Евгения ИЗЮМОВА - Побег

Ерофей подъехал к Парижу со стороны Версаля. Он с трудом пробирался между повозками, которых было видимо-невидимо на дороге. Одни крестьяне везли в Париж провиант, другие возвращались обратно, и чем ближе был Париж, тем больше «забивалась» дорога. Туда-сюда курсировали солдаты, и следовало быть настороже. Но близость конца пути придала Ерофею силы, он постоянно подбадривал Султана и шпорами, и плеткой, чего, конь, конечно, не заслуживал - и так постоянно скакал изо всех сил.

Вдоль дороги, которая нырнула в долину, на полях работали крестьяне. Мирная картина. Но что-то заставило Ерофея встревожиться. Может, то, что часть крестьян сидела праздно на обочине? Едва Ерофей с ними поравнялся, они вскочили. Об их гнусных намерениях красноречиво говорили нацеленные на Ерофея аркебузы. Но Ерофей вовсе не хотел попасть под шальные выстрелы незнакомцев, потому изо всех сил хлестнул Султана плетью, отчего конь обиженно заржал и скакнул вперёд. Сзади загремели выстрелы. «Да, Лига действует грубо, неаккуратно, - пробормотал сквозь зубы Ерофей и вновь огрел Султана плетью. - Прости, конёк, но прибавь ходу». Султан и без того понял, что надо удирать со всех ног, и поскакал так, что в ушах Ерофея засвистал ветер. Таким бешеным аллюром они достигли места встречи двух дорог: из Орлеана и Шартра. Отсюда, как сказал ему Вернье, до Парижа не более двадцати лье, и от сознания того, что скоро завершатся все приключения, Ерофей пришёл в самое прекрасное расположение духа. Он похлопал одобрительно Султана по шее и ослабил поводья. И в этот самый момент увидел, что навстречу ему во весь опор движется крытый фургон, запряжённый шестеркой лошадей. Фургон был разрисован до безобразия крикливо и, вероятно, принадлежал бродячим артистам. Он летел прямо на Ерофея, а свернуть путнику некуда - дорогу зажал с двух сторон колючий кустарник.

«Теперь-то мне и не вывернуться», - тоскливо подумал Ерофей, но Султан, видимо, был иного мнения, ему вовсе не «улыбалось» оказаться под копытами сородичей, и умное животное, углядев просвет между кустами, скакнуло туда, раздирая грудь и бока колючками. Повозка промчалась с ужасающим грохотом мимо, из неё раздались выстрелы, и Ерофей закричал с досадой:

- Ну, закончится это безобразие когда-нибудь? Я устал! Я скоро с ума сойду с этими битвами и погонями!

Однако рассудок Ерофея не покинул. Он решил пробираться в Париж лесом. Ему, а тем более Султану, требовался отдых - конь запалённо дышал и дрожал от испуга, бока кровоточили от ссадин. Ерофей спешился и повел коня за собой на поводу. В самой чаще он пустил Султана пастись, а сам развел костер возле громадного дуба, привалился к нему спиной, завернувшись в потрёпанный плащ, рассудив, что в Париж лучше всего явиться днем - безопаснее, да и в город легче проникнуть, а ночью наверняка требуется специальный пропуск. Но вопрос: в городе ли Гермес? Как его отыскать? Однако усталость одолела Ерофея, тоскливые мысли отступили куда-то, и он заснул.

Проснулся юноша от холода. Костер погас, а плащ не согревал. У него засосало под ложечкой от голода. Зато Султан выглядел довольным и сытым, царапины его уже не кровоточили.

- И то хорошо, - громко произнёс Ерофей. И перепугался: последнее время он постоянно разговаривает вслух, а это один из признаков сумасшествия. Это плохо. Пора прекращать трепотню с самим собой.

- Мама дорогая, неужели у меня крыша поехала? - вырвалось у него непроизвольно, когда садился на коня. Султан тихо, будто успокаивая хозяина, заржал. Ерофей ласково потрепал коня по шее. - Спасибо тебе, Султанчик, ты настоящий друг и понимаешь меня.

Несчастный, голодный Ерофей двинулся шагом к дороге, к финишной прямой своей безумной стайерской дистанции.

Ему хотелось думать, что спит, и вот-вот проснётся, пойдёт на кухню, а там уже готов завтрак - любимая яичница с колбасой. Ерофей так ясно все себе представил, что у него рот наполнился слюной.

- Гермес! - заорал он во всё горло. - Где ты? Отзовись!

От его крика в воздух взвилась стая птиц, похожих на грачей, загомонила и закружилась над лесом. Ерофей ругнул себя, ведь встревоженные птицы могли привлечь внимание преследователей, а это совсем не нужно. Ерофей придержал коня и прислушался: не ломится ли кто через чащу? Однако вокруг было тихо, и Ерофей вновь не удержался от замечания к собственной особе:

- Вот балда! - и пустил Султана рысью, чтобы поскорее выскочить из круга, обозначенного в небе перепуганными птицами.

Он ехал навстречу неизвестности.

Через городские ворота в Париж втягивались медленно повозки с провиантом, въезжали вооружённые отряды. Стража проверяла приезжих небрежно, и всё-таки Ерофей долго не мог осмелиться въехать в город - кружил и кружил по ближайшему леску. За прошедшие две недели он столько раз подвергался опасности, что у него возникло чувство предвидения её. Вот и сейчас это предчувствие возникло. Но там, в городе, Гермес. Может быть, ему тоже грозит опасность, и Ерофей решительно двинулся к воротам, намереваясь пристроиться к одному из вооружённых отрядов, где были не только солдаты, но и гражданские люди.

Задумано - сделано!

