Сергей Шведов - На Муромской дороге

– Плевал я на вашего Стингера, – огрызнулся кастрат. – Я сам звезда. – Это болезнь, – задумчиво сказал Коля. – Мания величия. Будем лечить. – Будем, – крикнул Фаринелли. – Здесь вам не «Комсомольский агитатор». С меня вы штаны так просто не снимете.

Четыре быка стремительно атаковали мирных деятелей шоу-бизнеса, но встретили неожиданный и дружный отпор. Портсигаров хоть и схлопотал по зубам от здоровенного детины, но всё-таки успел с криком «ия» разнести ногой драгоценное венецианское зеркало в прихожей. Балабанов чисто по-деревенски хакнул кулаком в тупое рыло и так удачно, что неразумный оппонент вляпался в резной шкаф и превратил его в груду обломков. Гонолупенко с воплем «вери гуд» уже бил фарфоровою посуду в соседней комнате. Мстительный Коля, которому противника почему-то не досталось, ковырял стены перочинным ножичком, демонстрируя недюжинный дар живописца.

– Это тебе ещё цветочки, кастрат, – пообещал Портсигаров. – Ты у нас ещё наквакаешься лягушкой.

– Иес, – поддержал его выдавленный из апартаментов превосходящими силами Гонолупенко..

– Жди теперь, Витя, большую-пребольшую, чёрную-пречёрную собаку, – зловеще прокаркал Коля.

Гостей не преследовали. Выходя на чистый воздух, Портсигаров в ярости пнул парадную дверь кастратова логова. Дверь жалобно заскрипела и захлопнулась. – К машине, – скомандовал Портсигаров. – Я своему слову хозяин: отдаст Фаринелли цепь – получит «Мерседес», а не отдаст – пусть новый покупает.

– А как же милиция? – робко запротестовал Балабанов. – Кастрат в органы обращаться не будет. Шутка сказать, золотую цепь у иностранца украли.

– Так она не золотая. – А ты скажи, что золотая, – проинструктировал «переводчика» Коля. – Пусть Химкин с кастратом раскошеливаются.

– Лжесвидетельство, – поежился Балабанов.

– А посуды мы сколько у кастрата побили, – напомнил Коля. – Мебели сколько поломали. Органы нас не поймут, если скажем, что цепь железная.

– Иес, – сказал Гонолупенко. – Юпитерголд. – Вот, – торжествующе вскричал Коля. – Цепь из белого юпитерианского золота, так и скажем ментам, если привяжутся.

– Я кастрату разбитой морды не прощу, – прошипел Портсигаров. – Не знаю как там Стингеров шаман, а я с него спрос учиню по полной программе. Кто Портсигарова обидел, тот счастливо двух дней не проживет.

– Сосновскому он может пожаловаться, – вздохнул с заднего сидения слегка опамятовавший после пережитого Коля. – А то и до Кухарки доберётся с жалобой.

Видимо опасность действительно была велика, поскольку вцепившийся в чужой руль Портсигаров так и не нашёл в этот раз, что возразить. Балабанов же и вовсе впал в расстройство. Чёрт знает чем он сегодня занимается. Бред сумасшедшего, а не оперативная работа. Чего доброго до Инструктора дойдут сообщения о его сегодняшних художествах и тогда прости-прощай столица. Хотя, если честно, Балабанов такому обороту дела нисколько бы не огорчился. Уж лучше Митричевы штаны у русалок изымать, чем бегать, высунув язык, по столице за собачьей цепью. И далась Гонолупенко эта Джульбарсова собственность! Перетопчется кобель и без неё. Ну в крайнем случае Балабанов готов отбить телеграмму Митричу, и тот откуёт псине новую цепь. Правда, времени на это уйдёт немало, поскольку телеграмму не иначе как на собаках придётся везти. Ибо в родной деревне Балабанова нет ни света, ни бензина для развалившейся техники. А лошадей завести ещё не успели.

– Слушай, Портсигаров, ты случайно не в курсе, кто такой Николай Ставрогин? – Ставрогин?

– Да. Гражданин кантона Ури – Из швейцарской прокуратуры разве что, – недослышал Коля.

Портсигаров захохотал, что-то, видимо, припоминая:

– Был такой, но повесился. Литературный персонаж. Прочили его в диктаторы России, но кишка оказалась тонка.

– Работы испугался, – подтвердил Коля. – Дворянская честь и всё такое.

Стингера высадили у «Интернационаля». Балабанов, сильно подуставший за сегодняшний суматошный день, тоже покинул салон краденного лимузина. Договорились встретится завтра по утру здесь же, у дверей отеля.

