Андрей Курков - Пуля нашла героя

— Ах ты ж сука! — кричал он, и крик его срывался на хрип. — Я тебе, сука, покажу тонкий!

И открыв дверь, он вытолкнул девушку в коридор. И тут же закрылся на замок изнутри, словно боялся, что она будет рваться назад.

В коридоре возник какой-то шум, но Юрец не обращал на него никакого внимания. Он допил портвейн, успокоился немного и вдруг заметил, что вся одежда этой блондинки лежит на полу комнаты. Раскрыл дверь на балкон и швырнул туда и босоножки, и платье.

Минут через десять он уже храпел на кровати.

А в коридоре слышались шаги: пьяная полуобнаженная девушка что-то рассказывала заплетающимся языком двум молодым милиционерам и дежурной горничной Дома творчества писателей.

— Эти писатели, — причитала, слушая девушку, горничная. — Они такие сволочи! Такие —развратники! Лучше бы лишний роман написали, чем безобидных дур совращать!..

— Не мешайте, гражданка, — пытался урезонить ее один из милиционеров, безотрывно глядя на кружевной лифчик девушки.

Весть о страшной смерти Захара-печника разнеслась по всей округе Новых Палестин. Разнеслась и словно осела на языке и в памяти тысяч людей, знавших и не знавших его. Всех потрясла она, и примолкли новопалестиняне, будто не о чем им стало говорить меж собой. Все делали молча. Только учительница Катя продолжала свои уроки в человеческом коровнике, объясняя детям разные несложные науки. И даже историю с Захаром-печником напоминала она детям, объясняя им разницу между жизнью и смертью.

Замолчал на время и ангел, для которого происшедшее было непонятно и ужасно. Сидел он днями на своей лавке, вспоминая то, что уже не могло повториться: долгие зимние вечера разговоров за столом в доме у Захара. Иногда спускался он с холма и шел к оставшемуся жить в доме печника Петру. Сидели они тогда вдвоем за столом и молчали. Петр подпирал единственной рукой подбородок и время от времени вздыхал.

А время шло. Зима была еще сильна холодом, но оставалось ей недолго править. Люди думали о весне, и, наверно, каждый в душе надеялся, что весенние заботы отвлекут их от воспоминаний и мыслей о смерти Захара. Хотя понятно было, что весна, когда наступит, начнется как раз с похорон Захара и Архипки-Степана, лежавших между большой колодой для рубки мяса и стеной зимней кухни. Сейчас оба тела были припорошены снегом, а Захар еще был завернут в широкую холстину, чтобы никто не видел, что от него осталось.

Доходили до новопалестинян слухи о том, что разыскивают разные колхозные крестьяне бригаду строителей вместе с бригадиром, чтобы поступить с ними по справедливости. А сама бригада прячется по лесам, постоянно переходя с места на место.

Эти слухи дошли и до ангела, но особенного внимания он на них не обратил, да и не думал особенно о строителях, хотя их бригадира, виновника гибели Захара, вспоминал не раз, пытаясь понять, откуда в человеке может быть столько зла.

И вот однажды утром, выйдя на какой-то шум из человеческого коровника, увидел он внизу у реки, как раз напротив дома Захара, множество народу — пожалуй, даже больше, чем было жителей в Новых Палестинах. Спустился он с холма. Увидел горбуна-счетовода с толстой амбарной книгой под мышкой. Подошел к нему.

— Словили, — сказал горбун и движением подбородка указал на реку, однако ничего там ангел увидеть не мог из-за большого стечения народа.

— А что там делают? — спросил ангел.

— Судят, — ответил горбун-счетовод. Это слово внезапно отозвалось в мыслях ангела, и подумал он, что в конце концов и его ожидает высокий Небесный суд за его побег. Стало ему на мгновение страшно, но пересилил он этот страх и задумался дальше спокойнее, хотя и с обреченностью, ведь думал он о том, что некого будет ему брать отсюда в Рай, некого будет ему вводить в райские ворота, а значит и прощения от своих братьев и сестер он не получит. И эти мысли как-то сами собой подвели его к другой мысли, которую он внутренне прослушал и испугался. «Уходить надо, — сказала мысль. — Праведника искать, иначе страшное наказание ждет!» И хоть отогнал ангел эту мысль, но неожиданно для себя кивнул в знак согласия с нею.

А суд над бригадиром и его строителями продолжался. Горбун протерся поближе к судилищу и вернулся обратно. Отыскал ангела и сообщил ему, что судят строителей не новопалестиняне, а колхозные крестьяне, которые сказали, что новопалестинян к суду допускать нельзя, потому что добрые они очень и обязательно недосудят виновных. Услышав это, ангел вздохнул с облегчением — раз колхозные крестьяне считают жителей Новых Палестин слишком добрыми, значит живет он, ангел, среди не самых худших из людей этой загадочной страны. Может, просто мало он им помогал, может, это его вина, что уже сейчас видно — не попадут эти люди после смерти в Рай?