Ерофей был уже неподалеку от ворот, как навстречу ему вылетел из города на полном скаку отряд стражников, сшибая людей, которые не успевали шарахнуться в сторону. Ерофей тоже отъехал к обочине. Однако стражники не поскакали прочь, как он предполагал, а закружили вокруг него, и бедняга понял, что, наверное, всё-таки достиг конца жизненного пути - вот из этой передряги ему вряд ли выпутаться. С целым отрядом не сладишь, и это не шутка - попасть шпиону в лапы неприятеля. Он вспомнил пыточную камеру, и крупная дрожь сотрясла его тело. Нет, уж лучше умереть, чем вновь испытать пытку.

- Эх! Помирать, так с музыкой! - закричал Ерофей весело и, выхватив шпагу Анри де Моршана, рукоять которой была удивительно ему по руке, ткнул ближайшего всадника в грудь: обозлит стражников, и чем скорее они убьют его, тем лучше, и вдруг поймал ментальный сигнал: «Помирать нам рановато, есть у нас ещё дома дела!»

Радость захлестнула Ерофея: друг-бродяга отыскал его и пришёл на помощь! Вместе с радостью удвоились и силы Ерофея. Он энергично замахал шпагой, пока ещё не видя Гермеса, но зная, что тот рядом, потому что с коней падали один за другим ничего не понимающие враги. А от ворот к Ерофею прорубался Пьер.

- Оуа! Ур-ра-а! - завопил Ерофей, и от его незнакомого боевого клича метнулись в стороны остатки вражеского отряда. Ерофей же направил Султана навстречу Пьеру, который тотчас развернул своего коня, прикрывая с тыла орущего во весь голос приятеля: - «А нам всё равно, а нам всё равно! Не боимся мы волка и сову!!!»

Незнакомая речь «била» по ушам и ужасала души врагов, потому никто из воротных стражников не осмелился преградить путь Ерофею. Никто не обратил внимания и на оседланного коня без всадника, который мчался за Ерофеем, но когда у самых ворот на коне вдруг оказался дико орущий седок, то есть Гермес, стража струсила окончательно и с воем бросилась врассыпную, крестьяне же полезли под свои повозки. А лихая троица исчезла.

Оказавшись в безопасности, друзья спешились.

- Ерошка! - Гермес восторженно тряс друга за плечи.- Ты жив, бродяга! Я так боялся за тебя!

Пьер кружил вокруг них и тоже норовил обнять «Луи», с которым Гермес говорил на непонятном языке и вообще называл как-то странно. Пьер привык давно, что его друзья могут общаться друг с другом мысленно, а вот сейчас их речь слышал впервые. Но не это его сейчас интересовало, главное, что Луи, их товарищ, нашелся, он жив, хотя, видимо, не совсем здоров, они опять вместе, а лучше этого для Пьера сейчас ничего не было. Пьер что-то тараторил на французском, Ерофей плохо понимал Пьера в речевом плане, однако, по сути ясно: Пьер очень рад его видеть.

А уж как был рад тому Ерофей!..

Друзья привели Ерофея в дом графа Арманьяка, предводителя парижских сподвижников короля Генриха Наваррского. До встречи с Ерофеем они жили на постоялом дворе вблизи ворот. Они знали, где дом графа Арманьяка, там они нашли бы надёжный приют, однако решили дождаться друга и явиться к графу вместе с ним, потому несколько дней околачивались в трактире рядом с воротами, играя в кости или напёрстки, так что деньги у них имелись.

Карл Майенский, приближенным которого Арманьяк был, совсем не подозревал, что «пригрел на груди змею», потому что граф умел скрывать свои чувства, тем более - действия. Его люди ждали только сигнала от короля, и вот дождались. И были готовы открыть городские ворота, когда король Генрих встанет у стен Парижа.

Посланцы короля находились в полной безопасности в доме графа. Правда, главный камердинер жаловался, что человек со странным именем Гермес постоянно околачивается в девичьей, и как бы через девять месяцев не началась родовая эпидемия - этот повеса пользуется большой благосклонностью служанок. Арманьяк отмахнулся от этих жалоб - и сам частенько наведывался в девичью. Хуже намного то, что двое гонцов устроили заваруху возле ворот, спасая третьего. Правда, они задали такого жару страже, так её перепугали, что солдаты не осмелились преследовать троицу неизвестных головорезов. Откуда они взялись, Арманьяку было неведомо. Но предъявили перстень короля Генриха, а третий гонец был очень похож на Луи де Моршана, неудивительно, что король Генрих принял его за настоящего Луи. Арманьяк и сам бы обманулся, если б не знал, где находится настоящий Луи. Самозванец сильно заикался, причём на первом же слове, и тогда за него говорил плут Гермес, и одному Богу известно, так ли думал «Луи», хотя и кивал, подтверждая слова Гермеса. Одно хорошо: с появлением самозванца Гермес перестал шляться в девичью (граф лишился благосклонности красивой горничной Аниты и потому изнывал от ревности). Он был удивительно послушен самозванцу и трогательно ухаживал за ним, поскольку тот был ранен. И пусть эти разбойники пока находятся в доме: они будут полезны при штурме Парижа королём Генрихом. Пожалуй, именно их и надо послать открыть ворота, потому что эти парни - умелые бойцы, а если погибнут - не велика печаль. Но в любом случае Арманьяк окажется в выигрыше: погибнет самозванец, но победит Генрих, значит, можно будет попросить за оказанные услуги имение де Моршанов у него; победит Карл, то можно будет обвинить настоящего Луи в измене, ведь защитники ворот примут самозванца за него, и опять же попросить себе в награду имение. Словом, ситуация была выгодна Арманьяку, и граф не собирался упускать из рук свою выгоду.