Андрей Белянин - Трилогия "Багдадский вор"

— Вам, людям, никогда не понять, что такое воля для нас, джиннов, — после первого долгого глотка кивнул Бабудай-Ага. — Я служил многим. Обычно по исполнении трёх желаний мне было даровано право ждать нового хозяина и господина. Ещё три желания. Потом ещё и ещё. Люди менялись, их лица давно слились для меня в одну жестокую маску…

— А дедушка Хайям?

— Он был добр, — ровно подтвердил джинн. — Но и он имел свои цели. Я никого не осуждаю. Есть люди, есть джинны, одни служат другим, в этом проявляется воля Аллаха. Но до твоей женщины, почтенный Багдадский вор, ещё никто не даровал мне свободы…

— Она прелесть, — царственно согласился Оболенский. — И по своей воле я не уйду из её плена никогда.

Нежная Джамиля лишь теснее прижалась к широкому плечу рослого россиянина, и её взгляд блуждал в неведомых далях. Она нашла своего храброго льва, а остальное было лишь прилагательным…

— Я бы хотел хоть чем-то отблагодарить её и всех вас. Чем-нибудь посерьёзнее пива.

— У меня есть желание! — сразу поднял руку довольный Ахмед, но, встретив укоризненный взгляд жены, осёкся. — То есть у нас есть желание, одно на двоих…

— Оно не в моей власти, — хмыкнул мудрый джинн. — Ибо его уже исполнил Всевышний, через восемь месяцев у вас будет мальчик.

— Тогда, пожалуй, я тоже воздержусь от желания, — подумав, решил Ходжа. — Пусть оно исполнится не сейчас, но в момент, угодный небесам…

— А я… мне… — начал было Оболенский, но опустил глаза, и Бабудай-Ага понимающе хлопнул его по плечу.

— Я помню. В тот же день и тот же час. Это будет исполнено без твоей просьбы. Но что же хочет моя избавительница, чьё благородное сердце даровало мне высочайшее благо на свете — свободу?..

— Я не могу просить тебя оставить мне моего возлюбленного, — тихо начала она. — Мне известно, что далеко, в другом мире, его ждут жена и дети. Но если у меня всё же есть желание, то пусть…

— Слушаю и повинуюсь, госпожа, — тут же перебил её джинн, и никто так и не услышал, о чём просило сердце нежной Джамили…

…Я встал, наверное, часов в двенадцать, не раньше. Солнце вовсю било в окно! Насреддина на балконе не оказалось, видимо, он ушёл бродить где-нибудь и явится лишь под вечер, дорассказать мне окончание этой волшебной истории. Три почти полностью исписанные тетради валялись на подоконнике. Господи, что я там написал, чего мне тут нафантазировали, и ведь, главное, ни у кого не проверишь?!

Мой сотовый разразился стандартной мелодией Nokia. Номер был незнакомый, но голос…

— Лев?!

— Андрюха, чёрт побери, старик, карданный вал тебе в заднюю дверцу, где ты вообще пропадаешь? — Голос Оболенского умудрялся мгновенно заполнять всё пространство. — Мне тут передали, что у тебя поселился какой-то азиат, выдающий себя за Ходжу Насреддина? Так вот, гони его в шею! Будет врать, что знает меня, не верь! Слушай, ну сколько же аферистов развелось, хоть на улицу не выходи, а?

Я меланхолично шагнул к окну и глянул вниз. На площадке перед моим домом стоял домулло, закидывая на плечо дорожный хурджин. Увидев меня, он радостно улыбнулся и помахал мне рукой, предварительно поклонившись и приложив ладонь ко лбу и сердцу. Значит, действительно ему пора? Но самое удивительное, что рядом с ним на крепеньком сером ослике сидела красивая восточная девушка, сжимающая в руках старую медную лампу…

— Лёва-джан?

