Татьяна Устименко - Дочь Господня

Крепость Монсегюр совсем не напрасно имела репутацию странного и загадочного места, полностью соответствуя ходящим о ней слухам и домыслам. Многие из ее строителей, особенно каменщики и землекопы, оборудовавшие подвалы и хранилища, умирали скоропостижной и страшной смертью, мучаясь горловыми кровотечениями и ужасающими язвами по всему телу. Возникновение первых ритуальных камней, возведенных на месте будущей крепости, связывали с таинственными друидами, жрецами так и не прижившегося в этих краях культа бога Митры. Долгие годы затянувшейся войны за веру, а также безразличие Господа, так и не откликнувшегося на многочисленные призывы катаров, в итоге внесли раскол в казалось бы столь сплоченные ряды упрямых еретиков. Вольнодумцев было тринадцать, если, конечно, определение «вольнодумец» можно приметить к людям, добровольно отрекшимся уже и от неофициальных церковных догматов альбигойцев. Они принадлежали к самым известным дворянским родам Лангедока, отличались молодостью и красотой и не намеревались умирать во славу Господа Бога, отринувшего их от своего райского престола. Действуя в строжайшей тайне, основав свой маленький орден «draco», символом которого стал бессмертный дракон, замкнувший в кольцо само понятие вечности, они рыли второй подкоп, также ведущий за стены Монсегюра. Пребывая на грани отчаяния и страшась приближающейся смерти от рук воинства Симона де Монфора, они отвергли Бога – воззвав к Темному Отцу. И повелитель Тьмы услышал.

Хозяин Ада благосклонно снизошел к мольбам своих адептов, даровав им Атонор – сосудообразный слиток в форме чаши из неземного серебристого металла, изливающий холодное свечение и оставляющий незаживающие ожоги на коже. Отступники выкопали его из земли Монсегюра, О, это воистину оказалась чаша самого Дьявола. По указанию Отца, тринадцать адептов (число которых и породило известную фразу «чертова дюжина»), принесли черную жертву, впервые вкусив человеческой крови, налитой в Атонор и тем самым приобретя неуязвимость и способность жить вечно. В обмен на бессмертие и невероятные свойства тела, Темный Отец попросил душу и плоть прекрасной девственницы Изабо д’Ан Марти – дочери епископа Бертрана, также отвергшей веру катаров. Он избрал ее своей невестой. Испившие жертвенной крови «Совершенные» уснули долгим сном и проснулись уже совсем другими людьми. А точнее, совсем не людьми. Отступники стали стригоями. Они прожили многовековую жизнь, драматично теряя одного за другим товарищей и супругов, отчаявшись иметь новый дом и новое потомство. Последним из рожденных от катаров стал Влад – сын верховного рыцаря-магистра ордена Дракона, великий воевода и господарь Валашский. Именно в нем дар Темного Отца развился в том страшном направлении, что давало ему возможность создавать новых детей темной крови (мороев – поднятых из гроба мертвецов) путем Обращения: укуса и дальнейшего испития напитка вечной жизни из ритуального Атонора.

Ряды стригоев множились. Новые кланы становились сильны и многочисленны настолько, что самый старинный враг – святая католическая церковь уже была вынуждена считаться с потребностями Детей Тьмы. Так было заключено Соглашение, дающее Детям Тьмы право на лицензии и Великую охоту раз в году – в период февральских карнавалов. А настоящих, изначальных «Совершенных» оставалось всего четверо. Сам первый гроссмейстер ордена Дракона – Гонтор де Пюи и его три верных друга – Пейре де Риталь, Раймунд де Вантор и Жерар ле Руак – знаменитый лангедокский менестрель. Четыре бессильных старика, хранивших тайну Монсегюра и красавицы Изабо д’Ан Марти. Они давно уже раскаялись в совершенном грехе и с огромным недовольством смотрели на кровавые притязания своих зловещих отпрысков – стригоев. А кроме того, они с трепетом ожидали свершения последнего пророчества Изабо – появления наследницы рода Влада Дракулы, великой королевы стригоев.

Гонтор де Пюи печально вздохнул, вновь отдаваясь во власть воспоминаний. Предначертанное свершилось. Его дальний отпрыск, его внучка Андреа пришла и лестью, смешанной с угрозами, вытянула из ослабевших рук старого рыцаря две бесценные реликвии – чашу и медальон. Да к тому же гроссмейстер понимал – стригойка что-то знает о Граале и Сыне Тьмы. Но лишь в полной мере овладев этими заветными тайнами, она сможет раскрыть Врата Ада и навечно установить на земле власть стригоев. Неся в себе последнюю искру катарской ереси, она намеревается жестоко поквитаться с чуждой ей католической церковью и отплатить за кровь погибших защитников Монсегюра, передавших ей свои полубезумные идеи. Время отнюдь не лечит нанесенные раны и обиды, оно делает их еще глубже и болезненнее. Время стократно обостряет жажду мести. Время затаивается, притворяется безобидным и терпеливо ждет назначенного часа. И теперь час расплаты пробил.

