Татьяна Чернявская - Пешки

От неожиданной и немного пугающей мысли Артэмий Важич даже остановился, едва не перевалившись через куст азалии вместе со схваченной на бегу метлой. Он, конечно, предполагал, что разыскивая Медведя, столкнется не с подмастерьем первогодкой с теоретического факультета и простым отчитыванием дело не ограничится, только как‑то не осмысливал в полной мере мощь противника. Не до конца осознавая, что делает, а действуя исключительно на хорошо выдрессированных боевых инстинктах, он вынул из тайника в дупле небольшого северного каштана (будь он хоть трижды Главой Замка Мастеров, а работа в старом — добром шпионском корпусе даже на таких мозгах сказывается) запасную связку базовых артефактов, нацепил на шею, тщательно заправив под рубашку, поправил на запястьях эластичные ремни, позволяющие контролировать нагрузку при чародействе, и, пристроившись на метлу, рванул по направлению к столице. Он не задумывался над тем, куда точно летит и что собирается делать: его вёл инстинкт. А инстинкт охотника лучшего Мастера — Боя ещё никогда не подводил. Тем более в охоте на Медведей.

Усадьба медленно, но верно приближалась. Будто слегка подпрыгивая из‑за неровности дороги, сначала показалась крыша розового павильона, сияя на солнце ядрёной металлической черепицей цвета больной фуксии и стенами в пятнах малиновой, красной и оранжевой краски, не скрывающей впрочем, местами облезшую штукатурку и парочку ветвистых трещин. По сути, оставалось великой тайной, от чего шестиугольная коробка в завитушках вычурной лепнины была прозвана розовым павильоном, если вокруг неё отродясь не росло ничего, кроме синих хризантем, а стены с завидным постоянством перекрашивала каждая новая любовница хозяина поместья. Раньше Алеандр относилась к этому нелепому привратнику паркового комплекса с лёгким снисхождением и печальной привязанностью, почти любовью, как к умалишённому родственнику, который сам по себе вызывает неприятие и отвращение, но ввиду кровных уз воспринимается, как нечто милое. Сегодня же в сверкании металла сквозило что‑то зловещее.

Вслед за павильоном вынырнули кусты придорожного шиповника, гора какого‑то строительного мусора, проступили сквозь пышную листву сада очертания злосчастной беседки, засияла хрустальными переливами невысокая кряжистая оранжерея с новой дырой вместо двери и лишь потом царственно, и немного неповоротливо выплыл сам особняк. Занимая относительно небольшую площадь и ни разу не сгибаясь, ни столь популярной книгой, ни классической буквой «П», при своих трёх с половиной этажах он выглядел массивной неповоротливой бочкой, раздавшейся в стороны боками — балконами. Две подвесные террасы, одна из которых уже лет двадцать, как была закрыта из‑за аварийности, тянулись к двум небольшим флигелям. Один был совмещённым стойлом для ступ и лошадей, другой — летней кухней. Самой Эл эти нелепые подвисные конструкции казались соплями, тянувшимися от здания к зданию, отчасти из‑за хлипкости, отчасти из‑за цвета. Девушке оставалось только радоваться, что нерабочей была именно та «сопля», что тянулась к её комнате, располагавшейся над летней кухней: кузинам зачастую было просто лень бегать по улице за какими‑то мелочами и её отвлекали не часто. В довершении всего, фасад хозяйского дома, облицованный яркими цветастыми изразцами, слегка выдавался вперёд на манер свиного рыла. В прочем, вкусы и пристрастия нынешних и прошлых хозяев поместья, прилежными управляющими не обсуждались. Вспоминать о хозяевах, вообще, было плохой приметой: после этого они имели дурную привычку наведываться с проверкой.

Телегу сильно подбросило на кочке, от чего резной шпиль банного комплекса за домом на миг явил себя путешественникам, приветственно махнув красными кисточками зачарованного флага.

— Вот помяни моё слово, пороть тебя будут! — в который раз крякнул дядька Атось и манерно пригладил свои пушистые усы.

На звук его голоса из‑за сваленных горой досок вылезла голова с повязанным на разбойничий манер красным платком, из‑под которого расхлябанно выбивались крупные каштановые кудри, местами выгоревшие до золотистого оттенка. Следом за головой показалась длинная шея и широкие, хоть и порядком худые плечи, на которых печально болталась затасканная до состояния половой тряпки бесцветная разлетайка. Когда обладатель непрезентабельной одёжи повернулся к дороге, стало видно безусловное фамильное сходство от высокого благородного лба и широковатых восточных скул, до лёгких ямочек на щеках. Только глаза не были такими большими и пронзительно — серыми, оказавшись просто светло — карими. Взгляд молодого человека всё ещё был слегка рассеянным и обиженно — сосредоточенным.

