Татьяна Мудрая - Моя карманная смерть, или Заповедник вайперов

Нас, вампиров, тотчас же выбросило из машины через грузовое отверстие, но Рут еще сумел закогтить обоих людей сразу, кое-как спланировать с ними наземь в некотором отдалении от места, куда приземлилась остальная масса, и уйти следом за мной через воздушный колодец, который образовался в куполе непосредственно после взрыва.

Уже сидя на земле в наполовину растерзанном состоянии, мы связались с шаманами — вернее, это они нас отыскали (вампиры куда худшие менталы, чем эта троица) — и получили от них вводную.

Обоих скотов и их вероятного сообщника, того самого пилота, размазало в радиусе полукилометра. Жоржиу получил обширные ожоги, плохо совместимые с жизнью, травму позвоночника и вдобавок несколько переломов со смещением. Милуша пока дышит, но фактически уже мертва. Ее сейчас везут к системе автономного жизнеобеспечения, при помощи которой она может протянуть неопределенно долгое время, но она никогда уже не станет человеком.

Вот тогда нас и попросили четко поговорить с ее мамой. Сначала вызвалась я, но по зрелом размышлении мы решили: нет, это сделает Рутгер как самый безжалостный из нас двоих.

Только Наталия Андреевна как самый близкий родственник может приказать нам отключить медицинскую электронику от тела своей дочери.

Только она может дать нам позволение сотворить из Милуши такого же изгоя, как мы все.

Но благие намерения — лучшая растопка для ада. Или как там говорится?

Суть не в том, что в конкретной обстановке мы оба дружно онемели, а я так даже и вовсе устранилась. И даже не в том, что Рутгер с самого начала был неверно воспринят.

А в том, что только свежий, с иголочки, нерастраченный вампир может с гарантией спасти Милушу. Это всё время сидело у нас в головах.

И сделать такое необходимо вот прямо теперь.

Видите ли, мы считали, что у девочки наступило нечто вроде ремиссии: не так чтобы лучше, но пока и не хуже. Но только что пришло сообщение, что ни аппарат, ни наложенные заклятия уже не держат. Час, от силы два-три — и конец.

Гражданам Стороны 1 настоятельно не рекомендуется посещать территорию Стороны 2 в целях, выходящих за рамки официально одобренных Правительством Стороны 1 и в особенности тех из них, что носят сугубо частный характер. Во время визитов, одобренных Правительством Стороны 1, о чем должен свидетельствовать официально составленный документ, и должным образом завизированных в представительстве Стороны 2, граждане обязаны находиться в транспортном средстве со специальной защитой и ни в коем случае его не покидать. Исключение составляют случаи, когда последнее требование напрямую противоречит заявленной цели одобренного обеими сторонами визита.

Мой сон живет. И я в нем живу. Какие-то радужные полосы и вьющиеся полотна наверху и россыпь искр по бокам, холодные струи… сверкание солнц и жара. Ласковый покой и темнота.

И сразу ослепительное холодное свечение падает сверху, сбоку, охватывает со всех сторон — приподнимает меня кверху так резко, что едва успеваю удержаться на простыне в положении сидя, обхватив руками коленки.

— Что за хрень такая, меня же вроде убить собирались, — хрипло бормочу я. И даже вдыхаю и выдыхаю нечто вроде воздуха. От этого в горло мигом вступает боль: словно что-то рвет его изнутри. Похоже, мне в очередной раз выдрали гланды, которые с моих четырнадцати лет как-то ухитрились отрасти снова.

И я открываю глаза, растерянно вертя головой по сторонам.

Темное серебро льется из широкого окна, задернутого серой шторой, освещая всего-навсего обстановку заурядной городской больнички или гостиницы: узкая «полуторная» кровать с откинутым покрывалом (а на ней я в атласной пижаме), тумбочка, пустые полки во всю стену, что напротив ложа, а в нише посреди полок — акварель: крутохвостые лайки тянут нарты сквозь обильный снегопад, юная женщина лежит на плече молодого каюра, прижмурив раскосые глаза в чудесной улыбке, а на голову ее мужа, одетого в парку, надвинут капюшон с пышной оторочкой и крошечным горделивым хохолком сверху.

Стоило мне захотеть приглядеться к картинке — и вот, будто я там внутри сижу. Чудно: все мои чувства не то что обострились, но явно обрели четвертое измерение.

— С благополучным прибытием, — говорит над моим ухом звонкий женский голос.

Девушка в форме сиделки или горничной подобралась ко мне со спины или всё время там стояла. Она, а как же. С виду прямо Вивьен Ли в самом узком корсаже Скарлетт из культового фильма и с подобием чего-то типа длинного градусника внутри. Градусника, наполненного красной ртутью.

