Евгений Журавлев - Операция «Шасть!»

Попов в великой задумчивости двумя руками враз почесал затылок:

– Ну я точно не знаю… В администрации много стоящих парней, но на них давят.

– Из-за бугра небось? – заинтересовался Добрынин. – Агенты вражеских разведок?

– Шутишь. Да наши. Эффективные, блин, манагеры. А сейчас таких через одного. Что ж мы, всех подряд мочить будем, что ли?

Муромский с хищным весельем посмотрел на свои кулаки:

– Уж мы яблочки мочили-мочили…

– Погоди, Илюха, паровой молот разгонять, – сказал Никита. – Тут надо бережно. Хирургически либо технически. – В глазах Добрынина запрыгали чертенята. – Пьеса «Ревизор», смекаете? Классика, она штука вечная, парни. И реальная!

– Это как? – заинтересовались друзья. – Конкретизируй, товарищ политрук.

– Допустим, мы добываем себе ксивы скромных чиновников. Каких-нибудь непрезентабельных, но решабелъных ведомств. Типа санэпиднадзор, пожарные там, комитет по землевладению. Налоговая, если получится. Думаю, как пропуска в кабинеты они вполне сгодятся. А уж внутри кабинетов мы найдем о чем поговорить с хозяйчиками.

– И как поговорить, – кивнул Муромский и снова обозначил серию коротких прямых по корпусу, завершившихся крюком в печень.

Леха задумчиво постучал ногтем по граненому боку опустевшего стакана.

– В принципе звучит соблазнительно. Только кто нам эти документы оформит? Фальшивки-то долго не продержатся. А настоящие достать тяжеловато.

– Тяжело в учении, легко в очаге поражения, – заметил Никита.

Илья кивком выразил согласие с военным и энергично потер ладони.

– Э-э, Попец, как раз тут есть пространство для маневра. Хорошими людьми земля полнится. Авось и раздобудем настоящие. Никита, перчила ты этакий, мне нравится идея! Стоит даже обмыть.

– За, – лаконично выразился Добрынин.

– Так и я не возражаю, парни, – сказал Леха. – Обмыть так обмыть. Только не забывайте, мы ж без-ра-бот-ные. Нет работы – нет денег. Нет денег – нет аусвайсов. Нет аусвайсов – кабинеты на клюшке. Кругом марш! Круг замкнулся, кружок закрыт. А денег нет. Какая попа нам их даст? У кого-то есть глубоко закопанные фонды?

– Стройся, боец Попов! – рявкнул Никита. – Равняйся. Смирно! Равнение на валютовладельца Муромского!

– В смысле?

– В том смысле, что Бакшиш ему должен пять штук «подорожных».

– А ведь точно! – обрадовался Илья. – Хо-хо, зимогоры! Зовите меня Ротшильд.

– Ага, добрый Бакшиш мало того что теряет бой, еще и отрывает от себя пять штук? – не сдавался Попов. – Фантастика.

– Он слово джигита дал!

– Ладно, пусть он и подкинет Илье эти копейки. Но, парни, пять штук – слезки.

– Что ж, Алексей, тогда будем проводить в жизнь политику реваншизма. – Никита обнял Попова за плечи. – Разорять местное Монте-Карло с помощью твоего золотого кия. Слабо?

– Ну-ка, ну-ка… Реванш, говоришь? Герку Немчика раскатать вместе с его присными? Гм, не пресно. В этом уже кое-какой резон имеется!

– Не кое-какой, а какой надо, – подначил его хитрый «комиссар».

– Да уж, да уж… А если проиграю, кием бить не будете? – деловито осведомился прожигатель зеленого сукна.

– По обстоятельствам, – туманно ответствовал Илья.

– Какой стих нападет, – согласился Никита.

– Эх, была не была, бейте! Зато в случае успеха минимум один к десяти обещаю.

– Видишь, как все удачно складывается, – обрадовался Муромский. – Жизнь потихоньку налаживается, собака такая! И погода распогаживается. Эгей! Пора, значится, воздухом ночного Картафанова митохондрии угостить.

– Через папиросочку, – внес поправку Никита.

Компания вышла на балкон. С покрытого черным лаком неба заговорщикам подмигивали слегка расплывающиеся и покачивающиеся звезды. Город внизу доживал последние часы царствования беспредела, совершенно о том не подозревая.

Да что город – вся бескрайняя страна елозила, укладываясь поудобнее. Но рассвет был зачат и начал зреть. Сердце его, трехкамерное, пылкое, могучее, пульсировало на Илюхином балконе.

Вернувшись в комнату, друзья, не сговариваясь, расселись поодаль от стола. Их молодые тела насытились, теперь пищи просили души. Илья, чутко осознав, какая потребность скрыта в молчании, снял со стены гитару и предложил:

– Споемте, друзья, ведь завтра в поход!

– Это дело я люблю. – Никита взял в руки инструмент и провел по струнам. – Эх вы, гусли-самогуды, ноги-самоплясы.

– Ишь ты, гляди-ка че! – обрадовался хозяин. – Тоже игрун, значит? Ну сейчас мы тут джем-сейшен устроим. Погодите минутку.

Впрочем, отсутствовал он куда меньше. Появился, неся еще две гитары, одна из которых была очень уж изящной, с пышным бантом – определенно дамской. Ее-то он и облапил нежно, передав вторую Лехе.

Трио дружно забренчало, подстраиваясь друг под друга.

Добрынин начал наигрывать что-то мелодичное и до боли знакомое.

– Знаем, знаем, – подыграл ему Попов. – Старинная юсавская песня «Хотел в Калифонью». «Иглз», по-моему.

– Ну а чем мы не трио орлов-бандуристов? И мы можем.

– Не, Лешка, давай-ка лучше нашу старинную.

– «Песню про кабанов»?

– Точно.

Дамская гитарка под мышкой у Муромского выглядела как балалайка. Тем не менее звук он извлек из нее самый что ни на есть зажигательный:

– Так эту я знаю! – обрадовался Никита. – Мы ее в морге на посиделках постоянно пели.

– Ну да, можно сказать, ваш профессиональный гимн. – Алексей подмигнул ему. – А ведь все народные песни выходят из народа.

– Леха у нас тот еще физик-лирик. Самородок-самописец! Он в свое время в студентах много чего народного понаписал, вагант.

– Да будет тебе, – смущенно отмахнулся Попов. – Поехали, что ли?

Звон трех гитар и рев трех крепких глоток заполнил, казалось, всю Вселенную:

– «В гости к прозектору, в рот вам комплот!» – продублировал последнюю строчку самобытный народный автор Попов.

И вся честная компания загомонила:

– Комплот! Комплот! Вот оно, наше, исконное-посконное! Гип-гип, ура! Выпьем, что ли, где же кружка!.. Хоп, а где же поллитрушка?

Озадаченный Илья пошарил под столиком, зачем-то помешал лед в ведерке.

– Не пойму, мужики, что за полтергейст такой. Точно знаю, была пятая бутылка.

Никита вспомнил недавнее обнаружение «Государыни Императрицы» под столом и хмыкнул. Чудеса! И впрямь полтергейст.

– Не полтергейст, Илюшенька! – прозвучал вдруг серебристый женский голосок.

Воцарилась кладбищенская тишина. Минута молчания в память о товарищах, опаленных белой горячкой. Приятели с немым укором разглядывали друг друга.

– Ну и кто из вас хренов чревовещатель? – Илья, спасовав перед пыткой неизвестностью первым, навис над соратниками всплывшим на полную высоту айсбергом.

В комнате снова прозвенело серебро:

– Ну дают, пьяницы! Чревовещание выискивают. Опомнитесь, горлодеры! Вы ж простые пьяницы, а не кастрированные. Где уж вам с вашими чревами чугунными извлекать меццо-сопрано вроде моего? Побойтесь бога, молодцы.

– Так, значит… Глюки. Кристофы Виллибальды Глюки, – пробормотал ошарашенный Леха.

Сохранивший некоторую трезвость рассудка Никита, сканируя профессиональным взглядом замкнутое пространство, продекламировал нараспев:

– Ах, откройся, молодица, стань нам названой сестрицей.

– Или это… тетушкой родной, – подхватил Леха.

– Короче говоря, гостьей дорогой, – заключил на правах хозяина квартиры Муромский.

– Ой, до чего же вы хорошенькие! – хихикнул голосок. – Меня – и вдруг гостьей…

Обалдевшие приятели не заметили, как над столиком приподнялось ведерко со льдом. Приподнялось и перевернулось. Кусочки посыпались – кому за шиворот, кому за пазуху.