Я внезапно различила легкий скрежет ключа, поворачиваемого в дверном замке, и одновременно с этим, будто тоже расслышав этот неприятный звук, нарушивший его сон, прекрасный стригой неожиданно широко распахнул глаза, имевшие удивительный желто-топазовый цвет. На краткое мгновение наши взгляды встретились. Незнакомец угрожающе оскалился, во всей красе являя огромные белоснежные клыки. Его зрачки, вертикально-вытянутые, как у кошки, рефлекторно сузились – похоже, он испугался скудного дневного света, поступавшего в комнату из-за неосмотрительно приоткрытых мною гардин. Взор стригоя, почти осязаемый физически, жадно скользнул по моему лицу и горлу, вызывая неприятные склизкие ощущения. Тонкая морщинка прорезала высокое чело. «Я тебя запомнил и уже не забуду!» – пообещала мне его выразительная мимика. Я брезгливо отодвинулась, неосознанно вытирая губы краем футболки так, словно вкусила чего-то запретного и неописуемо омерзительного. Было в его завораживающем взгляде какое-то древнее колдовство, притягательное и запретное, сладострастное и одновременно отталкивающее куда больше, чем все романы спятившего извращенца маркиза де Сада. А затем веки стригоя вновь плотно сомкнулись, черты разгладились, принимая прежний невинно-благообразный вид. Дверь начала медленно отворяться…

Понимая, что сейчас меня застукают прямо на месте преступления, я одним отчаянным рывком перемахнула через спинку дивана, на котором лежал стригой, и рухнула в узкий промежуток между бархатными валиками и обитой шелком стеной. Со всего маху треснулась лбом об угол электрообогревателя и сдавленно зашипела сквозь зубы, проклиная и прекрасного вампира, и свое злополучное любопытство. Неспешные шаги мягко прошелестели по ворсу ковра. Я вжалась в пол, стараясь слиться с паркетом и стать совсем маленькой и незаметной. Положив голову на бок, одним глазом осторожно посмотрела в щель между полом и днищем дивана. «Ага, – я иронично хмыкнула, – это явно не отец-настоятель. Тот, по причине излишнего веса и пингвиньего плоскостопия, предпочитает бесформенные войлочные туфли на упругой каучуковой подошве. И уж точно не брат Бернард, у которого не ноги, а ласты размера этак шестидесятого. Тем более, как проказливо перешептывались аббатские студиозы, главное оружие нашего великого экзорциста – это отнюдь не крест и молитвы, а его носки, от убойного запаха которых пачками мрут не только любые порождения ада, но и правоверные католики. Однажды экзамен по боевым псалмам оказался безнадежно завален всей нашей группой только потому, что разомлевший от летней жары Бернард, гордо восседающий за кафедрой, расслабился и… снял ботинки. Медики в лазарете долго ломали головы над причиной безудержной рвоты, прорезавшейся у двадцати молодых, физически крепких старшекурсников. Однако представшие моим глазам элегантные туфли из дорогой шагреневой кожи вовсе не походили на разношенные башмаки пожилого брата-экзорциста. Да и двигался обладатель модной обуви слишком легко и непринужденно. Ба, не иначе как сам кардинал Туринский поднялся в бордовую комнату, едва не доведя меня до инфаркта своим неожиданным появлением. Но что могло понадобиться щеголеватому прелату в покоях стригойского посланца? И тут мое любопытство возросло многократно, вызывая отчаянный зуд между лопатками и неконтролируемый приступ острой щекотки в носу. Боясь чихнуть и тем самым выдать свое присутствие в затемненной комнате я что было сил уткнулась лицом в обшивку дивана, вдыхая исходящие от нее запахи дезинфекции и нафталина. Но это не принесло ни малейшего облегчения.

Анастасио ди Баллестро быстро обшарил выдвижные ящики стола и, недобрым словом поминая крылья архангела Гавриила, приблизился к моему импровизированному укрытию.

– Неужели потерял? – голос прелата наглядно выдавал овладевшее им недовольство. – Где же эта чертова записная книжка? А во всем виновата моя аристократическая рассеянность!

«Ну, это ты себе польстил! – злорадно подумала я. – Всем давно известно, что забывчивость – признак отнюдь не дворянского происхождения, а банального старческого склероза», – но в этот миг в носу у меня засвербело еще пуще, и я торопливо зажала ноздри пальцами.