Андрей Ильенков - Флудий & Кузьмич

И я принялся не спешено вникать в суть конструкции летательного аппарата, проверяя чертежи и расчёты. Ломакин же, яки пчела вокруг нектара, буквально летал вокруг меня, с азартом поясняя каждую циферку и штришок. Постепенно было улетучившаяся надежда, вновь возвращалась в мою успокаивающуюся душу, ибо, чем тщательнее я разбирался в документах, тем более осознавал всю простоту и гениальность конструкции вертолёта, надежность и удивительные лётные характеристики которого уже не вызывали у меня никаких сомнений.

«Клянусь бесконечностью», – всё более восхищался я таланту кузнеца – «если такие самородки, фактически без фундаментального образования – самоучки, исключительно по природной смекалке, из подручных средств созидают такое, то, что ж будет, когда таким уникальным людям создадут соответствующие условия – это же уму непостижимо – эдак земляне за век, другой и нас технически догонят».

– Бог в помощь! – вдруг, словно синхронный залп двух местных 70-ти дюймовых гаубиц грянул за спиной, в дребезги подорвав мои размышления о влиянии гения на положительное развитие цивилизации.

Я инстинктивно обернулся и увидел, еле умещавшихся в просвете ворот ангара двух молодцев, совершенно одинаковых с лица.

– Спасибо, братцы, и вам того же, – улыбнувшись ответил им Пётр. – Вот, Фёдор Фомич, полюбуйтесь – близнецы, о которых мы говорили – Алексей и Тимофей Удальцовы!

– Ишь ты, прям богатыри былинные! – искренне восхитился я красоте, силе и стати, которыми природа щедро наградила розовощёких, кровь с молоком, парней, чей уверенный, спокойный взгляд и степенное не многословие заранее внушали симпатии и уважение.

– А то! Не оскудела земля Русская, ещё рожает, милая, себе на славу деточек, – едва втиснулся меж близнецами Кузьмич, безуспешно пытаясь по-отцовски обхватить их огромные плечи.

Братья, видимо, привыкшие к подобным на свой счёт оценкам, нисколько не смутились лишь слегка, как два орловских жеребца, в предчувствие скачки потоптались на месте, всем видом показывая, что мол, пора бы и делом заняться.

– Я, Фёдр Фомич, пока шли, в общих чертах уже обрисовал ребятам цель и задачи предстоящей операции – так что осталось уточнить детали и можно хоть сегодня за дело, – продолжал егерь, снизу вверх, поочередно с не скрываемой гордостью заглядывая в открытые и невозмутимые лица братьев, покровительственно и дружелюбно подмигивая им.

– Вот и отлично, – придал я голосу соответствующие обстановке твёрдость и таинственность, обратившись непосредственно к братьям, – ваша главная задача, молодцы, подготовить необходимый шанцевый инструмент и находится на постоянной связи со мной через Ивана Кузьмича или Петра Петровича ни отлучаясь куда-либо с этого момента из деревни как минимум в течение трёх суток. За это время, я надеюсь, мы подготовим средство доставки секретного объекта и все необходимые для этого вспомогательные материалы, – вопросительно посмотрел я в сторону Ломакина.

– К гадалке не ходи – в три, а то и за два дня уложимся, – подтвердил кузнец, вновь загораясь изнутри деятельным пламенем творчества.

– Ну, соколы, всё понятно или вопросы есть? – вновь обратился я к близнецам.

– Ясно! – убедительным дуплетом пальнули близнецы, и чуть поклонившись на прощание, чинно двинулись восвояси.

– С такими хоть на Бургукук, – невольно прошептал я, будучи совершенно очарованным коротким знакомством с братьями-близнецами.

– Куда, куда? – прищурив седые брови, полюбопытствовал неслыханному ранее слову, как всегда, чуткий Кузьмич.

– А? – спохватился я, – так… абракадабра: да хоть к чёрту на рога – хотел я сказать – с эдакими-то парнями можно…

– Факт, – подтвердил Кузьмич, к счастью не зная, что Бургукук – это самое страшное и загадочное место видимой части трети Вселенной, откуда, не вернулась ни одна, из почти сотни экспедиций тщательно организованных ВВС.

– Ладно, теперь за дело, друзья, – постарался я максимально быстрее переменить неожиданно выскочившую по моей врождённой беспечности тему.

И мы с накопившимся энтузиазмом и усердием принялись за работу. Я и Петр продолжали налаживать и походу совершенствовать конструкцию вертолёта, а Кузьмич, глядя на невесть откуда появившийся чертеж, начал из стального троса плести нечто вроде сети, в которую, как в авоську, в дальнейшем предполагалось поместить и транспортировать по воздуху отрытую с помощью братьев Удальцовых «малютку». Часа через два непрерывного, без перекуров труда, первым не выдержал напряжение закатывающегося за горизонт истории мироздания дня егерь:

– Всё, хорош, мужики, у меня уже в глазах рябит от ячеек, по домам пора…смеркается.

