Андрей Белянин - Тайный сыск царя Гороха

– Не может быть, – притворно удивился я. – Здрасте, ваше величество. Да за что ж это на скромного работника милиции ни с того ни с сего пошли кляузы, жалобы и анонимки? Не верьте вы им, я хороший…

– Шутом бы тебе быть, а не сыском заведовать! – подковырнул царь.

– Ну отчего же… Хотите, на спор угадаю, кто донос написал? Дьяк Филимон!

– Догада… Ну, догада и есть! На, прочти, что тут про твою особу понаписано. – Горох ткнул мне в грудь лист бумаги и, заложив руки за спину, стал неспешно прогуливаться вокруг трона. – Да ты вслух читай, не бубни!

– «…над честными людьми чинит произвол и беззаконие. Стрельцов понуждает невинных через весь город в отделение волочить. А коли кто слово супротив скажет – бьют нещадно…» Что, весь этот бред вслух читать или можно выборочно?

– А как хошь, давай хоть бы и выборочно, да только не торопясь и с выражением, так чтоб аж слезу вышибало!

– Угу… так, значит… вот: «…руки скрутив, в харю мне плевал и ругался не христиански. Дыбой грозился прилюдно, батогами, острогом и каторгой. По гроб жизни, дескать, с нар не слезу!» М-м-м… так, еще здесь: «…а сам пьян был без меры и потому зол зело. И сожительница его…» Кто?! Кого он сожительницей назвал? «…Баба Яга, старуха, как есть зловредная, по его же наущению обещалась порчу навести и трижды собакой гавкнула». Во дает… он же сам себе приговор подписывает, Яга его за такие оскорбления в мухомор превратит. Ага!… Вот и самое интересное, на закуску: «…особу твою царскую материл столь грязно, что и повторить боязно! А по сему прошу нижайше доклад мой к сведенью принять, злодея Никитку укоротить, все бесчинные обвинения от меня, неповинного, отвести и…» Суду все ясно. Судя по столбику цифр внизу он еще пытается слупить с меня штрафы за моральный ущерб, судебные издержки, потерянное время и нанесенное ему, как сотруднику аппарата власти, оскорбления. О, так это еще не все?! «…Опосля чего в колодки его заковать, в поруб засадить и по суду твоему царскому, справедливому казни предать, а тело сжечь да пепел по ветру развеять. Уж этим, надежа-государь, я и сам займусь, чтоб даже памяти его…»

– Как тебе? – съехидничал царь. – Застращал ты в одночасье все мое государство страшнее всех лютых врагов. Честным людям продыхнуть не даешь! Прям Змей Горыныч какой-то…

– Ваше величество, подарите на память! Коллекционная вещь, на стену повешу… – взмолился я.

– Отдай! Пущай здесь полежит, мне тоже иногда хочется перед сном страшную сказку послушать. А ты доложи, как дело идет.

Я рассказал о нечищеных пуговицах, о визите в боярский терем, об инциденте, там произошедшем, об установленной слежке за дьяком и необходимом ордере на арест Мышкина. Горох слушал не перебивая.

– Таким образом мы окончательно выясним степень причастности данных лиц к совершенному преступлению. Когда у меня на руках будут все доказательства, мы возьмем банду.

– Одного я не пойму, – задумчиво сдвинул корону набок царь Горох, – зачем? Ясно же без слов, что воруют, да и бог бы с ним. Мы все воруем понемногу чего-нибудь и где-нибудь… С чего же на рожон лезть? Зачем они сразу столь много денег хапнули? Ведь ясно же, что большой пропажи быстрее хватятся…

– А меня все так же тревожит украденный перстень. Почему он нигде не всплыл?

– Я тут с Митрофаном Древним переговорил. Видел небось? Седой такой боярин, лет за сто ему, он ведь еще деда моего помнит… Спросил о перстне с хризопразом. Откуда, мол, кто купил или подарил, кому да в честь чего. Оказалось, что перстенек тот еще маме моей покойнице в приданом даден был. Вроде сила в нем колдовская есть, а какая – не помнит…

– Давайте уточним, ваше величество, – заинтересовался я, – что, за все время царствования вашей матушки как волшебный предмет перстень не использовался? Он на вашей памяти вообще функционировал хоть раз?

– Нет… О чем тебе и толкую. Ты с Ягой о том поболтай, она бабка опытная, может, своими путями чего и прознает.

– Царь-батюшка! – В дверях показалась смущенная стража. – Тут из думного приказа дьяк новую бумагу передал. Срочный донос от боярина Мышкина.

Мы с царем понимающе переглянулись.

– Велю подать сюда!

– Я первый читаю!

– Нет, я!

– Пойдем на компромисс – читаю я, но вслух.

– С выражением?

– Естественно, как Смоктуновский! – уверил я, и царь согласился.

