Виктор Бурцев - Алмазная реальность

С этими словами он рухнул под стол и больше оттуда не появлялся.

Сейчас «пигмей» лежал у меня на коленях, и я был рад этому приобретению. Таскать тяжелую автоматическую винтовку не хотелось, а пистолет — это все-таки пистолет. Кстати, точно такой же был у клерка во время перестрелки в банке. С этой перестрелки все, собственно, и началось…

Над головой с истерическим криком пронеслась какая-то яркая птица. Сидевший на противоположной скамье негр что-то сказал своим соседям, те расхохотались. Их ехало с нами девятеро, все чернокожие, жизнерадостные, беспрерывно жующие легкий наркотик кустарного производства под названием «бамба». Один дремал, положив голову на приклад тяжелого пулемета ХМГ — их в большом количестве продавали в Африку американцы со своих старых армейских складов.

До передовой было достаточно далеко, и нам в Шапуту предлагали проделать этот путь на вертолете. Большой пятнистый Ми-37 китайской сборки улетал прямо с крыши пресс-центра, но я отказался, а за мной, помявшись, отказался и Войт. Хотелось прокатиться. Сорок минут на трясущейся тарахтелке или несколько часов по джунглям — есть разница?

Для меня — огромная.

В джунглях, скажу я вам, я чувствую себя на порядок лучше, чем в Новой Москве.

Здесь, во многих километрах от передовой, подстерегает гораздо меньше опасностей, нежели на улицах большого города, тем более такого нелепого и непредсказуемого, как Новая Москва. Леопард, бегемот, крокодил, любая змея ведут себя осторожно, и их поведение можно предугадать.

А как предугадать поведение человека с микрочипами в мозгу?

Как предугадать поведение наркомана, объевшегося Д-8 или «спринтера»?

Как предугадать возможность разборки между двумя молодежными группировками?

— Эй, приятель! — окликнул я того, что комментировал полет птицы. — Слушай, а в тылу часто нападают?

— А как же! — с готовностью ответил тот, сверкая зубами. — Спецотряды коммандос. Три дня тому назад комендантскую роту так расчихвостили! Там, правда, были в основном немцы да арабы из Джибути и Омана, а из них вояки известно какие.

— А из кого хорошие? — полюбопытствовал я.

— Китайцы, русские, арабы из Ирака, курды, — стал перечислять пехотинец.

— Кубинцы, мексиканцы, — добавил его товарищ, тощий и длинный, с большой золотой цепью на шее.

— Насчет мексиканцев я бы поспорил, — возразил мой собеседник. — Хараре из-за них только и сдали.

— Хараре все равно бы сдали, — буркнул тот. — Зато когда нас прижали у Нгулы, только мексиканский батальон и пробился. Я им по гроб жизни благодарен.

— Ну и будь благодарен, а я при своем мнении останусь. Так вот, журналист, — продолжил он, обращаясь ко мне, — тут все вояки в принципе неплохие. Вот только зачем мы все это делаем? Теоретически эту войну нельзя назвать ни освободительной, ни захватнической ни с одной стороны… Я раньше был преподавателем истории в университете, я знаю, о чем говорю. Идет позиционная возня: сдали город — взяли город, наступили — отступили. Шахматы. Даже не шахматы, в шахматах фигуры исчезают с доски безвозвратно, а здесь — возвращаются в подлатанном и освеженном виде. Разбили корпус или дивизию — тут же появляются наемники и чехарда продолжается. В самых удобных местах, при самом идеальном стечении обстоятельств ни разу не было серьезных прорывов. В прошлом августе мы имели все шансы потерять столицу, и что же? Нкелеле свернул наступление. Вот вы журналист, вы можете это объяснить?

— Отсутствие резервов, боязнь оторваться от частей снабжения, ремонтных баз… — предположил я. — В конце концов, усталость…

— Полноте, — махнул рукой негр. — Мапуту лежит перед вами, 13-й и 40-й армейские корпуса бегут без оглядки, бросают технику. Но Нкелеле развернулся и отправился восвояси, чтобы опять продолжать позиционные бои. Еще одна интересная деталь: за всю историю боевых действий ни разу не было мирных переговоров на высшем уровне. Нет, капитаны и даже полковники иногда высылали парламентеров и обсуждали всякие мелочи: забрать раненых, сдать стратегически не важную деревню… А маршалам это не нужно. Маршалы играют в шахматы.

Негр вздохнул и сунул в рот новую порцию «бамбы» из полиэтиленового пакетика. Я подождал, что он еще скажет, но собеседник иссяк и даже, кажется, задремал, срубленный наркотиком. Тогда я достал из рюкзака захваченную из России книжицу Киплинга и углубился в чтение.

