Татьяна Рябинина - Кроссовки для Золушки

За столом я сидела рядом с Валькой Зайцевым. Он хандрил и мрачно цедил коньяк. Его Аннушка забрала детей, уехала к маме и собиралась подать на развод.

- Помиритесь еще, - пыталась убедить его я, но безуспешно. Валька плакался мне в жилет, пил и жаловался на тоску и безысходность.

Мало помалу его настроением заразилась и я. Почему-то мне стало себя жалко, а в голову полезло, что годы перевалили на четвертый десяток, перспектив никаких, и что с такими принципами я гарантированно останусь одно. И что разврат – это одно, а вполне разумное человеческое желание найти себе пару – совсем другое. Ну и что, что из этого ничего дельного не выйдет? Ну и что, что это очень даже не надолго?

Видимо, кое-что из этих мыслей отразилось на моем лице, потому что Зайцев вдруг перестал грустить. Голос его зазвучал бархатистей, глаза заблестели. И в танце он начал прижимать меня к себе крепче. Я заметила, что наши начали перемигиваться и кивать друг другу в нашу сторону. Тем временем ряды редели. Странно, куда они все подевались? В кафе, на мой взгляд, не было укромных местечек для интима. Или я настолько отстала от жизни, считая, что для этого нужно отдельное замкнутое пространство?

Пора было делать ноги.

- Валь, что-то голова разболелась, - пробурчала я, выбираясь из-за стола. – Поеду-ка я домой.

- Я провожу!

- Да не стоит.

- Стоит, стоит! – настаивал Валька. – Сейчас тачку поймаем.

Такси действительно поймалось очень быстро. А вот дальше началось то, что я вполне могла бы предвидеть, но по дурости упустила из вида, понадеявшись на наши с Валькой приятельские отношения. Нет, действительно, женщина может дружить с мужчиной, только если он монах. Но разве монах будет дружить с женщиной?

Уже в такси Валька норовил меня обнять покрепче и полапать за коленку. Я, как могла, пыталась отодвинуться, не желая устраивать скандал и позориться перед таксистом, который и так тихо посмеивался в усы.

У крыльца Зайцев чрезвычайно удивился и оскорбился, когда я начала прощаться, не пригласив его подняться.

- У тебя что, эти дела? – поинтересовался он.

Надо было кивнуть и ретироваться, но я чего-то застеснялась.

- Катя, ну мы же взрослые люди, - произнес Валька с интонацией, которую добрый доктор обычно адресует малолетнему дебилу. Лично у меня от этой дежурной фразы сводит челюсти. – И чего ты выпендриваешься, не пойму.

- По-твоему, не хотеть случайного секса – это диагноз? – отбросив стеснения, спросила я.

- Что значит «случайного секса»?! – возмутился Валька. – Мы что, с тобой только что в трамвае познакомились?

- А ты не допускаешь, что я могу вообще этого не хотеть? Просто не хотеть? – завопила я, придя в крайнюю ярость от промелькнувшей на заднем плане мыслишки: «А может, не стоит так уж сопротивляться?».

- Ты, Туманова, просто чокнутая!

- А что, нормальная женщина непременно должна хотеть каждого встречного мужчину?

- Нормальные женщины, Катя, не разговаривают с кроссовками, - отрезал Валька и пошел по направлению к автобусной остановке.

В квартиру я вошла вся в слезах.

Валька был абсолютно прав. Нормальные женщины не разговаривают с кроссовками. В том смысле, что у нормальных женщин в моем возрасте обычно имеется семья. Муж и дети-школьники. А если не семья, то хотя бы карьера и сердечный друг. А у ненормальных – скучная работа, пустая квартира и в корне неверные представления о том, каким должен быть настоящий мужчина. Неверные потому, что таких мужчин просто не бывает в природе.

- Катенька, что случилось? – обеспокоенно спросил из кухни Кросс, услышав мои всхлипы.

От этого ласкового «Катенька» мне стало так жалко себя, что я плюхнулась на табуретку, уронила голову на стол и зарыдала в голос, размазывая макияж по лицу, руками и столешнице.

И тут Кросс начал говорить. Что именно – наверно, это трудно передать. Да и не все ли равно? И я уже совсем не обращала внимания, как странно, механически звучит его голос – столько в его словах было нежности, желания утешить, успокоить. В какой-то момент я вообще забыла, кто находится рядом со мной, кто называет меня всеми этими ласковыми именами. Мне показалось вдруг, что рядом тот, кого я так долго ждала. Сильный, смелый, надежный. И в то же время не боящийся быть добрым и нежным.

Все мое существо словно сжалось в комочек, а потом – потянулось навстречу голосу. Легкая дрожь пробежала по спине. Вот-вот теплая тяжелая рука проведет по моим волосам, скользнет по щеке, а потом моих губ коснутся другие губы – и мир исчезнет. Ожидание этого мгновения стало нестерпимым, оно причиняло почти физическую боль. Я открыла глаза.

На подоконнике стояли кроссовки. Белые, с голубыми полосками и грязноватыми шнурками.

