Мария Чурсина - Дети закрытого города

— Не слишком ли много пугал развелось на вашем участке? — поинтересовался Роберт за секунду до того, как Антон успел открыть рот.

В комнате горела единственная лампа, да и та настольная. Сказочно переливался тонкий вытянутый кристалл на подставке, сдвинутый на край стола. Пара папок лежала тут же, придавленная грузом собственной ничтожности. А так стол оставался чистым и пустым, как автостоянка перед зданием сейчас — все машины успели разъехаться, а служебные отдыхали в гараже.

— Никак нет, — произнёс Антон, перехватив поудобнее стопку бумаг. Они грозили поползти на пол шуршащим водопадом.

Роберт провёл пальцем по боку кристалла, и внутри того вспыхнул фейерверк из цветных искр. Пиджак аккуратно висел на спинке его стула, а две верхние пуговицы на рубашке оказались расстёгнуты, будто в кабинете было невыносимо жарко, только вот этой жары Антон не ощущал.

— И сколько их?

Ничего особенного в Роберте не было, ни исполинского роста, ни боевой массы, но лоснящихся мускулов, но голос гипнотизировал, и будь сотрудники Центра кобрами, они давно бы плясали, по команде раздувая капюшоны.

— Товарищ полковник, пугал нет. Они все… э, на огородах стоят, — выдал Антон, едва сдерживаясь, чтобы не расползтись в кривой улыбке. Скорее, нервной, потому что эти пугала скоро начали бы ему сниться.

По тому, как Роберт приподнял брови, стало понятно, что он услышал то, что хотел услышать. Он побарабанил пальцами по краю стола.

— Друга своего позови.

И даже не потребовал отчёта.

…Март не показывался из кабинета долго. Так долго, что Антон, едва успевший осознать, какую же ерунду брякнул пять минут назад, успел успокоиться, испугаться и снова успокоиться. Подоконник шершавился под пальцами. Антон глянул в окно: ночь. Уйти с работы пораньше — ни единого шанса. Но это ничего, пару раз он даже не спал. Караулил пугало, например.

Март показался из-за двери помятый, словно им вытирали пол, и с повисшими, как плети, руками.

— Ну? — обернулся на него Антон.

Тот выразительно пожал плечами. Точно так же пожимал уже один раз, когда рассказывал об убитом мужичке. Странно — вроде стрелял в воздух. Прошло время, и история обросла напусканным безразличием.

Хотя Антон видел, как тряслись его пальцы, когда Март рассказывал. И теперь тряслись. Поэтому расспрашивать больше не стал. Сгрёб с подоконника свои отчёты и пошёл следом — по коридору, освещённому только лампочками сигнализации.

Завуч кусала карминовые губы. Она резко поднялась, и вдруг хрустнул остро отточенный карандаш, а в расписании осталась дырка.

— Дверь закройте.

За спиной хлопнуло. Тот, кто следом за Ветой попытался войти в кабинет, ойкнул и отскочил обратно. Завуч взяла целый карандаш и постучала им по краю стола, словно требовала тишины у шумящих за окном клёнов.

— У нас уволилась учительница. В субботу. В субботу принесла заявление. Второго сентября, да. Вам придётся взять на себя классное руководство. Понимаете…

Вета не желала понимать. Она даже не села. Бросила на стул сумку и тяжело глянула на Лилию Как-там-её-по-отчеству. В сентябрьском городском мареве оказалось жарко, и по лбу важно потекла капля пота. Вета раздражённо смахнула её.

— Я на это не подписывалась.

Лилия стянула очки на кончик носа и улыбнулась. Расписание возлегало на её столе, как карта военных действий — растёртые карандашные линии, остатки от ластика, загнутые уголки.

— Выручайте, кроме вас некому их взять, понимаете? Не могут же дети остаться без классного руководителя, как вы считаете? Ну и кого мы здесь ещё найдём?

Вета задумалась и села: ноги предательски ослабели. Она поняла, что это стало началом капитуляции. Лилия опустилась на стул напротив, и взгляд её над очками сделался розово-ласковым, а голос — елейным, слаще, чем засахаренное малиновое варенье.

— Я не…

Классное руководство. Это что же, ей придётся водить их по театрам и ловить за школой с сигаретами?! А потом её же и отчитают: почему, мол, ваши дети собрали так мало макулатуры.

— А я расписание ставлю вам удобно — во вторую смену, чтобы вы смогли к своим деткам ходить.

Её голос потянулся медовыми ниточками — от ложки до банки, из которой зачерпнули и понесли ко рту.

— Доплата, конечно же, будет.

— Я не могу…

Вета ощутила, что только что проглотила этот самый мёд, полную ложку. Во рту стало приторно, противно, на зубах заскрежетали крупинки сахара.

— Замечательные дети! Восьмой класс. Вы сразу с ними подружитесь. — Лилия расплывалась в улыбке. Ещё бы немного, и губы выползли бы за пределы лица. — Так вышло, что Жаннетте Сергеевне пришлось уйти. Понимаете, она уже пожилая. Так я готовлю документы?

Вета ощутила, как мёд течёт по горлу и падает в желудок тяжёлыми дёгтевыми каплями. Хотелось спросить, есть ли у неё выбор, но какой уж тут выбор. Она, как двоечница на контрольной, оказалась немой и жалкой.

— Да.

— Ну вот и славно, сегодня я вас познакомлю. Замечательные дети, вы не пожалеете. А если проблемы возникнут, так я всегда помогу. Всегда, вы приходите. У вас с кем первый урок?

— Сегодня с пятыми, а потом восьмыми, — неохотно выдавила из себя Вета, разглядывая смазанные пометки на расписании. Свою фамилию она там не нашла и вдруг догадалась, что её уроки записаны под фамилией той, которая уволилась. Как её? Жаннетта?

— Ах, так как раз с ними? Вот и хорошо, вот и замечательно. — Она двинула очки обратно, на переносицу и быстро накарябала что-то себе в блокнотик. — Да вы идите, осваивайтесь пока. Знаете, где кабинет биологии? Да, и подружитесь там с лаборанткой, её Роза Викторовна зовут.

…В школе бесновались останки праздника. Шарики и торжественные надписи, вырезанные из бумаги, поленились снять, и дети таскали их, кто во что горазд. Вете в коленки ткнулся первоклассник, весь обмотанный бумажной мишурой.

Она нашла кабинет биологии в углу, у самой лестницы и долго мучилась с ключом, вставляя его и так, и эдак. Он входил и выходил, и даже проворачивался, вот только дверь не открывал. Потом что-то хрустнуло, и в щели стало видно, как штыри замка отъехали.

Вета осторожно прошла внутрь, как будто за партами сидели призраки и, скрипни хоть одна половица, они все бы обернулись на неё. Но в кабинете было пусто и пахло так, как должно пахнуть в кабинете биологии: немного старыми книжками, немного — пыльными чучелами, перьями и зеленью. Подоконники были уставлены цветами, как баррикадами.