Время было позднее, но город не подавал признаков успокоения. А перед входом в отель и вовсе было светло, как днём. Балабанову такой расход электроэнергии показался неразумным, и он стал прикидывать в уме, каким образом хотя бы часть расточаемого добра перебросить в родную деревню. По слухам, именно здесь, в столице, стоял большой распределительный щит, откуда регулировались потоки электричества по всем городам и весям огромной страны. Добраться бы до этого щита, обрезать к чёртовой матери «Интернациональ» и дать ток родному району. И замаскировать этот провод так, чтобы ни один гад до него не добрался. – Рыжий на том щите сидит, – вздохнул Гонолупенко. – Жук ещё почище Сосновского. – А как же МУР?

– Какие сейчас муровцы, – пренебрежительно махнул рукой Гонолупенко. – Сплошное недоразумение. Не зря же тебя на подмогу прислали.

– Из меня богатырь, как из собачьего хвоста сито, – вздохнул удрученно Балабанов.

– Инструктору виднее, – возразил Гонолупенко. – А наше с тобой дело – выполнять приказы.

– А какой приказ-то? – возмутился Балабанов. – Иди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что.

– Хоть бы и так, – пожал плечами Гонолупенко. – Чем тебе не приказ?

Как уже успел понять Балабанов, сержант дураком не был. И знал он, пожалуй, поболее капитана относительно того, куда и зачем идти. Непонятным было другое, кто такой Инструктор и почему его появление переполошило всех этих людей.

Не смотря на поздний час, суматоха в Управлении не прекращалась. За инструкциями Балабанов обратился было к знакомому майору с оловянными глазами, но тот отмахнулся от назойливого провинциала, сославшись на крайнюю занятость. Расстроенный невниманием начальства Балабанов обернулся было к Гонолупенко, но сержант куда-то исчез.

В поисках Гонолупенко Балабанов поднялся на второй этаж и здесь едва не столкнулся нос к носу с Хромым, который торжественно шествовал по коридору в окружении милицейских начальников в генеральских мундирах. Генералитет оттёр с пути важной персоны капитана и прошествовал вместе с Хромым в один из дальних кабинетов. За генералитетом шли люди в штатском, которые втянули Балабанова в свои ряды чуть ли не против его воли. Капитан сопротивляться не стал, тем более что в Управлении внезапно погас свет, и был риск затеряться навек в его бесчисленных переходах.

Балабанову непонятно было одно, почему Хромой, личность во всех отношениях подозрительная, так привольно чувствует себя в цитадели общественного порядка. Удивление и смятение сибиряка оказалось столь велико, что он без приглашения влез вслед за генералитетом в помещение, где ему, возможно, вообще находиться не полагалось.

Балабанов, благо никто его не гнал, присел среди прочих у длинного стола и приготовился слушать докладчика. А докладчиком выступал Хромой. Его лицо, освещённое свечами, капитан видел очень хорошо, а вот лица генералов и людей в штатском тонули во мраке.

Хромой говорил о переменах: о свободе слова, о свободе предпринимательства, о правах человека. Сетовал на неспособность народа эти перемены переварить. И указывал в этой связи на задачи, стоящие перед правоохранительными органами. В принципе Балабанов был с докладчиком согласен и против прав и свобод возражать не собирался. Но когда Хромой закончил выступление и предложил задавать вопросы, Балабанов не удержался:

– Когда бригаду Рыжего брать будем, житья от него людям не стало?

Хромой этому вопросу страшно удивился, генералы и люди в штатском ошеломлённо уставились на Балабанова.

– Опять же с Бамутом Абрамовичем Сосновским что-то надо делать.

Изумлённое молчание сменилось негодующим гулом. На лицах всех присутствующих был написан один вопрос – кто пустил сюда этого придурка? Балабанов начальственного ропота не убоялся, решив, что двум смертям не бывать, а одной не миновать.

– Капитан Балабанов, – назвал он себя. – Прислан Инструктором для укрепления и укрупнения.

Хромой икнул, генералитет шумно вздохнул, люди в штатском бесшумно выдохнули и затаились. А атмосфера в помещении напоминала грозовую. Балабанов нисколько не сомневался, что если сверкнёт молния, то угодит она непременно в него. Но пока молния не сверкнула, следовало предпринять упреждающие действия.

К сожалению, Балабанов не знал, какими должны быть эти действия, а Инструктор почему-то забыл его проинструктировать. Капитану не оставалось ничего другого, как пускаться во все тяжкие на свой страх и риск. – Есть сведения, – твёрдым голосом произнёс он, – что в высшие наши сферы проникли люди крайне сомнительных моральных качеств, связанные как с потомакской разведкой так и с низовыми сферами. Наша задача: вычислить этих людей и изолировать в кратчайшие сроки.