Место расположения штаба 2-го армейского корпуса появилось из джунглей неожиданно. Вначале послышалось утробное урчание моторов, потом показалась островерхая бамбуковая башенка с неизменным пулеметчиком, а затем и зеленые штабные шатры. Грузовик сопровождения покатил дальше, а наш бронетранспортер описал изящную дугу на утрамбованной глине плаца и остановился возле шестиколесной ракетной установки.

Я спрыгнул с машины. Войт, потягиваясь, последовал за мной, а Федор, так и не оклемавшийся после вчерашнего, вяло потащил пожитки.

Первое, что бросилось мне в глаза, — большой рукописный плакат на одном из шатров. Крупные русские буквы ярко-зеленого цвета гласили:

Стишок показался знакомым, но с таким же успехом мог быть и творением местных умельцев из числа русских наемников. Я хохотнул. Хихикнул и Федор, а Войт попросил перевести. Я перевел, тот ничего не понял.

— И где тут гориллы? — спросил он. — Последнюю гориллу вывезли на Мадагаскар семь лет назад, я читал в газетах. И акулы… Бред какой-то. Акулы в океане. А отсюда до океана очень далеко.

— Вы скучный прагматик, Войт, — сказал я.

Деловитый сержант — они, кажется, составляли основную часть мозамбикской армии, ибо кишели повсюду — велел нам идти к помначштаба подполковнику Сплинеру. Тот оказался симпатичным мулатом со щегольскими усиками.

— Журналисты? — не слишком одобрительно спросил он, потягивая мутноватый сок из стакана и разглядывая наши документы. — Ищете сенсаций?

— Работаем, — поправил я.

— Из России? — Он несколько переменился. — У нас много ваших парней. Ладно, работайте. Найдите себе место в палатке, где свободно, и живите… Насчет еды не беспокойтесь, насчет выпивки — тоже. Все вопросы — к капитану Нуйоме, найдете его в штабе.

Возле штабной палатки на щите был укреплен большой портрет маршала Ауи. Благообразного вида негр, убеленный сединами, не слишком-то и черный, европеоидные черты… На груди, как водится, ряды орденов. Тем не менее человек с виду вполне цивилизованный, с покойным королем Махендрой не сравнить…

Под щитом стоял часовой в парадных белых ремнях и с надраенным карабином. Тут же висел мозамбикский флаг, а рядом — чуть пониже — флаги союзников: Кении, Танзании, Сейшел, Мадагаскара, Малави и Ботсваны. Из них по-настоящему воевали только Кения, Танзания, Малави и Ботсвана. На Мадагаскаре, который бог оградил водой, устроили даже заповедник, чтобы сохранить погибающие в мясорубке войны виды животных. Я слышал, что японцы вложили в это мероприятие очень солидные деньги. Хотя японцев это не оправдывает: они сейчас везде вкладывают очень солидные деньги, взять ту же войну… Весь флот адмирала Кеньяты-Джуниора сошел с японских стапелей. Флот тот, правда, почти что не воюет, потому что в джунгли крейсер не затащищь, но сам факт показателен.

Поймав за портупею очередного сержанта и вручив ему денежку, я устроил наше трио в просторной и пустой палатке, только что установленной. Двухъярусные кровати, походные столики и стулья, даже переносное стерео в углу. Хорошо живут при штабе! Капитан Нуйома, которому вверили наши бренные тела, отсутствовал, но сержант пообещал, что сообщит ему о нашем появлении.

Пока мы с Войтом обосновывались на новом месте, Федор сновал по штабному городку и собирал новости. Вернувшись и благоухая местным просяным пивом, которое военные скупали и экспроприировали у гражданского населения, он доложил:

— Наступления пока не ожидается, до передовой восемь километров, жрать дадут через три часа, вечером выдадут сухой паек.

— Вольно, — велел я. — Пиво нормальное?

— Бурда, — скривился Федор. — Чисто для ознакомления. Как наша бражка.

— Не пил ни разу, — сознался я.

— Да я сам случайно попробовал… Местные-то все трескают, они народ привычный.

— Смотрите, паук, — сказал Войт, с ужасом указывая в угол. Там сидела волосатая тварь.

Федор тут же выскочил из палатки и поймал рядового-негра.

— Ерунда, господин, — сказал рядовой, без опаски хватая паука за длинную суставчатую лапу. — Хорошая еда. Я возьму?

Мы милостиво разрешили ему забрать мерзкое создание, после чего Войт глубокомысленно заметил: