Максим Далин - Мышиная дыра

— Не помешаю?

Они ко мне обернулись. Эдит говорит со странной миной:

— Знаешь, Марсэлл, он — последователь авангардной поэтической школы. Считает, что сонет может быть составлен, видишь ли, в четыре писка. А по их классическому канону полагается пять. И это считается очень серьезным шагом вперед. Видишь ли.

А Поэт изящно почесал под глазом и пискнул:

— Стихи Больших — длинные. Звук и смысл хороши. Весьма. Только долго. Трудно воспринимать. И Менестрель не двигается. Жаль.

А Эдит кивнула и говорит:

— Надо их стихи записать на видео, как Поэт их читает. Своеобразно, такого у нас никто не слышал. Если я соберу видеозаписи и привезу на Строн, они в моду войдут, я чувствую. Знаешь, Марсэлл, на этом можно бешеные деньги заработать — крысиные сонеты. Все с ума сойдут.

Но Поэт скептически ткнул себя носом в живот. По-моему, он не был уверен, что люди могут понять все поэтические тонкости правильно. Я тоже не был уверен — во всяком случае, в жителях Строна — и потом, как-то мне не очень понравилась постановка вопроса. И я решил закрыть тему.

— Ладно, — говорю. — Видео — потом. Музыку слушать будете?

Эдит зевнула. Поэт нацелил на меня вибриссы и нежно свистнул:

— Большой, я должен.

Это прозвучало ужасно трогательно. Я погладил его по голове и включил проигрыватель.

Ребята, мышки — самые потрясающие слушатели музыки в нашей части Галактики.

Поэт просто превратился в статую самого себя. Его уши развернулись. Он почти перестал дышать, честное слово. Музыка очаровала его до экстаза, и слезы восторга скатывались по его мордочке и повисали на вибриссах. Это было так трогательно, что я сам чуть не прослезился. Но по-настоящему удивительное еще впереди.

Я подумал, что наружные звуки могут помешать Поэту наслаждаться нашей классикой, и выключил прослушивание шумов снаружи. И, наверное, случайно или, как говорится, автоматически врубил наружную трансляцию, но сам этого не заметил.

Минуты три я наслаждался вместе с Поэтом — Эдит, похоже, классика Земли Грома не особенно нравилась. А потом спохватился — вот сейчас, думаю, когда ни шума автоматов, ни сигналов детектора движения мне не слышно, коварный враг как раз подберется и напакостит. И я тихонечко вышел из каюты, дверь за собой прикрыл — и выбрался из звездолета проверить обстановку.

Обстановка была — дай Бог.

Ремонтные автоматы замерли около груды обломков, и их никто не трогал — всего-навсего отключили, чтоб они не шумели. Пятый концерт для скрипки Р-Лэнса наполнил тоннель, как зал в консерватории — акустика оказалась неописуемая. Мощные прожектора освещали все вокруг, как сцену — а на сцене, против всех правил, сидели зрители. В смысле — слушатели.

У меня защемило сердце. На меня никто не обратил внимания. Они сидели, насторожив уши, с одухотворенными мордочками, у многих — мокрыми от слез. Они замерли от восхищения — и только время от времени кто-нибудь из них очень тихо, чтобы ни в коем случае не нашуметь и не помешать, осторожно ступая, подбирался поближе к динамику.

Я никогда в жизни не видел ничего подобного.

Это были боевики Большого Босса, крупные, довольно-таки сытые и сильные, в чем-то вроде жилетов из прошнурованной кожи — по-моему, мышиной — и таких же набедренных повязках, вооруженные кинжалами во вшитых в одежду ножнах и огнестрельным оружием в кобурах на животе. Это была, я думаю, разведка Большого Босса — пяток гибких созданий с написанным на всем теле интеллектом. И наконец, в сторонке, подальше от самого яркого света сидел Старший Мыш в окружении пары мышек в каких-то вязаных рубахах и нескольких юных, скудно одетых мышат, худых и отчаянных, выглядевших, почему-то, гораздо серьезнее, чем боевики. И вся эта пестрая компания была очарована музыкой совершенно одинаково. Они, похоже, в высоком эстетическом наслаждении забыли и о давней вражде, и о приказах, и об опасности.

Я никогда не встречал больших меломанов, чем мышки. И тогда, увидев, как они слушают музыку, грустно подумал: как жаль, что во всех цивилизованных мирах тонкие ценители искусства всегда друг друга жрут… неужели не в силах человеческих это исправить?

Но вопрос показался мне философским до неприличия и, пожалуй, риторическим. Я стал с ужасом ждать, когда запись закончится.

Потому что было понятно, что примирило их высокое искусство только на время.

Но надо отдать должное мышиному эстетическому чувству — оказалось, у мышек есть что-то такое… может, рудимент совести, может, зачатки благодарности. Потому что они не разодрались сразу, как только музыка смолкла.