Разочарование было таким острым, что захотелось зарыдать снова, еще сильнее. Я набрала побольше воздуха и… расхохоталась.

Все встало на свои места.

Сварив кофе и вытащив из шкафчика «гостевую» бутылку коньяка, который сама потребляю в исключительных случаях, я села за стол и стала рассказывать Кроссу о происшедшем – уже не жалуясь, а посмеиваясь над собой, над Валькой и над коллегами. Реплики Кросса были в том же ключе, и вскоре я опять забыла, что беседую с кроссовками, хотя прекрасный принц с поцелуями мне больше не мерещился. Словно просто болтала с хорошим приятелем. Почти как с Димкой или Ванькой, но не совсем. Димку я давно уже не воспринимала как мужчину. В качестве духовного лица он периодически вправлял мне мозги и выслушивал ворох пакостей, который я тащила ему на исповедь. Поскольку любые другие отношения между нами исключались, я даже о прошлом старалась не вспоминать: с одной стороны, было жаль, что сделала глупость, а с другой, подобные воспоминания только мешали – на той же исповеди или когда, к примеру, надо было поцеловать ему руку при благословении. Хотя еще не известно, стал бы он священником, если бы мы поженились. Скорее, вряд ли. Ну а Котик – тот вообще не мужик, а отросток компьютера.

А с Кроссом я болтала именно как с представителем противоположного пола. И не просто, а который меня заинтересовал. Может быть, я даже строила глазки и по-всякому кокетничала – не помню, потому что была, скажем так, не вполне трезвая. А может, и внешний облик собеседника меня именно поэтому не интересовал? Или уже пошли вариации на тему «Аленького цветочка» и «Красавицы и чудовища»?

- Кошмар! – прервала я свою оживленную болтовню. – Кажется, я жутко пьяная. Вообще всегда настоящий кошмар, когда один пьяный, а другой трезвый. Пьяный думает, что он просто веселый и раскованный, а трезвый смотрит на него и говорит себе: «Фу, какая мерзкая пьянь!». А уж если трезвый – мужик, а пьяная – баба…

- Ну, не такая уж ты и пьяная… еще, - тактично отозвался Кросс.

- А если была бы совсем пьяная? В стельку? Что бы ты сделал?

- А что, у меня есть выбор?

- Нет, если бы ты был не ты, а… ты?

- Ну… - задумался Кросс. – Наверно, я бы водил тебя от кровати до туалета и держал над унитазом. А если бы ты уже не могла ходить, то принес бы тебе тазик и следил, чтобы ты не захлебнулась.

- И тебе не было бы противно? – поразилась я.

- Я думаю, мыть обкаканную попу своим детям не более противно.

- Что, вспомнил? – я чуть не протрезвела от ужаса. – Богатый опыт мытья обкаканных детских поп?

- Нет. Это теоретически, - успокоил меня он.

- А-а… Да, пожалуй, ты бы прошел мой поносный тест.

- Какой тест? Поносный? Вас ист дас?

- Да как тебе сказать… - замялась я. – Просто я еще со школы всех своих знакомых мужского пола проверяла. Реакцию на определенные раздражители. Глупость, наверно…

- Ну уж нет! Давай колись! Или ты боишься, что сейчас мне расскажешь, а потом я твой тест пройду, потому что знаю условия?

- Видишь ли, одна моя знакомая сказала, что тест тестом, а замуж я если и выйду, то исключительно по любви и за козла, который этот тест все равно не пройдет. Тем более от единственного мужчины, который его прошел, я сама сбежала.

- Тем более. Рассказывай.

- Началось это в седьмом классе. Мне жутко нравился один мальчик из параллельного. Эдакий мачо, за ним почти все девчонки бегали. Ну, страдала я страдала, а потом он сам ко мне подошел. Дня три я была на седьмом небе от счастья. А потом мы с ним куда-то в трамвае поехали. Сидим, вдруг бабка входит, старая-престарая, с палкой. Я заерзала, а прынц мой и в ус не дует. Ну, я не выдержала и встала, бабка села. Так что ты думаешь, он мне потом такого наговорил, когда мы вышли. Оказывается, по моей милости он вынужден был целых две остановки страдать рядом со старой вонючей грымзой. Ну, всю мою любовь-морковь в одночасье как отрезало. И вот начал мой тест потихоньку складываться. Что-то сама придумала, что-то вычитала.

- А что еще, кроме готовности уступать место бабкам? – заинтересовался Кросс.

- Во-первых, готовность расстаться ради меня с некоторой денежной суммой. Это проверка на жадность. Не подумай, я подарков не требовала. Просто тихонько намекала… А там уж по возможностям – неважно, бриллиант или мороженое. Есть такие, которые и мороженое не купят. Или купят, но словно от сердца оторвут. Во-вторых, готовность помочь в грязной работе по дому. В-третьих, готовность проигнорировать мою подругу. У меня была одна такая – и есть. Красивая стерва. Я специально всех с ней знакомлю, а она, дура, тащит их в койку и думает, что потихоньку сделала мне гадость. Ну а круче всего – это понос. Это уже фигура высшего пилотажа.