Вячеслав Рыбаков - После Апокалипсиса

Беззубый пал на колени.

— Упаси боже, батюшка! Этот, — он ткнул в Мосеса Артуровича, — за волосами ухаживать умеет по-всякому, чесать как надо, маслом мазать, чтобы росли лучше… Мозоли срезает!

— Мозоли? — Атаман утих так же быстро, как и взъярился. — Мозоли — это хорошо… Эй ты, жидок, звать тебя как?

— Мосес Артурович. Я армянин, — парикмахер задумался на мгновение, — ваше превосходительство!

Атаман хохотнул:

— Ишь, ловок… Превосходительство, хорошо сказал. Мосес… Мойша, что ли? А говоришь, что не жид. Ладно, пойдешь в дом, к бабам, возьмешь, что тебе нужно. И чтоб через час у меня на пятках ни одной мозоли не было. А порежешь или сбежать задумаешь — пристрелю. Пошел!

Атаман наградил парикмахера тычком в спину и повернулся к беззубому:

— Докладывай, Ангел!..

По счастью, в хоромах нашелся тазик, на кухне подходящий маленький нож и горсть соды, горячей воды тоже было не занимать. Осмелевший парикмахер вышел во Двор, нащипал подорожника, листьев березы, ромашек…

И минут через сорок Мосес Артурович чутко сидел рядом с пышущим паром тазом, в который Илья-Пророк соизволил поставить свои вонючие ноги — похоже, батюшка-атаман с рождения их не мыл. Клиент остался доволен. Осмелев, Мосес Артурович робко попросился на волю, за что получил по морде хозяйской дланью. «Служить будешь, человека из тебя, Мойша, сделаем! — повелел Атаман. — Хату ему, бабу в жены и за ворота не выпускать!» Гогочущие рейсеры тут же притащили одноглазую, тощую, как береза, немолодую вдову. Божий Атаман Илья-Пророк торжественно обвенчал ее с новым мужем и велел до утра не показываться ему на глаза.

Неожиданную жену звали Аграфеной, у нее была довольно большая, но совершенно разваленная халупа на южном краю села, подле тына, курятник с пятком плешивых кур, огородик и пятеро деток. Тринадцатилетняя красавица Любава, две подлеточки, веснушчатые близняшки Лелька и Лялька, десятилетний дурачок Юра и только начавший ходить Пашка. Когда потешный кривоногий пацаненок приковылял поздороваться с новым дядей и, поломавшись для виду, согласился пойти «на ручки», Мосес Артурович в первый раз за две недели перестал жалеть о своем приключении. Он подхватил теплого, чумазого малыша, неловко тронул губами макушку в младенческом белесом пуху и отвернул лицо, пряча подступившие слезы. «Ишь, ирод… детишек любит», — умилилась хмурая Аграфена.

Брака как такового у них не вышло — то ли стар был Мосес Артурович, то ли «лучевка» сделала свое дело, то ли дети во сне ворочались, то ли сама вислогрудая, высохшая супруга не прельстила — бог весть. В остальном же, на удивление, они сладились, поутру новобрачная встала первой, чтобы подать мужу завтрак — жалкую маленькую яичницу (половину Мосес все равно скормил Пашке). Заев угощение черствым хлебом, Мосес Артурович прошелся по хате, высматривая, что тут можно отладить, но взяться за молоток не успел — примчался парнишка от Атамана, мол, парикмахера требуют, расчесать драгоценную бороду перед утренней службой. Приказали так приказали. Покорный Мосес Артурович подровнял, подмаслил и уложил роскошную бороду Ильи-Пророка, попробовал взяться за гриву и отступился — мол, после бани бы, с маслом репейным да частым гребнем, и то заботы часа на два. Атаман легко согласился — на днях свадьба, перед ней банька, тогда и расчешешь. А пока ступай молиться со всеми честными хрестьянами.

Служба прошла на площади, перед хороминой. Жители Спас-Углов собрались приложиться к иконе Спаса, обменяться с соседями братскими поцелуями и послушать короткую, но весьма энергичную проповедь Ильи-Пророка. Атаман пообещал скорое процветание и наступление Божьего Царства, красочно описал, что именно сотворит небесное воинство с врагами и нехристями, не признающими последнего из пророков, скупо похвалил Беззубого Ангела за успешный рейд, приказал выпороть за нерадивость пастуха Якова и повелел начинать хоровой гимн во славу Христа, Богородицы и Пророка. Все сельчане истово повторяли за Атаманом слова кощунственной молитвы. Мосес Артурович удивился — похоже, люди и вправду сочли святым этого вшивого, неопрятного рыжего жулика. Когда народ разошелся — кто на работы, кто за добычей, кто охранять границы, — его снова позвали в хоромину. Четырем женам Пророка тоже нужен был парикмахер — посоветовать кремы и маски для лица и волос, срезать мозоли и поухаживать за ногтями. Три жены были веселы, щебетали и наперебой выхваляли мастера, четвертая уныло сидела в углу, обхватив руками живот. «Выгонят ее завтрева, — радостно сообщила Мосесу Артуровичу самая молодая. — У ней в пузе детки не держатся, троих скинула».

