Олег Мелехов - Эксперимент in vitro

— Но, госпожа… — несмотря на приказ, педагог все-таки решился возразить. — Тиберий Клавдий дал мне четкие указания касательно его сына. И его юный возраст… Мне жаль, но отпустить юношу без сопровождения в столь дальний путь я просто не могу.

Но Семпрония не собиралась препираться с плебеем.

— Я не вижу на нем детской буллы, — прищурилась она. — Зато прекрасно могу разглядеть мужскую тогу. Если ты так цепляешься за традиции, Ювенций, предоставь моему внуку самому решать, с кем и куда он отправится. Публий, — женщина чуть повела рукой в сторону Клодия, — я прошу тебя сопровождать меня в поездке.

Несмотря на поразивший все его существо столбняк, Клодий простенькую бабкину хитрость оценил мгновенно и по достоинству. Взрослый мужчина обязан помочь женщине из своего рода, если она об этом попросила. Он — мужчина, а значит, обязан. Ловко!

— Позволь… кхм… мне тебя сопроводить, — просипел юноша и, тщательно взвесив все «за» и «против», добавил: — Бабушка.

И уже без колебаний подал руку.

Семпрония милостиво оперлась о подставленный локоть и улыбнулась, демонстрируя безупречные зубы.

— Моя унирема ждет нас на орбите, внук. Полагаю, ты никогда не бывал на Путеоле? Конечно, не бывал. А там есть, на что посмотреть. В конце концов, тамошний исследовательский центр — моя часть семейного достояния, и как знать, возможно, я решу завещать его именно тебе? Ювенций, тебя я более не задерживаю. Поторопись, если не хочешь пропустить свой рейс.

И если бабушка заранее планировала произвести на внука впечатление, то у неё, определенно, всё получилось. Была она благородно худощавой, с хищным профилем безжалостной птицы и длинными пальцами хирурга.

— У тебя есть вопросы, конечно, — негромко говорила матрона, пока увлекала внука в сторону причального дока. — И я, возможно, отвечу на некоторые. Но, прежде всего… Я читаю в твоих глазах, Публий, следы общения с моим супругом. И полагаю, что избавиться от Ювенция — свидетеля твоего унижения — следовало прежде всего. Согласен?

— Мы с Гаем Клавдием говорили наедине, — мрачно сообщил Клодий. — К счастью. Иначе я бы свел счеты с жизнью прямо здесь. Но пусть Ювенций возвращается домой, а то…. — Он испуганно замолк. Взрослый же мужчина не должен переживать, что мама волнуется, верно?

Встреча с бабкой неожиданно развеяла его похоронное настроение. От этой женщины всего можно ожидать, это сразу видно. Так может быть в её силах что-то исправить?

— И Гай Клавдий, без сомнения, смешал тебя с грязью, — хмыкнула она. — Поверь, я знаю, как он умеет ломать людей. Хотя до его собственного родителя Гаю в этом смысле далеко… — Семпрония тряхнула головой, отгоняя воспоминания: — Не тревожься о Корнелии — я здесь по ее просьбе. Я не могу засунуть тебя обратно в репликатор, мое маленькое чудовище, но научить противостоять Гаю Клавдию, и не только ему — это я могу. А со временем — и отомстить ему. Заинтересован?

— Почему чудовище? — прошептал Клодий, в смертельном ужасе вообразив, что к его внешности амикуса прилагаются еще более предосудительные генетические модификации. Как будто идеальных черт лица, невозможных для живорожденного, мало!

— А тебе больше нравится «выродок»? — усмехнулась она. — Модифицированный патриций из репликатора! Именно так тебя и будут называть за глаза. Именно чудовищем и будут считать, вне зависимости от твоего желания, личных качеств или поступков. И вот первый урок — лучше быть, чем казаться. Гай Клавдий, — продолжала Семпрония, — заставил твоих родителей пойти на это. Ты знаешь, как теперь говорят? «Покорна, как Корнелия Арвина»! Хуже того, он заставил меня заняться этим проектом. Сотворить чудовище. Он уже лишил меня сыновей, превратив их в слизняков, Публий. Но в тебя я вложила все свои знания — и всю ненависть тоже. Ты сильный, ты гибкий, ты выживешь. И однажды Гай Клавдий напорется на собственный меч, фигурально выражаясь. Я хочу дожить до этого дня. Поэтому, — она до боли стиснула его руку, — прежде чем отправиться на растерзание юным патрициям в Кампус Марция[9], ты получишь от меня прививку и пару уроков выживания. О! Мы пришли. Поднимайся на борт, а затем — ты расскажешь мне без утайки обо всем, что сделал с тобой Гай Клавдий.