— Тише! Тише! — закричал кто-то со стороны замерзшей реки, где проходил этот суд.

Замолчали люди, прислушались. Прислушался и ангел, голос расслышал, но о чем говорил этот голос — не разобрал.

Через полчаса толпа стала расступаться, расходиться. Ангел стоял и о Рае думал. И вдруг в освободившемся от людей пространстве увидел он полынью на льду реки, а из полыньи торчала макушка головы и расставленные в стороны руки, привязанные к длинной жердине.

Оглянулся ангел по сторонам, испугавшись вдруг, что один он остался. Но много еще людей стояло рядом. Стояли молча и смотрели, как вмерзает в лед по приговору суда бригадир строителей — убийца Захара.

Подошел горбун-счетовод.

— Ну все, — сказал он с облегчением.

— А со строителями? — спросил ангел, будучи не в силах оторвать свой оцепеневший взгляд от страшной полыньи. — Что решили?

— Одного простили, он пообещал школу в одиночку достроить. Остальных под лед, они ведь и там, в колхозе, чего-то натворили. С бабами…

Ангел кивнул. И вдруг его затошнило — почудился в воздухе запах копченого мяса. Ангел в испуге оглянулся на дом Захара и действительно увидел вылетающий из трубы дымок.

Горбун-счетовод тоже посмотрел туда.

— Колхозники свинины принесли, вот Петр и коптит, он ведь знает это дело, от Захара выучил.

— На ужин? — спросил ангел, и стало ему не по себе от чужеродности заданного им самим вопроса.

— Ага, они ж ночевать у нас будут. Хотят за ужином суд отпраздновать, Захара помянуть. Водки тоже принесли.

Ангел снова кивнул. На душе у него было тяжело, будто одною своею душою удерживал он все небо над этой страной, не давая ему рухнуть, удерживал из жалости к людям, которых не понимал и, казалось, больше не любил.

Ко Дню Победы в Краснореченске установилась хорошая погода. Дожди и грозы прекратились, выглянуло солнце и за пару дней высушило все улицы и площади города. И хоть в окружающих город лесах и рощицах еще лежал снег, в самом Краснореченске зеленела трава и на клумбах распускались первые нарциссы.

Девятого мая, перед тем как идти на почетную трибуну Добрынин положил букет цветов на могилу друга. В прошлом году они вместе с ним, Дмитрием Ваплаховым, приветствовали демонстрацию и оба радовались, глядя на пионеров и октябрят с шариками и надувными фигурами в руках. Теперь, год спустя, Добрынин был один. Он уже свыкся со своим одиночеством, но одиночество это было скорее душевного характера, ведь знакомых у него в Краснореченске имелось множество, и все они хорошо относились к народному контролеру, уважали его и, может быть, даже по-человечески любили. Не было у Добрынина только друга, такого близкого друга, каким был раньше Дмитрий. Но Добрынин знал, что настоящая дружба рождается сама по себе, ее нельзя найти на работе или на улице. Настоящая дружба очень часто скрепляется кровью, но сейчас было другое время. Сейчас было мирное время, и редко выпадали на долю людей испытания, в которых могла бы родиться настоящая дружба.

Демонстрация закончилась к полудню, но праздник в городе продолжался, и из репродукторов на фонарных столбах неслась бодрая музыка. Люди наслаждались солнечной погодой, гуляли по городу.

Горком партии поехал на пикник. Куняев приглашал и Добрынина, но народный контролер в больших компаниях чувствовал себя неуютно, терялся. Он поблагодарил секретаря горкома, но, сославшись на трудовую усталость, отказался от приглашения. Вместо этого он пошел домой.

Открывая дверь, заметил кончик письма, выглядывавшего из почтового ящика. Вытащил письмо и зашел.

Первым делом поставил чайник. Потом по привычке сел на кухне за стол. Вскрыл письмо.

«Дорогой товарищ Добрынин», — прочитал он. Округлый аккуратный почерк показался знакомым, и он посмотрел на адрес отправителя, указанный на конверте.

Адреса там не было, но фамилия отправителя присутствовала: Таня Ваплахова.

Добрынин удивился: ведь это было ее первое письмо за долгое время. Первое письмо после ее приезда в Краснореченск в прошлом октябре.

«Дорогой товарищ Добрынин, — снова прочитал он. — Извините, что долго не писала, и большое спасибо за заботу, которую вы мне оказали осенью. Пишу вам, потому что больше написать некому. Нет у меня больше никого из родных и близких, кроме вас, поэтому и пишу с просьбой о помощи. Со мной случилось что-то непонятное. Напишите: можно ли мне к вам приехать? Уже несколько месяцев я в отчаянии, и некоторые надо мной смеются. Жду ответа, с уважением, Таня Ваплахова».