Елена Минкина-Тайчер - Принцесса Лягушка

Иногда мне хочется заплакать от бессилия. Ведь никакой серьезной причины нет. Я четко «вижу» хорошенькие овальные яичники Лины, похожие на молодые грозди винограда. На правом выделяются сразу два мешочка созревших яйцеклеток, — вот тебе двойня, бери и вынашивай! Про Тома и говорить нечего, его сперматозоидов хватило бы на двадцать младенцев. Причина у Лины в очень тонком слое клеток на внутренней стенке матки. Оплодотворенное яйцо не может проникнуть и прижиться. Ерундовая проблема с современных позиций. Есть опыт по вынашиванию плода другой женщиной, здесь он тоже вполне освоен. Но найти такую женщину (они называют ее ужасным словом «суррогатная мать»!) пока очень трудно, нужно много времени и денег. И потом Лина мечтает сама выносить ребенка. Слышала бы моя мама!

Конечно, мои родители не рассматривали никаких вариантов рождения своего ребенка, кроме как в Центре Материнства. Тем более, в том году планировалась новая экспедиция в Индию. Не могла же мама все бросить и девять месяцев ждать, сложив руки на растущем животе.

В принципе, вся история развития человечества идет по пути специализации. Иначе каждый человек был бы вынужден до сих пор шить себе платья, печь булки и собирать компьютер из отдельных кусков пластика. Воспитание детей тоже давно передано в руки специального персонала — сначала в детсаду, потом в школе. Общество просто сделало еще один шаг. Если работающая женщина может доверить уход за своим младенцем няне или воспитательнице, то почему не предоставить вынашивание этого ребенка специальному человеку? Сегодня никого не удивляют понятия Active Mother и Natural Mother, созданы центры с прекрасными условиями — питанием, гимнастикой, бассейнами и прогулочными парками, которые позволяют действующей матери выносить здорового ребенка для его биологических родителей. Конечно, это стоит больших денег, но можно заранее вносить ежемесячную сумму, как делают многие молодые пары. Правда, последнее время психологи стали говорить об утрате ценности конкретного ребенка, особенно если он рождается слабым или не очень удачным. Ведь всегда можно заказать другого.

— Гинеколог предлагает попробовать искуственное оплодотворение из банка спермы, — по щеке Лины тянется моркая дорожка, — может быть, у нас индивидуальная несовместимость. Но мне бы пока не хотелось.

Том молчит, хотя по его мрачной физиономии понятно, как он относится к оплодотворению своей жены чужой спермой.

— Дурак он, ваш гинеколог, — мысленно кричу я, печатая очередное направление на ненужные анализы.

Всего–то тоненькая полосочка клеток, еще несколько рядов, и будет достаточно… Это даже не лечение, а только минимальное вмешательство. Что особенного может случиться, ну отдохну потом несколько дней! Крошечный бросок в чужое поле…

И тут у меня кончились силы. Захотелось положить голову на стол, закрыть глаза и никого не видеть… Конечно, это был вирус. Тут же пробился через ослабленное защитное поле. Вот чертовщина! Хорошо бы уйти домой, но куда девать записанных на сегодня больных?

Бедуинка деликатно отводит глаза и мелкими шажками пробирается к стулу. Не уйдет, нет никакой надежды. Кажется, ее завут Расмия. Или Латифа? Вчера уже были две Латифы, как они сами не путаются? У всей деревни одна фамилия. Когда–то два брата построили рядом дома, а потом их многочисленные потомки переженились и возникло целое поселение.

Идельное место для изучения генетических болезней. Талассемия у всех поголовно, недавно обнаружен третий случай анемии Фанкони, гиповитаминоз группы Д… Зато ни рака груди, ни рассеянного склероза, ни сахарного диабета, которые так часто встречаются в еврейской части города. Я уже составила целую подборку графиков и таблиц. Если бы еще не путаться с именами.

Генотерапия долгое время была излюбленной темой моей мамы. Это ей принадлежит коррекция синдромов Дауна и Шерешевского — Тернера. В тридцать пять лет мама получила степень профессора, а еще через десять лет — Нобелевскую премию по биологии. Конечно, ей было не до собственных детей, но в какой–то момент отец настоял. Он сказал, что просто нечестно по отношению к науке не продлить такую генетическую линию.