— Прибытием куда?

— В Кузницу Дьявола.

Вивьен в одно мгновение оказывается у окна, отдергивает занавеску — и:

…Черная угольная земля с крупными комьями шлака простирается до самого горизонта. Какие-то жуткие развалины курятся дымом и пеплом, который ветер свивает в зыбкие трубы. Настоящие трубы тоже имеются, но они молча вырастают над горами отвалов и петлями ржавых подъездных путей.

— За что мне это — за попытку непрямого суицида? — бормочу я.

Тут дверь открывается, впуская… ну естественно! Моего красавчика вампира.

— А тебя почему в адское пекло упекли? — тупо острю я от некоторой неожиданности. — Неужто за меня?

— Я здесь живу, — отвечает он. — Как теперь и ты.

— Норильск, — осеняет меня. — Анклав…

Уже не соображая толком — руки сами делают — я с силой хватаю эту скотину за плечи, прыгаю с ложа вниз и всем телом скольжу промеж его расставленных для упора ног в обтяжных сапогах, будто в фигурном катании на льду. Но тотчас же, без усилий и с прямой спиной, возвращаюсь в прежнее положение.

— Тали, ты не поняла, — говорит он хладнокровно, отводя мои руки подальше от себя. — Есть такой бородатый анекдот про говорящего попугая: «Кульком ли, тушкой — а за бугор сваливать надо». Смертного через купол можно переволочь без проблем, только если он полный труп. Вот мы тебя такой и унесли. А дальше… сама видишь.

— Самопроизвольное воскрешение, — саркастически говорю я. — В сомнамбулическом виде я поднялась с ложа скорби и укусила парочку бедненьких невинных вайпов.

— Ну, почти, — отвечает он. — Вливали кровь мы с Вив уже здесь и без особой гарантии на успех. Это удается процентах в двадцати на круг — мозг умирает раньше тела. Но ты очень сильная, очень всамделишная, у тебя с самого начала было, я думаю, пятьдесят шансов изо ста, а то и больше. Эти твои видения перелета постфактум…

— Что я вам, поганцы, сделала? Мне ж теперь кого-то убить придется! — кричу я и со всех новоявленных сил опрокидываю Рода на пол задушевной плюхой.

— Не убить. Оживить, — хладнокровно говорит он из положения лежа.

И я, наконец, все понимаю. Не зря же сама теперь из этих.

Дочка. Моя Людмила.

— Про аварию вертолета было во всех сетевых новостях, — говорит Вивьен… вернее, Вивиан. — Оттого мы вас и держали подальше от современности. Вы же могли совсем зазря всяческих глупостей наделать.

— Она что, здесь лежит? — спрашиваю я.

— В соседнем корпусе, — кивает Роджер. — Далеко от границы такое не увезешь.

…Какая-то навороченная машинерия. Люди, которые на ходу объясняют мне и про электронику, и про особые элементы питания, и про «духовный» резерв, а потом отходят в сторону.

Людка лежит под сплошным зелено-голубым покровом, которое прячет ожоги, — только овал лица и узкая полоска шеи остаются открыты. Мне страшно, мама моя, очень страшно…

— Это наш друг, — говорит Вивиан твердо. — Она постоянно всех нас опекала и в день аварии предупредила нас с Рутом. Мы ведь сгорели бы без следа в вертолете, если б не она. Но никто не знает, что бы Милая Людям решила насчет себя, приди она в сознание хоть на секунду. Так что за обеих говорите вы, Тали. Помните: никто вас ни в чем не упрекнет.

— Сознательный родитель принял бы горделивую позу, — говорю я в ответ. — Но я… Ладно. Как это делают? Инициацию кого-то там кем-то.

— Твое новое тело знает, — говорит мой крестный. — И мы рядом, не забывай.

Я вдыхаю в себя ее запах — почти чужой, тусклый, напрасно я пытаюсь подцепить в нем яркую нить. «Те, кто рисует, — рисуют нас красным на сером». Не совсем точный Буддист Главный, но куда ни шло. Я ищу красное… Вот оно.

Прислони рот к ее губам и пей ее влажную душу вместе с кровью… Это простится тебе.

Какие ее губы холодные, почти как мои. И дыхание тоже. Но я вбираю его, пока…

— Ну, довольно, — говорит Род, стискивая мои плечи. — Теперь постой, погоди немного, пока утрясется.

— Пока вы священнодействовали, я всё от нее отключила, — говорит Вивиан. — Нужно было?

— Наверное.

Он наклоняется со скальпелем в руке и вдруг проводит по горлу моей дочери тонкий вертикальный разрез бледно-розового цвета. Как делают при дифтерите, когда больной задыхается от скопления пленок в гортани.