Правда, шестерки Большого Босса основательно просекли обстановку, насторожили уши и ощетинились. А семейство Большого Мыша сомкнулось в компактную группу и явственно приготовилось к рукопашной. Но серенький интеллектуал с крученым шнурком на шее свистнул на боевиков и запрыгал ко мне, выгибаясь дугой, немного боком — очень выразительно, только я еще не знал, что такие жесты выражают.

А я спрыгнул со ступенек. Он отпрыгнул в сторону и пискнул:

— Разговаривать. Не убивать.

И присел, протянув руки.

Ну что ты будешь делать!

Большой Мыш ко мне подошел — просто подтек по полу, как только настоящие крысы умеют, и все его семейство просочилось следом. Боевики их проводили носами, но не шевельнулись — так что дамы и дети Мыша без помехи уселись с двух сторон от меня, как почетный эскорт, а сам Мыш попрыгивал рядом со мной мелкими прыжочками. Потрясающая пантомима, только совершенно непонятная.

Я погладил Мыша между ушей — все смотрели на мою руку — а потом сказал серому:

— Говори. Я слушаю.

Серый облизал ладошку и потер кончик носа. И сделал несколько шагов, чтобы меня понюхать, но Мыш сделал «к-к» — а это значит: "отвали, не трогай".

Серый смутился и сел. И свистнул в сторону:

— Я Разведчик. Служу Большому Боссу.

Мыш кашлянул презрительно и отвернулся почесать около хвоста — два боевика подпрыгнули боком, но снова сели. Нас, похоже, почему-то нельзя было просто атаковать. Разведчик вздохнул и пискнул:

— Музыка хороша. Большой Босс любит. Дай. Большой Босс обменяет твою жизнь на музыку.

Я почесал бок, демонстративно, как смог. Они оценили.

— Моя жизнь, — говорю, — так при мне и будет. И их жизни. Пошли вы…

Разведчик начал увлеченно чесать живот. Зато боевик, бурый, кудлатый, весь в рубцах, пискнул:

— Я тебя съем. Много мяса. Надолго хватит.

И начал медленно ко мне подходить — а его коллеги присоединились. Тогда я сказал:

— Я вас убью, а мясо брошу. Пусть ест, кто хочет. Ясно?

Они остановились. И Разведчик пискнул:

— Отдай записи. Почему не хочешь? Отдай — и все живы.

— Отдайте мой ремонтный автомат, — говорю. — Воры.

Они приосанились. Похоже, у слова «воры» тут положительная эмоциональная окраска. Разведчик даже пискнул:

— Украли хорошо. Взломали пароль. Отключили защиту. Умные, — со скромной гордостью.

— Ну да, — говорю. — Теперь ничего не дам. Ни еды, ни музыки. И буду тут жить и чинить гнездо. Пока не захочу уйти. Ясно?

А дальше мне оказалось проще с боевой готовностью — я просто скинул бластер с плеча, а им пришлось лезть в кобуру. И поэтому они проиграли.

Просто потому, что я человек, а не их сородич, и руки у меня к оружию более приспособлены. А что такое оружие, мышки хорошо знали. И тихо ушли в тень, не пытаясь затеять перестрелку. Я так понял, что теперь они решили заставать меня врасплох.

Печально. Зато мой товарищ Мыш два раза лизнул меня между пальцами и пискнул:

— Все в порядке. Будет караул. Будет ремонт. Все будет.

— Да, — говорю. — Все будет. И даже ужин будет.

А сам ужасно радовался в тот момент наличию на борту синтезатора белка — и думал, что в случае чего я им еду сооружу из любой местной неорганики, в неограниченном количестве. И мои друзья немножко поправят себе здоровье.

На тот момент я еще глобально не мыслил.

Эдит и Поэт перепугались совершенно одинаково. Только обозначили свой испуг разными жестами.

Эдит вскочила на койку с ногами и завизжала, а Поэт молча прижался к стенке всем телом, и мордочкой, и ладонями, будто хотел в нее спрятаться.

Я сказал:

— Не надо нервничать. Это наши друзья. Они будут нас защищать.

На Поэта это произвело более выраженное впечатление. Он спустился на пол и стал обнюхиваться с Мышом и его командой. А Эдит сделала убитое лицо.

— Марсэлл, — говорит, тоном "горе мое", — ну неужели так необходимо было набирать сюда битком этих кр… мышек? Что, снаружи никак нельзя было договориться?

— Нет, — говорю, — дорогая. Не знаю, как на Строне, а у нас, на Звезде Грома, друзей приглашают в дом. А наш дом в настоящий момент заменяет этот звездолет.

Эдит посмотрела на меня неизъяснимо.