Джон Колльер - Вечерняя примула

Я рассыпался в свисте и поклонах. Представления длились долго. Кто бы мог подумать, что в магазине Брасей обосновалось столько много народа!

— А вот, наконец, и Элла с моим бульоном.

И тут я заметил, что молодые девушки не так уж и молоды, несмотря на улыбки, жеманство и платье инженю. Элле не было еще и восемнадцати лет. И хотя одета она была всего лишь в кусок ткани, подобранный на прилавке, у нее был вид цветка между кладбищенских надгробий или русалки среди водорослей.

— Иди же, маленькая дурочка.

— Миссис Вандерпант ждет.

Цвет ее лица не имел той меловой белизны, что у остальных, он был жемчужным.

Элла! Единственная жемчужина в этом заброшенном фантастическом подземелье! Маленькая русалка, окруженная, сдавленная, удушенная смертоносными щупальцами! Сегодня я не могу более писать об этом.

28 марта. — Итак, я быстро привык к этому новому миру и светотени, к странным людям, окружавшим меня. Постепенно я постигаю сложные законы тишины и маскировки, которые управляют прогулками и собраниями этого ночного племени. Как ненавидели они все сторожа, чье существование угрожало порядкам вечного фестиваля праздности!

— Какое грубое и отвратительное создание! Он распространяет вокруг себя зловоние солнца!

В действительности же, это был молодой человек, не без индивидуальности. Он выглядел слишком молодо для ночного сторожа; я думаю, он пошел на это из-за ранения на войне. Но они, они хотели разорвать его на кусочки!

Со мной они вели себя очень любезно. Они были счастливы, что к ним пришел поселиться поэт. Я же любил их не столь сильно. Кровь застывала у меня в жилах, когда я видел, как старые дамы ловко карабкались по балюстрадам, перебираясь с этажа на этаж. Или же это объяснялось неучтивостью их обращения с Эллой?

Вечерами мы играли в бридж. Но сегодня будет представление пьесы миссис Бильби: «Любовь в Мире Теней». Поверите ли вы мне? На это представление полным составом прибудет другая колония — из магазина Уэйнемэкер. По всей вероятности, во всех универсальных магазинах обитают люди. Этот визит расценивается как большая честь, поскольку все эти создания величайшие снобы. С ужасом они говорят о банде люмпенов, оставивших изысканное заведение на Мэдисон Авеню и перебравшихся в одну из бакалейных лавок, где они пожирают специи. И с огромным волнением рассказывают историю человека, укрывавшегося у Альтмана, который воспылал такой страстью к куртке из шотландки, что внезапно вырос перед покупателем, приобретшим ее, и вырвал куртку из его рук. Кажется, поселение у Альтмана, боясь облавы, было вынуждено покинуть это элегантное место и переехать в какой-то дешевый универсальный магазин. Но мне пора собираться на представление пьесы.

14 апреля. — Мне выдался случай поговорить с Эллой. Я пока еще не осмеливался сделать это. Здесь все время такое ощущение, что за тобой следят пустые глаза. Но прошлой ночью, во время спектакля, на меня напала икота. Мне предложили удалиться в подвал, туда, где расположены мусорные ящики — в это место ночной сторож никогда не заходит.

Там в темноте, населенной крысами, я услышал приглушенные рыдания.

— Что такое? Кто там? Элла? Что огорчило вас, малышка? Почему вы плачете?

— Они не разрешили мне смотреть пьесу.

— И всего лишь? Позвольте мне вас утешить.

— Я так несчастна.

Она поведала мне свою короткую трагическую историю. Что вы думаете? Когда она была совсем маленькой — ей было шесть лет, — она потерялась и заснула за прилавком, пока ее мать примеряла шляпку. Когда она проснулась, весь магазин уже погрузился в темноту.

— Я плакала, и они собрались вокруг меня, чтобы увести. «Если позволить ей уйти, она все расскажет», — говорили они. Кто-то добавил: «Приведите Черных Людей». — «Пусть она останется здесь, — сказала, наконец, миссис Вандерпант, — она будет моей маленькой служанкой, о которой я давно мечтала».

— Кто они, эти Черные Люди, Элла? Когда пришел я, они тоже о них говорили.

— Вы не знаете? О! это ужасно. Ужасно!

— Объясните мне, Элла. Я хочу разделить ваши печали.

Она дрожала.

— Вы знаете служителей погребения, тех, что появляются в доме, когда умирают люди?

— Да, Элла.

— И вот, в похоронных бюро, у Джимбела, к примеру, или Блумингдэйла, живут, так же как и здесь.

— Но чем они могут жить в похоронном бюро?

