Алекс Клемешье - По Иному этапу

Правильно поняв удивленное молчание Саньки, Фагот театрально вздернул брови.

— Что, Горыныч даже не угостил, не поделился?

Только теперь до Саньки доперло: его кореш, сосед с нижнего яруса нар, намедни обмолвился, что ждет «подогрев» с воли. «Дорога» была давно налаженная — хоть Горин и считался блатным, в промзоне он время от времени появлялся вместе со всем отрядом. Ну, не работать, конечно, появлялся — дела какие-то решал. А на производстве мастера и бригадиры — вольные пташки. Да еще и людишки попроще постоянно наведывались в цеха ночами, когда зэки возвращались в жилую зону. Людишки эти завозили материалы и заготовки, вывозили мусор, металлическую стружку и прочие производственные отходы, забирали готовую продукцию. Обычно договаривались именно с ними — пронести в цех и оставить в укромном местечке передачу для конкретного зэка. Таким образом Горыныч регулярно разживался то водярой, то куревом поприличнее, то хавчиком. Протащить «подогрев» из промзоны в жилку, через шлюз с охраной и обязательным шмоном — это отдельная песня, но у братвы и тут все было замазано.

Ладно, допустим, Горин получил «подогрев». Но опять же — какое до этого дело Фаготу и остальным Темным? Они что же — решили Горыныча данью обложить? А очко у них не треснет?

— Где сейчас твой сосед? — не дождавшись ответа, задал «смотрящий» новый вопрос.

— Не докладывал, — вздернув подбородок, отрезал Санька. — Да и ты, Фагот, не прокурор, чтобы меня об этом спрашивать.

— Ну, ну, — басовито прогудел Темный и примирительно выставил ладони, — не гоношись. Ты пойми, парень: порожняк гнать никто не собирается, но разобраться надо. Горыныч — он ведь из правильной босоты, не то что нынешние… — Фагот сделал едва заметное движение головой, будто бы указывая себе за спину; его спутники молча проглотили сказанное, только Лыко и Фирмач переглянулись с недобрыми усмешками. — Мы заслуги Горыныча помним и уважаем. Вот только брать без спроса у своих — последнее дело, а по всем раскладам выходит, что взять мог только он.

— Да что взять-то? — искренне не понимая, повысил голос Санька.

— Человечек один вчера кинул мульку, что будет в промзоне для меня «подогрев». — Пригнувшись, Фагот доверительно сообщил: — Тушеночки мне захотелось говяжьей, понимаешь ли. Ночью хавчик доставили в нычку. Днем видели, как неподалеку крутился Горыныч, а в конце смены шанулись — пусто в нычке. И Горыныча нетути.

Санька облегченно выдохнул. Это не предъява, это — тьфу! Представить себе, что Горыныч (мало того что Светлый, так еще и на понятиях) тасканет у братвы, он, Санька, ну никак не мог. Странно, что Фаготу это вообще в голову пришло!

— Ты его после работы видел? — ласково спрашивал Фагот. — В отряд он возвращался?

Поскольку предъява была смешной, неправдоподобной, Санька решил, что играть в молчанку смысла нет.

— Не видел. Мы же в разных цехах с ним числимся, шлюз из промзоны в жилку в разных партиях проходим.

— А за ужином он был?

За ужином вместо Горыныча за столом сидел его шнырь. Такое уже случалось пару раз, когда присутствие Горыныча во время приема пищи требовалось в другом месте. Поскольку зона была черной, вертухаям было вполне достаточно, что «по головам» в столовой все сходится, а уж кто там сидит за столом — пусть «смотрящие» следят.

— Так, Санька! — Угорь звучно шлепнул ладонью о ладонь. — Значит, вы с Фаготом выяснили, что Горин по случайному стечению обстоятельств именно в этот день и именно в этом месте тоже должен был получить «подогрев». На чужое он бы не позарился, поскольку это такой воровской закон. Верно?

Парнишка, которого в последние дни кто только не допрашивал, неуверенно кивнул.

— Но ведь могло быть такое, что Горин перепутал? Скажем, предназначенный ему «подогрев» доставить просто не смогли, а предупредить — не успели. Он заглянул в нычку, увидел… ну, скажем, сверток и решил, что этот гостинец — для него. Могло так случиться?

— Могло, наверное, — пожал плечами Санька и шмыгнул носом, — только ведь он сразу обнаружил бы, что это не его «подогрев». Фагот говорил, что тушенки себе заказал, а Горыныч консервы никогда не ел, говорил, что туда всякую тухлятину засовывают.

Говорил, говорил… И тот, и другой — в прошедшем времени. Ни у того, ни у другого уже не уточнишь…

— Ла-адно… — протянул Угорь. — Но если мы с тобой на секундочку предположим, что Горин все-таки ошибся и присвоил чужое… Что бы его ждало в таком случае?

— Ну, с него бы спросили, — снова пожал плечами Санька. — Могли бы разъяснить по-братски…

— Это значит — врезали бы по лицу, — подал голос Степанов. — Один раз, без всяких последствий.

— Ну да, — коротко оглянувшись на надзорного, подтвердил Санька. — Если бы стал быковать — могли бы перевести в обиженку…

— Это значит — лишили бы статуса, — пояснил Степанов. — Обиженные — это, конечно, не опущенные, но каста презираемая.

— Ну да, — снова согласился Санька и снова шмыгнул носом. — Только Горыныч быковать бы не стал. Он бы скорее согласился стать должником Фагота, а после бы рассчитался с ним, и долг бы ему списали.

— Выходит, прятаться у Горина причины не было? Смертный приговор со стороны братвы ему за воровство не грозил? Почему же он не явился на ужин, не пришел ночевать? Где он скрывался все это время?

Молодой заключенный — и впрямь, кстати, неплохой парень, если судить по формирующейся ауре Светлого Иного, — огорченно пожал плечами.

— Ладно, ступай… — Дождавшись, пока дверь за Санькой закроется, Угорь задумчиво обратился к стоящему перед ним Степанову: — А вот эти двое, о которых он сейчас упоминал… Лыко и Фирмач… В деле я видел их показания относительно инцидента в промзоне, но почему-то не нашел показаний относительно последующих событий.

— А их к тому времени в колонии уже не было.

— Как так? — удивленно вытаращился Угорь.

— Освободились, — развел руками надзорный. — Отсидели от звонка до звонка и покинули место заключения.

Евгений побагровел.

— Степанов, вы в своем уме?! Что значит «покинули», когда тут убийство за убийством?!

Надзорный вытянулся, будто рядовой перед генералом, затем опомнился и скривился от досады на самого себя. Демонстративно прошел по кабинету и сел. Правда, не на свое место, поскольку то было занято Евгением, а на неказистый стул, где еще недавно сидел заключенный Санька. Этим действием он показал, что не обязан отчитываться перед представителем другого ведомства. Точнее, отчитываться-то обязан, поскольку ведется следствие, но не потерпит обращения к себе в подобном тоне.