Они отнеслись очень серьезно к выбору Центра Материнства. Внесли большую сумму в группу поддержки, отложили на два месяца все поездки, чтобы не повлиять не собственные половые клетки. Долго спорили, нужно ли заранее заказывать пол ребенка, но все–таки решили предоставить вопрос природе. С внешностью сомнений не было, т. к. оба мои родители светлые блондины, а мама еще и в очаровательных рыжих веснушках. И тут встал вопрос генетического анализа. Не стандартного, конечно, который проверяли любой паре в Центре Материнства. Но мама решила что ей как профессионалу неграмотно и даже неэтично не проверить мелкие генетические дефекты. Если ищешь, то всегда находишь, у мамы оказалась наклонность к гиповитаминозу В и гипофункции щитовидной железы. Еще год заняла работа по коррекции, малоизученная, потому что гиповитаминоз В и так легко компенсировался таблетками. Короче, все удалось! Через девять месяцев родители получили полноценную здоровую девочку с европейскими чертами лица, но … черную как галка. Оказалось, гиповитамин В был прочно сцеплен с цветом глаз и кожи.

Я старательно осматриваю Расмию — Латифу, меряю кровяное давление, заглядываю в уши, прикладываю фонедоскоп к полной груди.

— Вот тут болит, — она показывает на голову и заливается слезами, — и вот тут в груди, и в коленках. Доктор, я не умру?

Более нелепое предположение трудно представить даже не погружаясь в настоящий биодиагноз. Кроме лишнего веса и фамильной талассемии я не вижу в Латифе никаких болезней на ближайшие пятьдесят лет.

— Девочку жалко, — она опять начинает плакать. — Как ей жить, сиротке!

Тут я, наконец, вспоминаю всю историю. Лет пять назад к Расмии (все–таки не Латифа!) посватался пожилой вдовец со взрослыми детьми. Никаких других шансов в ее 30 лет, конечно, не ожидалось (слышал бы 40-летний Кайл, который уверяет, что мы не доросли до брака), а жизнь в доме старшей замужней сестры была обидной и тоскливой. Она вышла замуж и стала хозяйкой большого крепкого дома, но через год после свадьбы муж умер от инсульта, а еще через три месяца Расмия родила девочку, свое единственное утешение. И теперь вся жизнь проходит в одиночестве и страхе, что она тоже заболеет и умрет, и девочка останется несчастной сиротой. Дети покойного мужа ее не любят и хотят раздела дома. О втором браке не может быть речи, потому что по их традиции родственники со стороны мужа заберут ребенка.

— Не волнуйся, — уверенно говорю я. Говорю на «ты», но только потому что другого обращения в их языке нет. — Голова болит от низкого гемоглобина, это у вас семейное. Нужно больше гулять, просто ходить по улицам. Ты любишь ходить?

Расмия смотрит на меня с вежливым недоумением, но плакать перестает.

— Рано утром вставай, пей сок, бери девочку за руку и иди. Не меньше часа. И постарайся не есть жирное мясо и пироги. Ты ведь многовато ешь в последнее время?

Расмия стеснительно улыбается и вздыхает.

— А анализы крови на анемию не нужно сдавать? (дались им эти анализы!)

— Хорошо, конечно, сдай анализы.

— А СиТи головы?

Всякому терпению бывает конец. Особенно, когда тебя саму мутит и качает, и живот противно ноет.

— Нет!! Никакого СиТи мы делать не будем! И умирать тоже не будем. Иди домой, пожалуйста.

Расмия плавно удаляется, успокоенная и обиженная одновременно. Полчаса вне очереди, теперь еще час догонять.

После долгих сомнений и консультаций с дерматологами родители занялись изменением цвета моей кожи. Нет, никаких предубеждений и рассовых предрассудков, кто мог такое вообразить! Но все–таки хотелось узнавать себя в собственном биологическом ребенке. Я помню только блестящие прозрачные двери больницы и маленьких нарядных кукол, которых мне покупали после каждой процедуры. В результате повторных инъекций Антимелина кожа сначала стала бежевой, как кофе с молоком, а потом почти белой. Только под мышками и вокруг глаз оставалась усиленная пигментация, глаза казались слишком большими и выпуклыми, и в школе мальчишки дразнили меня лягушкой.

Женщина, сидящая в очереди, была тяжело больна. Это бросалось в глаза так резко, что я приостановила прием и пригласила ее зайти. За ней заспешил муж, бодрый немолодой человек в вязаной кипе.

— Вот, доктор, — уверенно начал он, — пришли сердце проверить. Что–то она тяжело дышит в последнее время.

Женщина застенчиво улыбнулась. Кожа и слизистые казались серыми от бледности, наверняка, гемоглобин упал не менее, чем на треть. В правой половине живота темнел тяжелай страшный комок.

— А почему именно сердце? — говорю я осторожно, — может быть, мы обследуем сначала брюшную полость?