Михаил Успенский - Белый хрен в конопляном поле

Тотчас безобразные слуги баграми и вилами развернули ему уши, и рыцарю пришлось повторить свои слова.

— Видно, не подумал твой король, каково придется мне без головы, — сказал великан. — Послал он тебя на верную смерть, поскольку голову свою я могу отдать только в промен на холодильные яблоки из сада Маргиона Обволошенного, а добыть их никому не удавалось доселе.

— Нет для меня в том проблемы, — отвечал рыцарь, — хотя, похоже, ты так не думаешь.

— Значит, выросла цена моей головы, — сказал Акила Пробивной. — Ибо потребую я с тебя еще принести мне Цветок Душистых Прерий, охраняемый Циликоном Трубкозубым, который на единственной ноге успевает повсюду.

— Нет для меня в том проблемы, — отвечал рыцарь, — хотя, похоже, ты так не думаешь.

— Значит, еще дороже стала моя голова, — сказал великан. — В таком случае принеси мне сапоги-хронотопы, принадлежащие королю Рыландии Крексу Кривоходящему, ибо желаю я перемещаться из дня нынешнего как в день прошедший, так и в день грядущий.

— Нет для меня в том проблемы, — отвечал рыцарь, — хотя ты, похоже, так не думаешь.

— Значит, безмерно возрастает цена моей головы, — сказал Акила Пробивной. — Возникла у меня острая необходимость получить вставную челюсть Двутавра Карымского, а он может отдать ее только взамен Мертвой Крысы Ахаза, а Мертвая Крыса готова предоставить свою Мертвую Тушу лишь тому, кто принесет ей Безмолвный Колокол царя Суропа, а царь Суроп, несомненно, потребует Одинокую Гармонь, которая бродит сама по себе, а ей владеет Блазивер Свадебный Певец, а тому ничего не нужно, кроме моей головы.

— Я же сказал тебе, что нет для меня ни в чем проблемы, — отвечал рыцарь. — Дай же мне на время свою голову, и я тебе в краткий срок доставлю все эти драгоценные реликвии да еще приплачу два денье и пять су: твоя голова того стоит!

Великан Акила Пробивной был тщеславен, глуп и жаден, он своими руками снял свою голову с плеч и протянул капитану Ларуссу.

И тотчас исчезли и великан, и трон, и замок, и ров, заполненный горькими слезами героев, и рыцарь очутился на широкой поляне, держа в руках вот этот череп…" Сие нехитрое повествование вызвало у бонжурских рыцарей такое восхищение, что они трижды грянули мечами о щиты и сказали:

— Ай да ой! Не слышали мы до сих пор такого дивного рассказа и впредь, надеемся, не услышим!

Хотя все они прекрасно видели, что латы на.Стремглаве те же самые, в каких он уезжал подвизаться, что череп в его руках от времени успел не только пожелтеть, но и забуреть, но так уж принято было в рыцарском обществе — не сомневаться в словах товарища, с которым завтра предстоит идти в смертельную схватку.

Рыцари дружно повалили из королевского шатра и устремились к расставленным и накрытым уже столам, а Стремглав остался в обществе короля, мессиров Плиссе и Гофре и главнокомандующего, коннетабля де Коленваля.

— А теперь, — сказал Пистон Девятый, — нам не терпится узнать, как все было на самом деле.

— Да там нечего и рассказывать, государь, — ответил Стремглав. — Дорога и вправду была нелегка. Протуберанс мой сломал ногу, пришлось его прирезать и съесть. Редкие тамошние жители знать не знают ничего ни о наших великих завоеваниях, не слышали и самого имени бонжурцев. Рыться в старых могилах — тоже не самое почтенное и приятное занятие. Но объясните мне, зачем нам понадобилась эта древняя мертвая кость?

— Как вы скучны и прозаичны, друг мой! — воскликнул король. — Или вам лень прибавить что-нибудь от себя? Каковы, например, женщины в тех краях?

Стремглав, скрючившись и сморщившись, показал на себе, каковы там женщины, и короля аж передернуло.

— Капитан Ларусс, — торжественно сказал коннетабль де Коленваль, — вашими трудами будет поставлена точка в нашей многотрудной осаде.

— Это каким же образом? — удивился Стремглав.

— Пока вы отсутствовали и подвизались, — продолжал коннетабль, — мы соорудили для взлома ворот гигантскую таратуту — соблюдая при этом строжайшую осторожность и неслыханную секретность.

Таратутой именовался таран, украшенный обычно на конце стальной бараньей головой.

— Это следовало сделать давным-давно, — дерзко заметил Стремглав.

— Да, но у нас не было черепа Акилы Пробивного, — сказал король.

— А чем нам этот череп поможет?