Гетера по имени Астра, к слову, была самым лучшим, что случилось с Публием Клодием Пульхром на Лации. А вот про последовавший откровенный разговор с дедом лучше бы забыть навсегда, ибо эти минуты стали худшими в недолгой жизни юноши. Гай Клавдий в самых простых и доступных выражениях объяснил внуку, кто он такой, кем его видит глава рода и как глава рода поступит с Публием в случае неповиновения. Дедов резкий голос до сих пор звучал в ушах у Клодия.

«На станции Капуя всегда нужны амикусы. Там работает и служит множество плебеек, которых ты сможешь ублажать каждый день всю оставшуюся жизнь. Тебе это будет нравиться, поверь! Запомни, Клодий, либо ты с самого начала стремишься к должности Народного Трибуна и делаешь всё от себя зависящее, либо ты будешь трудиться на благо этого народа в рекреационном секторе. Старайся. Это в твоих интересах. Понял меня?» Да куда уж понятнее! Тем более, на Капуе юноша успел побывать и заметить, что тамошние женщины, все до одной, смотрели на него с огромным интересом.

Разумеется, пересказ у Клодия получился весьма кратким, но очень ёмким, чтобы бабушка поверила.

— Он, правда, может так сделать? — спросил молодой человек.

— Ты же изучал законы Республики, Публий, — вздохнула Семпрония. — Он — глава фамилии, он может еще и не такое. Например, приказать твоему отцу развестись с матерью. Или — убить себя. Или казнить тебя собственноручно. Знаешь, почему он давно уже не связывается со мной? — она хитро прищурилась. — Несмотря на то, что я женщина и заведомо в худшем положении, чем даже ты, мой репликаторный внук? Я умнее, — Семпрония постучала себя пальцем по лбу, а потом легонько стукнула внука. — И ты тоже. Народный трибун, о да. Прекрасный пост. Он таит в себе такие возможности… При умелой игре можно обыграть и Гая Клавдия. Не сразу, но можно. У него полно слабостей, множество мест, куда можно ударить. Пусть думает, что ты играешь по его правилам, но, поверь мне, это будет твоя собственная игра. Летим, мое чудовище. На Путеолу он не сунется, и у нас будет время выковать прочный щит для этого нежного сердечка. Только не вздумай говорить мне о том, что это несправедливо. Я — женщина, помнишь? Я могу быть умнее, отважней и лучше сотни Гаев Клавдиев, но я все равно женщина, а значит — существо второго сорта. Справедливости нет, есть только сила и воля. Мне никогда не войти в сенатскую курию, но ты туда войдешь. И тогда сила окажется на твоей стороне.

Клодий в ответ лишь молча кивнул. Семпрония предложила ему кое-что получше пошлого самоубийства. Он же не дурак — отказываться от возможности обрести силу? Раз уж справедливости нет…

Первый полноценный отпуск для кадетов Кампуса Марция — это событие. Нет, не так! Это — Событие! Как ни верти, а мысль о том, что когда-то он наступит, была единственным утешением в течение последнего года для большинства замордованных муштрой первогодков. Никто об этом не говорил вслух, но думали, пожалуй, абсолютно все. Даже самые успешные, даже… даже Гай Ацилий Курион.

— Я хочу домой. Очень. Считаю часы, — честно признался он Публию Клодию, когда они остались одни в просторном атриуме жилого корпуса. — Ни о чем другом думать не могу.

— Ты поэтому не пошел вместе со всеми к гетерам? — усмехнулся тот.

— А ты — чтобы еще раз подчеркнуть, насколько ты другой?

— Я и есть — другой. Забыл?

Крыть было нечем. В Кампусе Марция среди сотен юношей был только один плебей. Пусть формально, пусть из патрицианской семьи, но Клодий появился на свет из репликатора, а его геном подвергся преднамеренному усовершенствованию. Этого достаточно.

К обычному усыновленному плебею относились бы несколько иначе, но ведь, с другой стороны, он никогда не оказался бы в Кампусе Марция.

— И все же ты не должен открыто пренебрегать обществом людей, которые тебе ничего плохого не сделали.

Легко сказать! Когда эти люди зарабатывают на тебе свой первый политический капитал, их обществом сложно наслаждаться.

— А ты почему остался? — перевел разговор Клодий.

— Нет настроения. Но я послал Селене цветы и подарок. Она очень хотела те серьги с аметистами. Она будет счастлива.

Похоже, Ацилий тоже не был расположен к откровенности. Но ему можно, он же — патриций. Плебеям же присуща открытость, это все знают.

— Если она вспомнит, у кого именно выпрашивала свой подарок, — не удержался от сарказма Клодий.

— Она все прекрасно помнит. Она такой же человек, как я и ты.

— Да, тут ты прав! Мы с ней одинаковые.

Улыбка сползла с губ Куриона. Он воинственно выдвинул челюсть и уставился на Клодия с вызовом: