Юрий Фатнев - Ладья Харона

Звери обыкновенно собирались в стаи. Людям, наиболее хищным из них, свойственно организовываться в разные комитеты, союзы, партии, чтобы совершать преступления на законном основании. Эта постыдная профессия неминуемо приводила их к гомосексуализму. Жалким гомикам была доверена безопасность стра-Выпрямителя извилин, выхватившего пистолет, но не успевшего им воспользоваться, били все. Судорожно, глотая слюну. С упоением. Сладострастно. Крысиная его головенка моталась из стороны в сторону, как будто раскланиваясь за каждый удар. Но так как вышибить из него душу оказалось невозможно за отсутствием оной, его буквально размазали по асфальту.

Топот, стоны, одиночные выстрелы. Обреченно отстреливался кто–то из Союза людей–насекомых. За диссидентами охотились! А надо было Кремль — в Мордовию! Им тоже, как выпрямителям извилин, не было прощения. Сколько лет вертели Содомией, а теперь — получай! От них не оставалось даже трупов. Их уничтожали старательно, суеверно. Чтоб не завелись снова. Много лет прививали беспощадность к идеологическим противникам и теперь могли убедиться: уроки их усвоены массами.

Лягушиная шкура на асфальте — итог могущества.

И снова голоса:

— Глядите, глядите! Вон там… где здание рухнуло.

— Корабль!

— Огромный, как ковчег!

— А где остальные? Брехали — три…

— Два для начальства, один для народа…

— Вань!

— Ну, чего тебе?

— Гляди! У Книжной лавки. На мосту…

Вань разинул рот до пупа. Дивился: какой–то дурень вскочил на бронзового коня и пытался ускакать. Вань заржал: забавно показалось ему, что кто–то, оказывается, дурней его в этом дурацком мире. И опять занозой впился критический голос:

— Это не дурень. Император Павел! Умнейший человек. Он в России реформы замыш…

— Ты что? — снова отвесил губу Вань. — Рехнулся? Какой нынче век? Какая Россия?

И все в толпе недоуменно оглянулись на защитника Павла. Говорить о России после генсека Порчи? Действительно, чушь собачья. Зачем вспоминать то, что давно не существует?

С тех пор как воцарилась демократия… Ты кушаешь меня, я тебя… Кто скорей…

— Куда прешь? Не видишь? Гоморрийцы! Забыл, что они творили в Афганистане, Югославии, Ираке?

Поостыли:

— Знамо дело — всем неможно. Даже Ной…

Но этот рассудительный голос потонул в зверином реве черни, потерявшей всякую надежду. Толпа подалась вперед. Проштопала голоса автоматная очередь. К ней присоединилась вторая, третья… Толпа отхлынула, устилая улицу трупами, словно сбрасывая лишнее платье.

Из Ноева ковчега шугануло пламя. Он явно готовился к отлету.

Толпа угрожающе придвинулась к цепочке солдат. В руках взметнулись обломки кирпичей, железные прутья, алебарды, сабли, кремневые ружья, винтовки, копья, топоры. Цепочку солдат разорвала колесница с черным возничим, на шее которого сверкали белоснежные бусы.

Гоморрийцы растерялись: не одни содомляне лезли на них. Перед своими соседями гоморрийцы не испытывали страха. Если и не притерпелись, то хотя бы изучили друг друга. Нет, тут были жители всех веков, населявшие когда–то Землю. Все они почувствовали опасность исчезновения — и кинулись к кораблю, топча охранников.

Увертываясь от языкатого огня, какой–то прохожий узнал Замышляева: когда- то этот писака ратовал за перестройку… Теперь бывший слушатель вытаращился на бывшего лектора и, криво усмехнувшись, буркнул: «Это все твой Порча натворил…»

Сколько лет прошло, а народ поминает Порчу… Был он гоморрийским шпионом или нет — об этом до сих пор с пеной у рта спорят перестройщики всех мастей — но началось все с него. Надо отдать ему должное. Не жалея сил, стремился привести экономику страны, в которой правящая верхушка выбрала его президентом, к полному краху. А уж как изворачивался, клялся в верности Союзу людей–насекомых! Вместо того чтобы повесить иуду, рядовые члены правящей партии позволили ему довершить разгром государства, ставшего к тому времени Содомией. В результате стихийного взрыва масс пришел к власти народный герой Могучий Хрен. У власти он продержался какой–то десяток лет, но, поскольку действовал энергично, успел довести народ до ручки. Свалили и его, и вместе с этим надежду на какие–то реформы. Затем был кто–то еще — эрудированный, улыбающийся, с фамилией длинной, как гусеница. Воту кого была светлая головушка! Ох и наскипидарил он задницы соотечественникам! Как миленькие, забыв дискуссии, гласность и прочий бред, припустили в бывшую Великую Империю! А прибежав туда, откуда ретировались, поверив речам генсека Порчи, убедились: вместо нее образовалась ВХС (Великая Хуторская Система). Для этой эпохи, уместившейся в несколько лет, характерно маниакальное стремление к суверенитету. Именно тогда пожаловал на Землю Сатана, распахнувший клетку с гоморрийскими крысами: «А теперь вы будете президентами…»