— Об этом я ничего не знаю. Туда посылают умерших для бальзамирования. О! это омерзительные существа. Даже здешние их очень боятся. Но когда кто-нибудь умирает, или сюда забирается какой-нибудь несчастный грабитель, тогда…

— Тогда? Продолжайте.

— Тогда вызывают Черных Людей.

— Божественная доброта.

— Да, в этом случае появляются Черные Люди… можно сказать, порождение тьмы. Один раз я их видела, это было ужасно.

— Что они делали?

— Они вошли и взяли умершего или несчастного грабителя. При себе у них имелся воск и различные инструменты. А после них на столе остался лежать манекен. В таких случаях наши надевают на него платье или купальный халат и смешивают с другими восковыми фигурами. И потом нельзя узнать, что произошло.

— А они, эти манекены, не тяжелее, чем настоящие? Можно было бы отличить…

— Нет, не тяжелее остальных. Думаю, очень многие люди исчезли таким образом.

— О! Боже, и они хотели сделать это с вами, когда вы были маленькой?

— Да, и спасла меня миссис Вандерпант, сказав, что я буду ее служанкой.

— Я не люблю этих людей, Элла.

— Я тоже. Мне так хотелось бы увидеть птицу!

— Почему же вы не пойдете к вольере?

— Это совсем другое. Я хочу увидеть птицу, сидящую на ветке, покрытой листьями.

— Элла, нам нужно встречаться почаще. Приходите сюда, чтобы поболтать. Я буду вам рассказывать о птицах, ветках и листьях.

1 мая. — Уже несколько ночей подряд магазин охвачен лихорадкой: шепотом говорят о большом собрании, которое будет иметь место у Блумингдэйла. Итак, сегодняшняя ночь — великая ночь.

— Все согласны? Мы отправляемся ровно в два часа.

Роскоу был назначен, или сам себя назначил, моим то ли гидом, то ли телохранителем.

— Роскоу, я еще желторотый. Я боюсь улиц.

— Глупости! Бояться нечего. Мы покинем магазин тайком в два или три часа, подождем на тротуаре, пока не подойдет такси, в которое мы и сядем. Вы никогда, в прежнее время, не выходили ночью из дома? Если да, то вы нас, несомненно, встречали.

— Бог мой, конечно, и я часто спрашивал себя, откуда вы появляетесь? А вы выходили из магазина Брасей! Но, Роскоу, у меня горит лоб. Мне трудно дышать. Я боюсь подхватить насморк.

— Тогда вам лучше остаться. Вся наша встреча будет испорчена, если случится злосчастное чихание.

Я рассчитывал на их неукоснительный и строгий этикет, основанный большей частью на боязни быть обнаруженными, и оказался прав. Вскоре все они исчезли, словно листья, унесенные ветром. Я немедленно переоделся во фланелевые брюки, элегантную спортивную рубашку, обул парусиновые туфли — последние новинки. Нашел тихое местечко, подальше от нескромных взглядов ночного сторожа. Там, в протянутой руке одного манекена, пристроил прекрасный папоротник, взятый в цветочном киоске. Его можно было принять за свежий весенний кустик. Ковер по цвету напоминал песок на берегу озера. Белая как снег скатерть, пирог украшен вишней. Осталось только представить озеро и найти Эллу.

— Бог мой, Чарльз, что это значит?

— Я поэт, Элла, а когда поэт встречает такую девушку, как вы, он тут же думает о загородном пикнике. Видите это дерево? Назовем его — наше дерево. Вот озеро — самое прелестное озеро, какое только можно вообразить. Вот трава, а вон цветы. А также птицы, Элла. Вы мне говорили, что любите птиц.

— О! Чарльз, вы чересчур любезны. У меня ощущение, что я слышу, как они поют.

— А вот наш завтрак. Но прежде ступайте за скалу посмотреть, что там есть.

Я услышал, как она вскрикнула от радости, увидев летнее платье, которое я приготовил для нее. Когда она вернулась, весна улыбалась ей, а озеро блестело ярче.

— Элла, давайте завтракать. Давайте развлекаться. Давайте купаться. Я стараюсь представить вас в одном из этих новых купальных костюмов.

— Чарльз, лучше сядем и поговорим.

Мы сели и принялись болтать. Время проходило как сон. Мы могли бы сидеть так часами, забыв обо всем, если бы не паук.

— Что вы делаете, Чарльз?

— Ничего, милая. Просто по вашему колену бежит гадкий паучок. Совершенно воображаемый, конечно, но этот вид самый опасный. Я пытаюсь поймать его.

— Нет, Чарльз, не надо этого. Уже поздно, ужасно поздно. Они вернутся с минуты на минуту. Мне нужно идти к себе.

Я проводил ее в подвал, где она жила в отделе хозяйственных товаров, и пожелал спокойного дня. Она подставила мне щеку для поцелуя. Это потрясло меня.