет, не придется, милая. Не нужно начинать. Ты уже прошла его. Жалко, что я сам не видел.

Она улыбнулась:

— Это было здорово. Так тихо. Было.

Парк поднес еще одну таблетку к ее губам.

— Вот, выпей.

Она зажала ее между пальцами и пригляделась.

— Что это?

— Тебе станет лучше.

Роуз надула губы.

— Если мне станет лучше, пусть это будет что угодно. В смысле, я паршиво себя чувствую. Что это, раковый грипп или что? Мне еще никогда не было так плохо. В смысле, я же вообще никогда не болею.

Она положила таблетку в рот, и он дал ей стакан с водой, она проглотила.

— Эй. Я долго спала?

Парк кивнул:

— Да.

Она протерла глаза.

— Потому что все кажется очень странным. Как будто в детстве, когда тебе снится, что ты проспала Рождество, а потом ты просыпаешься и оказывается, что уже 15 августа, но у тебя все равно такое чувство, что ты пропустила Рождество. У меня такое чувство. И мне как-то муторно. Помни мне шею, пожалуйста.

Она перевернулась на бок, и Парк помассировал ей шею.

Мускулы на ее спине перестали дергаться.

Она широко открыла рот и зевнула.

— Ладно, не знаю, что это за таблетки, но они классные. Пожалуйста, скажи мне, что они законные.