Любому более близко знакомому с семейством Валент человеку становилось понятно, что дипломированного чародея, собирающегося по осени сдавать экзамены на звание младшего Мастера — Артэфактора, припрягли к общественной работе насильно и, вероятно, под угрозой местного членовредительства. Младший Валент вовсе не был глуп или бестолков, напротив всё почтенное семейство управляющих, их знакомые и большая часть наставников Академии сходились во мнении, что юноша весьма одарён и поразительно дотошен. Вот только все его таланты, педантичность и собранность целеустремлённо и виртуозно обходили любой хозяйственный вопрос, тяготея к материям теоретическим и далёким мирам тонкого чаропроизводства. Другими словами, это ещё называлось ленью и бесхозяйственностью, но при чужих людях такие формулировки предпочитали не использовать. С другой стороны, при чужих людях и сам Стасий не спешил углубляться в вопросы построения сложных артефактов, предпочитая до конца держаться заявленного образа даровитого чародея. Если посторонних не наблюдалось, образ возвращался ему исключительно путём прямых угроз и точечного рукоприкладства.

В этот раз до насилия в семье, видимо, докатилась сама хранительница очага, аки тот самый очаг давно серьёзно нуждался в стационарном уловителе энергетических полей для нормальной работы переговорного шара. Вообще‑то Эльфира Валент не была сторонницей радикальных методов воспитания детей и ни разу не поднимала на любимых чад руку (несколько раз поднимала тряпку и один раз даже метлу, но сугубо по делу), только просмотр любимого «Чародейского Вестника» вполне оправдывал отрыв старшего отпрыска от копания в ментальной сетке. Непосредственно сам глава семьи от воздействия на наследника предпочитал воздерживаться и с момента обнаружения у того чародейских способностей воспитание и вовсе забросил, благоразумно решив, что ничему полезному научить уже не сможет. Однако это решение нисколько не мешало ему время от времени давать сыну «ценнейшие» советы через распахнутое окно своего кабинета. В соседнем окне, томно растёкшись по подоконнику, с книжкой, чьи страницы так ни разу и не перевернулись, возлежала Манира и неторопливо обмахивала оголённые плечи перьевым веером, не сводя глаз с кузена. Стас же напряжённо вглядывался в дорогу, превозмогая лёгкую близорукость.

— Ох, …, — громко вскрикнул молодой человек, выронив из рук молоток и даже не заметив, как то прошёлся по только что собранному каркасу.

Да — а-а, не таких первых слов ожидала Алеандр Валент по своему триумфальному возвращению.

На зычный мат из оранжереи выбежала Эльфира, решившая, по обстоятельствам, либо ругаться за сквернословие, либо спешить на помощь. В руках женщина сжимала плоскогубцы и длинный кусок розового витражного стекла и жертвой передозировки успокоительных совершенно не казалась. Здоровый румянец разливался по округлым щёкам. Тёмно — русые волнистые волосы с редкими нитями ранней седины были небрежно сколоты на затылке и подвязаны ярким шарфом. Только под большими карими глазами залегли тёмные болезненные тени.

— Алелька! — радостно и немного удивлённо вздохнула женщина и, осторожно отложив дорогую деталь будущего витража, бросилась к телеге.

— Началось, — загробным голосом отозвалась духовник, с которой всё‑таки сняли заклятье оцепенения и немного привели в приличный вид.

От холодной какой‑то обречённой интонации Танки сидящие перед ней Арн и Эл синхронно вздрогнули. И тут началось…

— Батька, Лельку привезли! — зычно гаркнул Стасий, не без удовольствия задвигая ногой недоделанный каркас обратно в груду хлама.

— Сколько тебе говорить — пеньку! — раздался из окна не менее внушительный бас Ригора Важича с лёгкими нотками раздражения. — Скажи, чтобы на людской сгружали. Где там Симон шляется?

— Триликий! Доча, где ты бадялась? Что с тобой случилось!?! На кого ты похожа!?! — голос Эльфиры Важич поразительно походил на голос дочери, но звучал более уверенно и звонко до дребезжания стёкол в оранжерее.

— Маман, — капризно, но не менее громко взвизгнула Манирка, перевалившись вместе с книгой наружу, — они всё‑таки приволоклись!