Так и вышло — на следующий день перед службой несчастную бабу со всеми пожитками спихнули со ступенек хоромины с наущением возвращаться к родне. Днем парикмахер причесал на девичник молодую невесту — пышнотелую тихоню лет шестнадцати с жиденькими, но длинными русыми волосами. Вечером собственноручно вымыл голову атаману, намазал репейным маслом, вычесал гребнем вшей, выстриг несколько колтунов и посоветовал впредь собирать кудри в косы хотя бы на ночь. За что и был наказан — Илья-Пророк тут же повелел Мойше впредь каждый вечер заплетать ему волосы, а заодно чесать пятки перед сном. После бани начался мальчишник во всей красе — Атаман с приближенными гуляли, пили чистый, как слеза, самогон и хвастали подвигами. Вскоре Мосеса Артуровича затошнило — не от выпитого, от баек. Он терпеть не мог запаха крови и полагал жизнь человеческую самым ценным из божьих даров. К тому же с молоком матери впитал уважение к женщине, к чуду зачатия и рождения. Очень сильно хотелось уйти, но пришлось дожидаться, пока Пророк налакается как свинья и отправится спать. Под присмотром бдительного охранника он заплел атаману волосы на ночь и убедился, что прическа не помешает пьяному. Можно было отправляться домой. У ворот парикмахера остановила кухарка, вручив солидный кусок свинины и бутыль самогона — за труд.

Довольная Аграфена покормила мужа теплой картошкой, вознамерилась налить рюмочку, но Мосес Артурович отказался. Вместо этого он велел бабе выйти с ним до курятника и там, подальше от чужих ушей, стал расспрашивать — кто таков Божий Атаман, откуда взялся и почему мужики его слушают. Оказалось, его превосходительство объявился в деревне через месяц после войны во главе небольшого, но хорошо вооруженного отряда. Захватить власть в селе, где половина людей еле таскала ноги, было несложно. Но держать под дулами автоматов толпу сельчан Илье показалось делом неблагодарным. Он заявил, что избран богом, небесные ангелы хранят его от радиации и нашептывают пророчества о конце света и скором пришествии Христа. В доказательство он предъявлял безупречную шевелюру, железное здоровье и, казалось, неиссякаемую мужскую силу — а ведь в деревне первый год после войны почти никто из мужиков не мог.

Ей, Аграфене, тоже выпало попробовать благодати — только сыночек родился глупый. А у других и здоровенькие рождались, да и до сих пор рождаются — половина деток в селе Ильичи. Пашка, он от второго мужа; первый умер в Смоленске, он свекровь навестить поехал, там и остался. А со вторым, Шуркой-пришлым, ее Атаман у колодца венчал. Хорошо жили, только Шурка крут был — и ногами бивал, и кулаком проходился по пузу. Один разок недосмотрела — дурачок в суп чихнул, — так Шурка его порешить хотел, еле-еле собой прикрыла, он по лицу ботинком вдарил, с тех пор глаз высох. Застрелили его у Гагарина, когда Пророк в дальний набег ходил. Вернулся б — и Пашку не доносила б. А так огородиком пробавлялись, грибами, Любавка с семи лет помогала везде, раньше и козочка-кормилица блеяла, так о прошлом годе сломала ногу — пришлось зарезать… Да, а Илья-Пророк правду чуял: где что творится, откуда враги придут, какая погода будет. Больных, случалось, руками лечил, кому помогало. Когда собаки из лесу поперли — загодя велел изгородь ставить, тын уже потом выстроили. И никто село не жег, не грабил, живность не уводил. Наоборот, вся округа Спас-Углы почитает столицею, Пророку кланяется, дань шлет. У них даже два рабочих трактора есть и армейская бронированная машина, бензин Ангел выменивает в Покровке, на мясо. А пушки чугунные местный умелец отлить в яме придумал. Одна взорвалась, остальные стреляют — редко, но метко, отбиться пока хватает. Так что дай бог Божьему Атаману Илье-Пророку долгой жизни…

На следующий день была свадьба. Рейсеры гуляли шумно, мужики держались скромнее. Невеста счастливой не выглядела. Почему — Мосес Артурович понял, увидев ее наутро после брачной ночи — заплаканную, избитую, с вырванными волосами. Похоже, мужу супруга не угодила. Илья-Пророк повадился бить ее каждый день, а после первого выкидыша выгнал вон и взял новую женку, из пленных. Той повезло больше — она забеременела тотчас и через несколько месяцев уже гордо носила острое пузико. Жизнь в селе шла своим чередом. Пару раз случались пограничные стычки, взбунтовалась деревня Грязищи, и рейсеры выжгли ее дотла. Кто-то рождался, кто-то умирал, кого-то пригоняли вместе с коровами и лошадьми из других областей. Пророк читал свои проповеди, пару раз в месяц и вправду впадая в припадки то ли ясновидения, то ли безумия. Однажды во время приступа он разоблачил заговор, троих мужиков и бабу вытащили из толпы и тут же, на глазах у всех расстреляли. Унылый Мосес Артурович каждый вечер заплетал атаману волосы, умащал драгоценную бороду и по отдельному повелению чесал пятки, пока повелитель не соизволит заснуть. С атаманскими женами было проще — у трех старших закучерявились отрастающие шевелюры, мягкие и красивые, — за одно это они готовы были носить чудо-мастера на руках.