Шерон Тихтнер - Другие

Хорошо, что я лежала, но и от этого легче не стало. Мое тело пыталось отгородиться от боли, и меня снова и снова засасывало во тьму, которая на секунды или даже на целые минуты отрезала меня от страданий, зато не давала воспринимать реальность.

Разрывы. Переломы. Адская боль.

Накатила и отступила чернота, сменившись волной боли. Я не могла дышать, слишком горячо в горле.

Меня разрывало, ломало, кромсало изнутри…

Я уже ничего не видела и почти не слышала. У меня начался еще и приступ. Голова разрывалась. Но мозг пытался спастись.

Вновь чернота. И снова волна новой боли и возвращение к реальности.

Боль вновь начала утихать, хотя я и держалась за нее, как могла. Свет в комнате стал заплывать черными пятнами, когда холодное острие новой боли вонзилось мне в живот.

Перестала чувствовать себя. Меня охватил ужас: успел ли мой малыш выбраться?

Меня затопила тьма чернее прежней — будто на глаза быстро надели плотную повязку. Причем она закрыла не только глаза. Меня саму придавило тяжеленным грузом. Сопротивляться я не могла. Я позволила тьме забрать меня в новый мир. Мир, где нет боли, нет усталости и нет страха.

Впереди возник тусклый белоснежный свет. Я почувствовала необычайное спокойствие. Больше никаких чувств не было. Будто все остальное стерли. Я знала, что где–то там остался мой малыш, но волнения не было. Блаженство и легкость охватили меня. Я медленно летела на свет.

Прощай жизнь! Прощайте все, кого я любила: мама, папа, Габриель и малыш!

Я никак не мог понять причины ее бегства. Мы хотели ей помочь, спасти ее жизнь, а она сбежала. Она решила отдать жизнь за…дампира!

Почему он ей был так нужен? Зачем?

Вопросы, которые не выходили у меня из головы. Ответы, на которые были мне неизвестны.

Я искал ее, но не мог найти. Мой дар оказался бесполезен. Она его учла.

Я ездил к ее матери в Германию, в надежде, что она убежала к ней. Больше ей не куда было бежать, но ее там не было и они тоже не знали где она. Она даже звонила им сама, а потом выключала телефон.

Ее мать, кстати, тоже оказалась беременна. Создалось впечатление, что женщины этой семьи решили покончить с собой достаточно изощренным способом, причем одновременно.

Тогда я стал проверять всех ее друзей и знакомых. Я обзвонил всех ее школьных друзей, но они вообще ничего о ней не слышали после окончания. Потом я поехал в ее университет, и обошел всех ее однокурсников. Но и там ничего хорошего я не узнал, только хуже сделал.

Большинство студентов даже не поняли, о ком я спрашиваю, а те пара человек, которые ее вспомнили, дали несколько одинаковых давних картинок. Никто из них не знал, где она сейчас может находиться.

Она ни с кем не общалась, даже с соседкой по комнате, хотя с такой, я бы тоже не стал общаться. Она вообще почти не разговаривала, сильно похудела, выглядела как–то странно, неопрятно.

У меня возникли новые вопросы: почему, если ей было так плохо без меня, она не вернулась? Почему, она не делала ни единой попытки наладить свою жизнь, если бросила меня ради этого?

Мне было так плохо. Меня будто пытали: поджигали и пушили вновь и вновь. Болело все. Голова раскалывалась от раздумий. Питер как–то предложил обыскать всю Европу, но даже нашей скорости не хватит на это. А если она вообще не в Европе? Если она уехала в Россию к бабушке?

Я ужаснулся собственной недогадливости! Как я мог забыть, что она все детство провела в России. Почему она не могла поехать туда? Какой же я идиот!

Я вскочил и сразу оказался возле телефона, чтоб позвонить ее матери. Она скажет мне адрес, и я поеду туда незамедлительно! Но телефон зазвонил раньше, чем я успел поднять трубку.

— Алло?

— Габриель? Это ты? — спросил низкий мужской голос. Я узнал его. Это был Отто — отчим Виргинии и дампир по совместительству.

— Да, это я! Ты что–то узнал о Вире? Говори! — радости в его голосе не было, это меня очень напугало.

— У тебя дочь! Вира велела назвать ее Ловена! Поздравляю! — грустно произнес он. Меня окатило ледяной водой. Родила. Значит, моя Вира мертва! — Завтра мы привезем ее в Сомт, для похорон. Она там родилась, там и решили ее похоронить. Мы даже тела не успели увидеть, она в закрытом гробу. Сказали, что зрелище не для слабонервных.

Мир рухнул в одно мгновенье. Жаль, что вампиры не могут терять сознание. Мое сознание, душа, сердце, весь мир вокруг, как огромная хрустальная ваза разбилась на миллиарды мельчайших осколков. Опустел окружающий мир, точнее это я его больше не видел и не чувствовал. Пустота. Это был шок.

Все, что мне было так дорого на этом свете, единственный человечек, который придал смысл моему пустому существованию — умер! Она УМЕРЛА!

Шок постепенно сменился невыносимой болью и презрением к самому себе. Как я мог сидеть, сложа руки? Как я мог так с ней поступить? Как я мог допустить такое? Она умерла из–за моей слабости, преступной глупости! Я слабый, трусливый, жалкий!

Я не замечал что происходило вокруг. Я просто сидел на полу рядом с телефоном. Я мог не двигаться месяцами, чем собственно и занимался. Меня периодически трясли, но я не реагировал на окружающий мир. Для меня его больше не было.

— Да, очнись же ты! — кричал на меня Питер, тряся за грудки, — Вира умерла, но она оставила дочь и письмо! Ты не хочешь увидеть дочь? Проснись же!!! — в его голосе была паника, — Ты же обещал Вире жить дальше! У тебя есть дочь. Тебе есть ради кого жить! Ты должен услышать это письмо!

Он меня поднял и усадил на диван. Я поднял глаза и увидел стоящих прямо напротив меня Отто и Марию, маму Виры. Мария плакала и вытирала слезы платком. Она держалась за мужа. Отто протянул мне небольшой тетрадный листок.

Я стал читать корявый подчерк любимой. Я уже в тысячный раз пожалел, что не могу плакать. Столько боли излилось от этого клочка бумаги. Я ели нашел силы прочесть его.

Сначала смысл письма до меня не дошел. Но потом…

— Смертельно больна? Она была смертельно больна? — прошептал, а затем прокричал я. Я не верил этому. Питер меня успокаивал, а Отто рассказывал, что знал сам. Оказалось, что с ним она поделилась своей тайной. Именно поэтому он поддерживал ее. Он знал, что у нее нет будущего.

Почему? Почему она не рассказала все мне? Это же полностью меняло дело! Вот я дурак! Как же я раньше не догадался, что она скрывает что–то очень важное?

Вот почему она меня бросила! Вот почему она так радовалась этой беременности и так яро защищала ребенка от нас! У нее просто не было времени!

Я не знал, куда мне деться! Я просто вскочил и побежал. Я бежал и бежал, совершенно не задумываясь куда и где я бегу. Мне просто хотелось убежать от всего этого! А лучше вернуть все назад! вернуть мою любимую! Мою добрую, храбрую и любящую Виргинию!