Кирстен Уайт - Хаос звезд

— Она любит тебя!

— Не будь наивной. Исида любит только своё собственное величие. Весь мир — лишь её отражение, и если он не отражает её собственный искажённый взгляд на её великолепие, она разрушает его до тех пор, пока он не станет отражать.

Я выпрямляюсь.

— Она любит меня.

На что тётя отстранённо машет.

— Ты — игрушка. Больше говорить нечего.

— Я не понимаю! — Мне нужно задержать её здесь, заговорить. Если моя мать уже мертва, Нефтида не стала бы посылать меня сюда. Время ещё есть. — Зачем тебе нужен Анубис?

Наконец, она переводит взгляд на коридор за её спиной, на что-то, чего я не вижу.

— Моих сил и средств недостаточно, чтобы справиться с Исидой. — Всё это время мама казалась такой уставшей, и говорила о том, как Нефтида помогает ей. Мне плохо. Я должна была быть здесь.

Я бы помогла. Я бы знала.

Неправда. Меня не заботило это так, чтобы я могла разглядеть. Но теперь я могу.

Нефтида кивает в мою сторону, продолжая смотреть на что-то ещё.

— Нам нужен точно такой же яд, чтобы убить бога, который Исида очень любезно записала.

Не какая-то там змея. А-пеп.

— Ты не можешь, — шепчу я, умоляя.

— Могу. — Она оборачивается ко мне и улыбается, но в её улыбке нет ни капельки тепла улыбки мамы. — Прощай, дитя.

Она поворачивается, и я прыгаю, чтобы схватить её, но другое тело — сухощавое, с жёсткими сухожилиями и отдающее сухостью, цепляется за меня.

— Твоя мать вот-вот родит своего последнего ноющего щенка, — говорит Анубис. — И потом моя мать отправит их обоих в подземный мир.

Я кричу и впиваюсь ему в лицо ногтями, оставляя длинные пунцовые следы, прежде чем он бросает меня на землю. Он говорит слово, которого я не знаю, и оно отзывается эхом сквозь меня и по всей комнате подобно резкому раскату грома из раскалённой молнии.

Что-то шевелится позади меня.

— Познакомься с милым демоном Амит. — Его зубы оскаливаются в порочной улыбке. — Ей нет никакого дела до этого мира, но я разбудил её специально для тебя. А мне теперь надо подготовить гробницы.

Я стою и дрожу, слишком напуганная, чтобы оборачиваться. Заливаясь рычащим смехом, Анубис выходит из зала и кричит через плечо.

— Надеюсь, ты не вызовешь у неё расстройства желудка.

Я медленно разворачиваюсь и вижу все пожелтевшие зубы крокодила Амит; её рот — зияющая чёрная дыра. Меня обдаёт её дыханием, которое пахнет кровью, наказанием и смертью.

Амит защёлкивает свою длинную чешуйчатую серо-зеленую пасть, поворачивает голову и фокусирует один огромный разрез желтого глаза на моей груди, прямо над сердцем. Как я хочу быть сейчас в майке. Я хочу носить рубашку. А ещё лучше доспехи.

— Не ешь его, не ешь его, не ешь его. — Я зажмуриваю глаза и думаю о тех временах, когда ребёнком я играла между её ног, о тех пикниках, что устраивала здесь, прислонившись к её сильным бегемотовым ногам, цветах пустыни, которые я приносила ей. Неужели она не узнаёт меня?

Голос, такой же старый и голодный, как время, звенит в моей голове. «Теперь это не твоё сердце. Я пожираю неверные сердца».

Я сжимаю закрытые глаза так крепко, что становится больно. Моё сердце — камень. Моё сердце — пустыня. Моё сердце — горизонт, протянувшийся в вечность, оно — песок, небо и пустое прекрасное совершенство.

«Неверное сердце», так она провозгласила, и я чувствую тёплое, липкое дыхание смерти. И я не хочу умирать, и будет больно, и без сердца я не смогу быть полной в подземелье, и неважно, что сделает мой отец.

— Айседора! — Голос Рио отскакивает от стен, и моё сердце подпрыгивает от того, что он зовёт меня. Он здесь, но он не найдёт этот зал в лабиринте гробниц, поэтому он будет в безопасности и сможет помочь маме после моей смерти. Вздохнув от облегчения, я держусь за своё имя, сказанное Орионом, держусь за яркую прочную надежду, что мои звезды создали человека, наполняющего меня.

«Вот твоя правда». Её смех — смесь рычания льва, рёва бегемот и крокодильего шипения проносится через мою голову. Я в шоке открываю глаза, а она сидит на своих бегемотовых корточках.

— Ты не будешь меня есть?

Она зевает, и от нового вида зубов, чуть не вырвавших из меня нынешнюю жизнь и загробную, я спешу выбраться из зала и сразу врезаюсь в Рио.

— Айседора! Там? — Он смотрит в сторону тронного зала.

— Нет! Она съест твоё… — я делаю паузу, потом закатываю глаза. — Хотя ты, по всей видимости, будешь в порядке. Здесь нет мамы. Обратно наверх!

Я бегу по извивающемуся коридору и вбегаю по лестнице, перескакивая через три ступени за раз.

— Остерегайся Анубиса и Нефтиду!

— Я думал Хаткор. — Он пыхтит позади, когда мы добираемся до главной прихожей.

— Нет! Только… чёрные волосы, не беременна, скрытое зло.

— Понял!

С лестницы позади нас раздаётся рычание. Я поворачиваюсь и вижу Анубиса, несущегося вверх по лестнице за нами в след. Должно быть, он был в одной из соседних гробниц. Рио захлопывает дверь и подпирает её собой, упираясь одной ногой в стену под углом.

— Беги! Я держу!

— Не давай ему касаться тебя! Беги, когда он прорвётся! — Я бегу по коридору, со всей силы толкаю плечом тяжёлую деревянную мамину дверь, и врываюсь в её спальню.

С одного взгляда я вижу всё. Моего отца у постели матери, такого спокойного и держащего её за руку. Мою мать в постели, её поднятые колени очерчиваются под белой простынёй, её лицо, раскрасневшееся и потное. И Нефтиду, склонившуюся в углу над покрытой плетёной корзиной в углу.

Наши глаза встречаются. Её взгляд наполнен тысячелетней злобой. Она хватает корзинку, срывает с неё крышку и вытряхивает корзину в сторону мамы, выбрасывая в воздух длинного золотого змея-демона.

— Нет! — Кричу я и бросаюсь к передней части кровати с поднятыми руками.

Змей с извивающимся в спирали телом и обнажёнными клыками падает вниз.

На моё запястье.

Что отличало древних египтян — это то, что они были очень умными. Они додумались до многих вещей веками раньше, чем кто-либо из их современников. Они воздвигли памятники, которые до сих пор стоят и продолжают удивлять всех, кто видел их. Их искусство не перестаёт очаровывать спустя поколения. Их религия была сложной, и развивались вместе с ними. Но иногда они были настолько погружены в процесс изучения и подготовки к загробной жизни, что у них просто не получалось жить. Смерть так сильно маячила в их сознании, что они не могли видеть ничего, кроме этой финальной загадки, этого последнего аспекта жизни, который они не могли постичь, а значит — и контролировать. Боязнь смерти может стать такой сильной, что может мешать нам жить. Жизнь и перерождение. Хаос и порядок. Жизнь и смерть. Баланс.