— Ха! — сказал Пистон Девятый. — Мы укрепим его на торце таратуты вместо стальной бараньей головы. Акила Пробивной при жизни сокрушал собственным лбом не то что ворота, а даже гранитные скалы.

— Странно, — сказал Стремглав. — А я так всю дорогу боялся, как бы у меня эта черепушка не искрошилась от ветхости… Кроме того, вы не поверите, но этот череп говорящий.

— Вы еще многого не знаете, любезный капитан, — сказал мессир Гофре. — В том числе и о чудесных свойствах этого черепа. Мудрено ли, что он говорит, — это не главное его достоинство. Кстати, что он говорит?

— Ругается, должно быть, на своем мертвом языке. А вот наш противник в Чизбурге, похоже, обходится без всякой магии, — сказал Стремглав.

— Он просто безумец, этот Примордиаль, — сказал мессир Плиссе. — Он воображает, что наука, этот изящный, но бесполезный каприз мудрецов, способна противостоять древней магии.

— Однако же слышал я, что благодаря мэтру Примордиалю жизнь обитателей Чизбурга стала легкой и беспечальной, — возразил Стремглав.

— Это верно, — подтвердил коннетабль де Коленваль. — Благодаря тому, что мы пропускаем в город возы поселян, нам известно все, что там происходит. До мелочей. Мы знаем, что у осажденных есть неиссякаемый источник воды. Более того, вода по трубам поступает в каждое жилище и даже подогревается при этом, благодаря чему там бывает тепло даже зимой!

— А всякий житель обеспечен пищей и водой в равной мере со всеми, — добавил мессир Гофре.

— Тогда они, понятное дело, будут сопротивляться до последнего — кому охота расстаться с подобным житьем, — уныло сказал Стремглав.

— Отнюдь! — воскликнул король. — Наши люди в Чизбурге сообщают, что весь хворост, ввозимый крестьянами, идет на костры для колдунов и магов. Чуть не каждый день в городе кого-нибудь да жгут. А тем, кто в колдовстве не уличен, рубят головы, звоня при этом в тревожный колокол. Мон блин, даже я более милосерден и снисходителен к нашим мародерам.

— Отчего же столь жесток мэтр Примордиаль? — спросил Стремглав. — Насколько мне известно, нынешние ученые провозгласили своим девизом безудержное человеколюбие!

— Так-то оно так, — сказал Пистон Девятый, — но мудрый Примордиаль занят исключительно своими изысканиями в области военного искусства и благополучием своих подданных. Порядком же и казнями ведает комендант города, а вы, капитан, его знаете…

— Откуда же могу я знать приспешников врага? — возмутился Стремглав.

— Все мы его знаем, — вздохнул король. — Это мерзавец Кренотен. Вот что еще держит меня у стен этой проклятой твердыни! А главное — стоит нам отступить от стен, как Чизбург соберет вокруг себя всех недобитых князьков и герцогов и бранные труды наши пойдут прахом!

— Слишком большой кусок земли мы отхватили, — проворчал коннетабль де Коленваль. — Как бы не подавиться!

— У нас в Посконии, — заметил Стремглав, — такое положение описано в народной прибаутке:

«Мужики, я медведя поймал!» — «Так веди его сюда!» — «Да он не идет!» — «Тогда сам возвращайся!» — «Да он не пускает!» — Увы, это так, — согласился король. — Не раз посылал я парламентеров к мэтру Примордиалю с предложением объявить Чизбург открытым городом и безболезненно перейти на нашу сторону. Но ни один из них так и не добрался до ученого мужа, и возвращались они ни с чем. А последнего нашего посла негодяй Кренотен… Да вы же помните, что сделал он с беднягой лучником!

Стремглав поежился.

— Где же такое забудешь, — сказал он. — Но ведь после этого полагается разорить город до основания!

— Я запретил трогать мэтра Примордиаля, — сказал король. — Все эти ученые не от мира сего, и он, похоже, всецело пребывает под влиянием мерзавца-лекаря.

— А я бы повесил обоих на одной веревке! — рубанул коннетабль.

— Для начала хотя бы ворвитесь в город, — холодно заметил король.

— Мой отряд к вашим услугам, — поклонился Стремглав. — Надеюсь, я заслужил честь первым ступить на мостовые Чизбурга.

— Несомненно! — воскликнул король. — И очень скоро! Как только мы получим знак от нашего человека…

Тут Пистон Девятый осекся и глянул на капитана с некоторым смущением. Его виконт дю Шнобелле подозрительно побледнел.

Стремглав почуял недоброе.

— Скрывать от вас было бы глупо и недостойно, — сказал король. — Не возражайте, коннетабль, секретничать уже ни к чему. Капитан Ларусс, наш разведчик в Чизбурге — дама вашего сердца, отважная Алатиэль!