Опуская все необходимые в этих случаях титулы, мы быстренько переключились на главное: «…холопов моих верных избил почем зря, а злостная Баба Яга собак цепных ворожейным словом заколдовала, отчего они поныне скулят, а лаять или кусать кого – не хотят!»

– А старушка-то все еще в силе, – искренне удивился царь, – мне говорили, что она в молодости знатная колдовка была. В лесу дремучем избушку на курьих ножках имела, в ступе по небу летала, помелом подгоняя. С самим Кощеем Бессмертным дружбу водила, а уж всякие упыри, лешие да русалки – те у нее в подчинении как шелковые ходили. Сколько царевичей-королевичей извела… и помыслить страшно!

– Да будет вам на мою хозяйку наговаривать…

– Так ведь и я думаю, что брехня! Фактов нету. Свидетелей тоже. Одни сплетни… Ну, не тяни, дальше читай!

– Читаю: «Участковый же совсем стыд потерял и на честных бояр поклеп возводит совершенно без уважения. Подозрителен без меры, к чинам, да имени родовому, да заслугам перед Отечеством должного почтения не имеет. А еще доложу, царь-батюшка, что требовал сыскной воевода откуп от меня, убогого! Полтерема, четверку борзых коней, дворовую девку Парашку, а сверх того – пятьсот монет да персидскую мухобойку, тобой, государь, пожалованную…»

– Тьфу ты, прости Господи! – рассердился Горох. – А мухобойка-то тебе на кой ляд сдалась?!

– Митяя от варенья отгонять! – пояснил я.

– Так сразу бы оглоблю просил али пушку настенную… Чего мелочиться? Дальше читай.

– Дальше… ага, тут он уже лично о себе пишет: «…и служил тебе, государь, верой и правдою столько лет, живота своего не жалея. Ночей не спал, недопивал, недоедал, все силы положил, казну твою от злодеев охраняючи. Смилуйся, царь-батюшка! Доколе аспид энтот в милицейском платье над слугами твоими верными изгаляться будет? Доколе произвол и унижение терпеть, попреки да обиды сносить, брань да побои принимать, страдая безвинно? А надо тебе того Никитку участкового наказать примерно! Вот уж как он на дыбе повисит, а опосля в кандалы, да железом каленым…» Дальше можно не читать… Все одно и то же. Меня уже мутит от богатства садистской фантазии ваших подчиненных.

– И то верно, – согласился Горох. – Возьмешь моих стрельцов, перероешь терем Мышкина и дьяка потрясешь. Да не рассусоливай с ними! Бумагу в приказе возьмешь, я подпишу.

– А как же доносы?

– Пущай полежат до срока. Вдруг и пригодятся, не ровен час. А теперь пошли со мной…

– Куда, ваше величество?

– Чай пить, – объявил царь Горох, дружески обнимая меня за плечи.

Мы с ним хорошо посидели. Несмотря на разницу в возрасте (мне – двадцать два, ему – тридцать три), мы отлично понимали друг друга. Царь был вдов, его жена, царица Ульяна, умерла три года назад, не оставив ему детей. Бояре, духовенство да и весь простой народ активно уговаривали государя жениться. Предлагались на выбор дородные красавицы из местных, самых благородных кровей, две княжны из сопредельной Тьмутаракани, польская королевна из соседнего Крякова и, по-моему, даже какая-то знойная негритянка из семьи многодетного вождя далекой Эфиопии. Однако Горох не горел желанием вновь охомутать себя законным браком. Его вполне устраивало тисканье дворовых девок в темных углах терема. Надо признать, мужчина он был симпатичный и жалоб на «последствия» никогда не получал, щедро отсыпая каждой подружке на столь богатое приданое, что их охотно забирали замуж царевы слуги. Но, так или иначе, царь отдавал себе отчет в том, что когда-нибудь вопрос о престолонаследии встанет ребром. Внебрачных детишек на государевом подворье носилось штук пятьдесят, а настоящего царевича все-таки не было.

– Да женюсь я, женюсь… Куда денусь? – рассуждал Горох, прихлебывая липовый чай с земляничным вареньем. – Вот хоть на Златке Збышковской из Крякова али на эфиопке энтой… как ее… Тамтамба Мумумба? Перекрестим в Татьяну Мумушкину, наденем сарафан, вот только как косу заплетать? Глядел я на ее портрет – на башке одни кудряшки! Чистая овца. Но ликом черна и прекрасна… В баню буду водить почаще, отмоется поди, побелеет, а?

– Это вряд ли, – вздохнул я. – У негров такая пигментация кожи. Тут уж ничего не попишешь, это на всю жизнь. Хотя… Вот ваши дети, например, могут рождаться либо черными, либо… не очень черными.

– Хм… утешил. А сам-то ты, Никита Иванович, чего холостым ходишь? Али до сих пор не приглядел себе ни одну зазнобушку?

– У меня была невеста… там, в моем мире. Хорошая девушка, педагогический институт заканчивала. Наташа…