Аноним - Канал имени Москвы

— Где Хардов?

Холодная тень дохнула в спину, мгла подползла к тракту. Ева не стала оборачиваться. Лишь переместила руку, взяла Фёдора за ладонь, сжала пальцы. И беззвучно рыдая, всё же смогла улыбнуться ему:

— Всё хорошо, Фёдор.

Он поднял взгляд, успел прошептать:

— Где?.. Туман поглотил его?

Ева покачала головой:

— Справимся…

«Будут всегда стеречь тебя».

Когда прозвучал седьмой выстрел, пришли мгновения страшной тишины. А потом голоса оборотней переросли в торжествующее улюлюканье. Вой наполнился ликованием. Охота контура закончилась.

— Хардов, — прошептала Раз-Два-Сникерс.

Что-то непостижимо печальное сдавило ей грудь. Она не стала думать о том, что оборвалась ещё одна ниточка, связывающая её с Лией. Она чувствовала что-то совсем другое: сейчас, в эту самую минуту, от неё отняли часть, отняли огромную невосполнимую часть того, что, оказывается, было её… контуром.

— Хардов, как же так?.. — Ей нечем себя успокаивать. Нечем, кроме того, что она гид. И у неё оставалось в этом проклятом городе одно небольшое дело.

Ева с Фёдором только что перешли Дмитровский тракт. Вот и пришёл срок. Было пора. Она выдержала. Дала им уйти достаточно далеко. Туман полз и снова накрыл почти весь город. Но даже дети знают, что «почти» не в счёт.

Раз-Два-Сникерс подняла ракетницу высоко над головой.

— Ну, Волнорез, не подведи, — проговорила хмуро. И вдруг улыбнулась. И увидела, что небо в этот страшный день, оказывается, необычайной синевы. Той, прежней Раз-Два-Сникерс больше не существовало.

Ракета взлетела высоко, прорезая в этом синем небе большую дугу, падающую в сторону канала. Колюня-Волнорез не спал. Не подвёл. Тут же взлетела вторая сигнальная ракета. Потом следующая. И совсем вдалеке — ещё. Раз-Два-Сникерс не особо-то рассчитывала на ненадёжную телефонную связь. Поэтому расставила «своих мальчиков» от линии застав вдоль всего канала вплоть до «Комсомольской». Так надёжней. И когда тёмную массу мглы в острие клина стали наполнять сжирающие её изнутри огненные языки, она убедилась, что и Фома тоже не спал.

— Как ярко, — произнесла чуть ошеломлённо. Словно прощальным приветом мелькнула мысль: «Зря ты, Шатун, меня не послушал»; но она не стала произносить это вслух.

Отсветы пламени ещё играли в холодных глазах Раз-Два-Сникерс, когда сделалось очевидным, что всё сработало. Туман встал. Замер. Пусть, вероятно, и ненадолго, но прямо сейчас он будто выцветал, теряя колорит, становился пустым, безжизненным.

Ева обернулась, возможно, чтобы убедиться, что погоня на время прервалась, а возможно — бросить прощальный взгляд на колокольню. А потом, перехватив Фёдора поудобней, двинулась дальше. К шестому шлюзу, за которым для них было спасение.

Раз-Два-Сникерс отогнала лёгкое облачко печали, повисшее над ней, развеяла, затрясла головой. «Я не буду грустить, — мысленно обратилась она неизвестно к кому. — Обещаю… Я даже постараюсь выжить».

Страх и опустошение, наверное, были совсем рядом. Но сейчас их оттеснило какое-то другое, гораздо более сильное чувство.

— Давай, Ева, тащи, — произнесла Раз-Два-Сникерс. — Не подведи! Не подведи… Хардова.

Она замолчала. И вдруг поняла, что должна закончить эту фразу по-другому. Что теперь имеет на это право. Она улыбнулась и прошептала:

— Не подведи нас.

Фёдор стоял на берегу Икшинского водохранилища и смотрел, как лодка увозит от него Еву. Внутри была тишина, которая накрыла тонкой вуалью огромную скорбь, разрывающее отчаяние. Рядом стоял Тихон, но и его обволакивала эта тишина, когда что-то кончилось, и неизвестно, сможешь ли ты создать что-либо заново.

Фёдор помнил её прощальный взгляд, который он теперь никогда не забудет; сколько всего она сумела сказать ему за одну секунду… А потом сразу ушла, позволила себя увести в приготовленную для неё каюту. И скольким он не ответил. Потому что знал, что не выдержит. И станет ещё хуже, больнее. Он только что нашёл её и тут же потерял. Он только обрёл Хардова… и потерял. Скорбь шевельнулась в нём, готовая впиться своими беспощадными или милосердными пальцами в его сердце. Этот юноша из Дубны хотел реветь. Но он не мог позволить себе даже этого.

— Ещё не поздно передумать, — мягко сказал Тихон. Фёдор отрицательно покачал головой.

— Нет, я вернусь за ним. Я обещал.

— Тео, твоё место пока не здесь. Мы позаботимся о… Хардове.

— Не зовите меня больше так, — попросил он. — Фёдор. Так лучше.

Тихон кивнул:

— Я просто пытаюсь помочь.

— Я знаю.

Фёдор не до конца помнил, как Ева дотащила его. Помнил только, как его подхватили чьи-то сильные руки, и были голоса, и чьи-то рыдания, и кто-то тряс его:

— Что с Хардовым, Фёдор, где Хардов?

Но он только прохрипел:

— Его поглотил туман.

Он помнил, как уже далеко за шестым шлюзом стал приходить в себя, и вокруг было множество незнакомых людей, которых он начал смутно вспоминать. Им навстречу вышел эвакуационный отряд, только Хардова поглотил туман. Он помнил, как сиротливо и холодно стало в груди, когда хардовский манок, что гид успел повесить ему на шею, потемнел и распался на две части. И как Ева поняла, что это значит, и как она разрыдалась. Помнил, как побледнела Рыжая Анна и как отвернулась от него. Было ли обвинение в её красивых глазах? Наверное, нет. Только он этого никогда не узнает. Помнил, как какой-то очень древний старец, но всё ещё не утративший благородной осанки, бросился к нему, припал на колено, радостно ухватил за руку:

— Учитель! Учитель, вы узнаёте меня?..

Фёдор не мог больше этого выносить. Они все радовались его возвращению. И она, и все скорбели по Хардову.

— Это Петропавел, — чуть слышно подсказал Тихон, указывая на старца. — Твой первый последователь, первый ученик. Глава ордена гидов той стороны.

— Петропавел? — бездумно повторил Фёдор.

— Ты сам так его прозвал. — Тихон печально улыбнулся. — За излишнее рвение.

Фёдор больше не мог. Он хотел, чтобы этого всего не было. Он хотел оставаться этим юношей из Дубны. Тот хотя бы мог позволить себе плакать.

— Фёдор, ты ничем ему сейчас не поможешь. — Голос Тихона был таким же тихим, как и его имя, таким же, как плеск за кормой лодки, увозившей от него Еву. — Нас ждёт очень много дел на канале. И ты необходим. Но… не сейчас, Фёдор. Мы найдём его. Мы позаботимся о Хардове. Мы воздадим ему… — Голос Тихона не дрогнул, нет, просто что-то в нём упало, — последние почести. Твоё место сейчас на лодке.