На каждом хуторе была своя национальная гвардия, вооруженная до зубов, даже если таковые отсутствовали. И своя АЭС, замаскированная под туалет, которую президент грозился взорвать, если мировое сообщество не отвалит ему немедленно и безвозмездно миллиард на реставрацию капитализма в пределах данного хутора. Потом что–то случилось в природе. Какой–то временной скачок или срыв… ВХС провалилась куда–то. У нее оказались новая история и, разумеется, новый лидер. Диктатор с экзотическим именем Дззы, хотя в реальности его многие сомневаются. Может быть, это был лить кратковременный фантом Замышляева, переживавшего творческий кризис. Города, улицы были в очередной раз переименованы. Была объявлена амнистия узникам Матросской Тишины, заветного местечка, где можно было без конца проигрывать, конечно, мысленно, не- удавшийся переворот, призванный спасти страну, а также узникам совести: Нине Андреевой, Анатолию Собчаку и пр. посмертно. Так как они не могли молчать. Один Болванск остался Болванском. Он при всех режимах оставался собой. Обыкновенно режим менялся прежде, чем его руки доходили до града на реке Болве… Когда это произошло? В то засушливое лето, когда болванские туристы сперли в Париже Эйфелеву башню, чтобы прохлаждаться в ее тени у себя на родине? Нет, чуточку позже. Кажется, до великого переселения народов. Или после него… Да, возле Супонева забил мощный вулкан. Извергался сивухой, которая по качеству не уступала той, что производилась в деревне Шарово. Без всяких призывов граждане Содомии ринулись осваивать Нечерноземье…

Между тем прохожий, видя, что Замышляев не уступает ему дорогу, расценил это как верность прежним принципам и ядовито поинтересовался, переходя на вы:

— А знаете, как он кончил?

— Кто?

— Ну ваш генсек Порча…

— А откуда вам это известно?

— Только что видел его. Знаете приемный пункт у Торгового центра? Там еще алкаши приемщицу окрестили королевой стеклотары… Припер сдавать здоровенный рюкзак бутылок от шампанского, выпитого им в бытность президентом. Ему диктатор Дззы запретил публичные выступления, вот он и…

Замышляева возмутила эта наглая ложь, и он повернулся уходить. Но прохожий напомнил ему, что он собирался выслушать, как кончил генсек…

Порчу узнали алкаши, сдававшие бутылки из–под водки, позавидовали, низкие души, что за бутылки от шампанского он получит гораздо больше их, и на этой почве у них разгорелся идейный спор, правильную ли политику проводил Порча, будучи президентом. Пришли к выводу: неправильную, если в выгоде опять же оказался он. Порча не вступал в спор, так как всегда был за мирное сосуществование: кто–то сосет водку, кто–то шампанское… Но алкаши решили поступить по–божески. Потребовали часть бутылок от шампанского себе, дабы в мире восторжествовала гармония. Порча пустился наутек. Эх, слышал бы Замышляев, как звенели бутылки! Такой музыки не слыхал даже Содом… Улизнул бы Порча. Не в таких переделках бывал. Но подвел его CJ1H. Стремясь оторваться от преследователей, а главное — спасти бутылки, на которые вся надежда после его правления, он влетел в какой–то подвальчик. Ну, один из тех, которые арендует прежде правящая партия, ушедшая ныне в глухое подполье. На стенах портреты классиков марксизма, всех генсеков, окромя его, плакаты, лозунги, цитаты. Может быть, Порча прослезился бы от умиления, ведь столько лет дурил трудящихся верностью идеалам социализма, но темень в подвальчике. Вот он зажег спичку, чтобы не споткнуться. Почуяло сердце, что под ногами тут монументы Первого вождя, свезенные со всех континентов, когда его учение потерпело крах. А локтем что–то ненароком задел. Упало что–то со стены со странным шорохом. Выронил спичку Порча, и вспыхнула огромная карта Империи, напоследок обняв своим пламенем бывшего своего президента…

Наконец Замышляеву удалось избавиться от навязчивого рассказчика. Ни одному его слову он не поверил. Не такой человек Порча, чтобы сгореть с Империей… Рано или поздно вынырнет на поверхность, не здесь, так на другой планете, где понадобится опыт перестройки. Да и Гоморрия… Сколько добра для нее сделал, будучи президентом Содомии… Из шкуры лез, шкурой рисковал, величайшим шкурником прослыл… А все ради нее — Гоморрии. Разве не примет с распростертыми объятьями своего национального героя? Да ему цены нет!