Ольга Чигиринская - Ведьма

— Отлично, — похвала по содержанию была щедрой, а по тону — скупой. Ярослав усмехнулся:

— Фирма веников не вяжет.

— Ну что ж, всего доброго, — Инга вышла из ванной и демонстративно приоткрыла выходную дверь. Ярослав поднял тулбокс. Уже переступив порог, сказал:

— И вам счастливо оставаться. Если что, обращайтесь.

— Не приведи Господь, — совершенно искренне ответила Инга.

Ярослав церемонно поклонился ей, улыбнулся Вите и наконец-то покинул офис. Выдохнув с облегчением, Инга закрыла за ним дверь и вернулась в кресло. Итак, пора приступать к работе.

Она откинулась на спинку, ласково посмотрела на Виту:

— Ну вот, теперь мы можем спокойно поговорить. Рассказывай, что случилось.

Девушка взяла со стола ручку и принялась нервно крутить ее в пальцах, то скручивая, то накручивая колпачок. Ингу это слегка нервировало, но так, где-то на грани. Ерунда. А вот состояние клиентки тревожило. Наконец Вита решилась:

— Знаете, наверное, это очень глупо… И мне, наверное, не стоило вас беспокоить из-за такой ерунды. Мне очень стыдно…

«Понятно, — подумала Инга. — Наша песня хороша, начинай сначала. Вернулись кошмары».

— Во-первых, мы договорились на «ты». Во-вторых, для терапевта не бывает таких вещей, как «глупо» или «стыдно». Раз ты пришла — значит, причина была серьёзной.

— Мне опять приснился тот сон, — решительно сказала девушка. Инга бросила взгляд на свой блокнот, лежавший на выдвижной полочке стола так, чтобы не был виден клиентке.

— Сон, в котором мама убивает тебя?

— Да… — прошептала Вита.

Общий канализационный лежак был, как и следовало ожидать, засран. То есть, забит и вследствие этого уже засран, да и поменять его не мешало бы, но начальник жилтоварищества, покряхтев и почесав в затылке, в пояснице и в отворе куртки на груди, в конце концов сказал, что на это он пойтить не могёт без согласия всего правления. Что, конечно, жаль, потому что достать трубу вместе со всем ее содержимым и поставить новую было бы, конечно, проще, чем проковыривать эту.

Но хозяин — барин, раз хочет прочищать, значит, надо прочищать. И Ярослав орудовал щупом в трубе, сдержанно матерясь каждый раз, когда что-то тяжелое, составлявшее, видимо, основу затора, срывалось с крючка.

— Мама! — позвал он. — Мам!

Мгновение спустя в воздухе, как изображение в проявителе, проступила Ольга.

— Опять подслушивала?

— С чего ты взял? Никого я не подслушивала, я всё время здесь была.

Ярослав покачал головой. Она была не здесь, иначе появилась бы, не дожидаясь второго призыва.

Ей же скучно, напомнил он себе. Она пытается хоть как-то разнообразить свою… свое существование.

— Мам, ты же у нас медик. Тебе идея врачебной тайны знакома?

Когда Ольгу выбивали с твердых моральных позиций, она не складывала оружия — наоборот, переходила в наступление.

— У меня может быть своя жизнь, или я всё время должна в твоих трубах ковыряться?

Ярослав пожал плечами и запустил в трубу руку со щупом по самое плечо. Резко дёрнул назад. Под ноги ему хлестнула жижа, потом вывалился ком мусора, основной компонент которого составляли кольца для занавесок, в которых запутались волосы кукольной головы. Ярослав поднял кукольную голову на щуп — она раскрыла блеклые голубые глазки и отчетливо произнесла: «Мама!»

— По крайней мере, не котята, — прокомментировал Ярослав.

«И не что похуже» — повисло в воздухе.

— Просто диву даёшься, что только люди умудряются спустить в унитаз, — покачала головой Ольга.

— Некоторые жизнь спускают, и ничего, — Ярослав начал завинчивать трубу обратно. Ольга нетерпеливо маячила то с одной стороны, то с другой.

— Ну что, так и не спросишь, как она там?

Ярослав закатил глаза. С позавчерашнего дня, когда он восстановил полотенцесушитель, матримониальные стремления матери опять переключились на Ингу.

— Уверен, лучше, чем я здесь.

— Я же вижу, что она тебе нравится!

Ярослав издал стон — про себя. В памяти живо встала картинка: он, шестнадцатилетний, на диване тискается с ровесницей. Дело доходит до смелых ласк, девочка начинает снимать с него рубашку. Внезапно она поднимает глаза, смотрит ему за плечо… Истошно визжит.

Мама-привидение. Как я еще не стал импотентом, сам удивляюсь. А она не удивляется, что характерно…

— Ну вот, ты опять молчишь. Ты все время отмалчиваешься!

Ярослав собрал всю дрянь в мусорный пакет.

— Это у меня хорошо получается.

Страсть к порядку, моде и элегантности Сильвестр Сиднев развил в себе нарочно и оттачивал годами до привычки, вошедшей в плоть и, кхе-кхе, кровь. До обращения он был простым рабочим парнем из Нижнего Новгорода, учился на рабфаке и верхом шикарной жизни полагал массивный стол орехового дерева и мраморную ванну с горячей водой. Пошатавшись по Европам в военные годы, он даже смог позволить себе такой шик на какое-то время — а потом женщина умней и циничней его, женщина с настоящим чувством стиля и незаемным аристократизмом в крови, объяснила ему, какое это плебейство. С тех пор Сиднев держал руку на пульсе хай-тек моды. По крайней мере, поддельного Корбюзье ему еще никто не пытался всучить, в отличие от поддельного Чиппендейла.

Нынешний кабинет без наружных окон в глубине здания он обставил в стиле хай-тек и в черно-белом цвете. От посторонних взглядов внутренность кабинета защищали белые металлические жалюзи.

Сейчас в кабинете находились двое: собственно хозяин за минималистическим столом с навороченным компьютером, и здоровенный, крепко сбитый мужик в дорогом костюме — начальник службы безопасности холдинга «Сильвер» Иван Локшин.

Сиднев безучастно смотрел в монитор, время от времени пощелкивая мышкой. Висела неприятная, напряженная тишина. Наконец Сильвестр с раздражением оттолкнул мышку и откинулся на спинку кресла.

— К черту, ничего не сходится, — сказал он и закрыл пасьянс. Из-под нее показалось недописанное письмо к Инге. Сильвестр закрыл и его тоже, не сохраняя.

— Что не сходится? — насторожился Иван. Во-первых, всякое воровство в компании было в его парафии, во-вторых, ему хотелось свернуть неприятный разговор, который он начал по своей инициативе и уже успел раз пять о том пожалеть.

— Цифры кое-какие. Чепуха, — не признаваться же подчиненному, что он раскладывал пасьянс, загадав — писать Инге или не писать, и что «косынка» четырежды не сошлась. Вместо этого он вернулся к вопросу, который так некстати для себя поднял Иван:

— Так вернемся к нашим баранам. Вы что, белены объелись? Один человек, смешно сказать, избивает в фарш трёх вампиров, и они приходят жаловаться на него тебе — а ты не находишь ничего лучше, как пожаловаться мне. А что будет дальше, Иван? Их начнут пенсионерки обижать? А ты мне на это жаловаться? Тебе не кажется, что это смешно?