– А, может ещё часик? – не оборачиваясь, продолжая отчаянно зачищать контакты, спросил кузнец.

– Петь, итить колотить, – возмутился уставший Кузьмиы, – мы с Фёдром Фомичём, не такие железные, как ты, – с пяти утра на ногах: роздых нужен и по уму и по совести; а ты, коль такой упругий, продолжай, но только помни, что быстро не значит хорошо – всему своё время.

– Да я так… к слову…за компанию завсегда веселей, – отвечал, как ни в чём не бывало, продолжая работать Ломакин.

– Ладно, Петь, ты как говорится, сам себе хозяин: свои силы знаешь – хочешь работай, а хочешь – отдыхай, а мы, пожалуй, действительно пойдём – надо выспаться да и с мыслями собраться что де и как, – подытожил я, – ну, а завтра часикам к семи утра меня жди – продолжим.

– Добро, – попрощался Пётр, продолжая прилаживать провода к контактам, а мы неспешно, терпеливо неся тяжесть усталости на своих очень далеко не геркулесовых плечах, вышли из кузницы.

Минут пять, не смотря на обилие неожиданно нахлынувших на нас событий, мы шли молча. Звенящая тишина психологически давила не меньше усталости и первым не выдержал я.

– Слушай, Кузьмич, а откуда ваш председатель мог узнать, что мало того я инженер, так ещё у тебя заночевал и выпивал?

– Ты, Федь, опять, как с Луны свалился, – это ж деревня: на одном конце чихнут, на другом – сопли вытирают.

– Да это-то понятно, просто всякий раз удивляюсь…кто, как, когда? – пытался я кровь из носу, но узнать, как произошла про меня утечка информации в деревню.

– А чего удивляться, сам знаешь, – мы, русские, народ любопытный – всё нам понимаешь интересно узнать да на собственной шкуре испробовать: то революцию аль перестройку, будь они неладны, замутим, а то, напротив – вон как ты – в космос свой нос суём.

– Эк тебя, в какую философию понесло, – удивился я неожиданному ответу. – Но к счастью или, к сожалению, ты, Кузьмич, прав: видимо для того Создатель, неистребимую страсть к неизвестному в наше племя неспокойное сверх меры вложил, что б от тоски и безделья мы облика человеческого не теряли.

– К счастью, Федь, к счастью…только у нашего брата русака у счастья всегда горький привкус…

– Согласен, и всё же, Кузьмич, – не унимался я, опасаясь, что разговор уйдёт от интересующей меня конкретики в трясину рассуждений о смысле бытия и там, как всегда, завязнет, – сам-то что думаешь, как ваш, этот проныра председатель, всё про меня разнюхал, утоли любопытство?

– А чего тут думать: Груня моя, наверное, по своей бабьей натуре у магазина или ещё где растрепала, аль внученька по-детски чего ляпнула – сам же слышал, как она вчера «инджинер» из под стола, проказница эдакая, мяукала, – улыбнулся дед, – ну и понеслось из уст в уста, из окон в ворота.

– Гм…вроде, логично, но уж больно быстро у вас новости расходятся, – ответил я нарочито буднично и как будто что бы только поддержать пустяшный разговор.

– Обыкновенно расходятся, как и везде в деревнях – со средней скоростью перемещения старух, а тебя, походу, наш Бориска очумелый до печёнок пронял; да и он, как в воду опущенный мне встретился – ни разу его таким не видел: небось, полаялись в кузнеце? – вопросительно прокашлял егерь, как обычно хитро прищурившись.

– От тебя, Кузьмич, как от хорошего психолога, ничего не скрыть: насквозь видишь: был грех – поцапались, всё настроение мне ваш хам испортил.

– Да уж, скользкий тип: он и раньше-то был ни то ни сё, а как, лет пять тому назад, в председатели пролез – совсем совесть вместе с головой потерял: ты бы, Федь, держался бы этого чёрта подальше – от таких вот гнилых людишек любой пакости можно ожидать…

– Не боись, дядя Ваня, и не таких на место ставил: где залезет там и слезет, – неожиданно для самого себя жёстко и даже зло, что со мной вообще редко случается, – ответил я.

– Ну и хорошо коли так – моё стариковское дело предупредить, а то в своё время этот прыщ всё к Надьке клеился, так насилу отбились: прилип, как, понимаешь, банный лист к заднице, пока она в Москву не уехала… Если б не этот козёл, может дочка и с нами жить осталась. Уж десять лет прошло, а он до сих пор в ёе строну, гад, не ровно дышит, так и ходит на четвёртом десятке холостой.