— Да?! — не сразу откликнулся он. — Андрюха, ты чего? Я ж говорю, это аферисты и…

— К тебе гости, встречай.

— Ты… серьёзно?

— Да. Куда уж серьёзнее.

— Тогда… скажи ей, что я… я её жду!

Оболенский повесил трубку. Вдоль улицы раздавался еле слышный цокот маленьких подковок. Им далеко добираться до Москвы, но зато теперь я точно знал желание сердца Джамили.

Храни, Аллах, любящие души любой веры, и пусть всё будет как будет…

Две тысячи одиннадцатый год стал поистине переломным для судеб мира, ознаменовав себя волной революций в ряде мусульманских стран, решивших сбросить оковы многолетних автократических режимов. На смену одряхлевшим старцам, любой ценой стремившимся удержаться у власти, пришли новые люди. Что принесет исламскому Востоку, а вместе с ним и его ближайшим и далеким соседям этот передел, судить пока еще очень трудно. Процесс, как говаривал первый и последний Президент СССР, только пошел. Однако уже сейчас намечается опасный крен к фундаментализму, когда, отказываясь от светского характера государства, новые власти провозглашают курс на возврат к «истинно мусульманским ценностям», к законам шариата. К чему это может привести? К большому скачку в экономическом и духовном развитии или к изоляционизму? К появлению масштабно мыслящих лидеров вроде Мустафы Кемаля Ататюрка или вождей-консерваторов типа аятоллы Хомейни? Подобные вопросы тревожат каждого здравомыслящего человека, а особенно представителей духовной культуры: писателей, кинематографистов, композиторов.

Не остался в стороне от процессов, происходящих в мире, и известный писатель-фантаст Андрей Белянин. Хотя, казалось бы, какое дело ему, автору произведений юмористического фэнтези, до всех этих политических треволнений? Ведь он сейчас загружен несколькими творческими проектами, сочиняя циклы об Оборотном городе и демоне по вызову, работая над экранизацией своих произведений. Так нет же! Неугомонная душа не позволила Белянину промолчать. Писатель и высказался. Сначала в нашумевшем интервью по поводу перспектив развития отечественной и зарубежной фантастики, где он, шокируя многих собратьев по перу, заявил, что почему-то в произведениях НФ нет «крейсеров с именами наподобие „Гарун аль-Рашид“. Почему? Элементарно, таким образом в будущее проецируется очень популярная сейчас мысль: исламский, восточный мир не имеет права владеть высокими технологиями. Пусть сидят тихо, разводят верблюдов и не лезут в компанию к большим дядям. Вот фантастика нас и учит жестко реагировать на исламскую угрозу. А как же, ведь впереди глобальная война, остаться должен только один! Хуже всего то, что здесь мы поем с чужого голоса, плетемся в хвосте у Америки, которая успела всем внушить: „Главный враг — ислам!“ И мы послушно повторяем. Для меня это дико. Я живу в Астрахани, где православные и мусульмане мирно сосуществуют. Мой соавтор — татарка, мусульманка, и представляете, некоторые русские коллеги меня за это недолюбливают…» Вполне закономерным продолжением этих мыслей стал роман «Верните вора!».

О чем эта книга? Кажется, все так просто. Снова кто-то перемещается из нашего времени в некое условное прошлое и там пускается во все тяжкие, потешая читателя головоломными приключениями. Однако это уже третье произведение о путешествиях «багдадского вора» Льва Оболенского на Восток. Казалось бы, в первых двух автор уже сказал все, что мог, а герой совершил все мыслимое и немыслимое, вплоть до посрамления самого шайтана. Куда уж дальше и больше? Разве что замахнуться на Самого… Не слишком ли смело? А Белянин так и делает.

Если оставить в стороне историю Лёвы-джана, сосредоточившись лишь на ее обрамлении, в качестве которого выступает рассказ о приезде к писателю в гости Ходжи Насреддина, то можно видеть, что перед нами книга о Боге. О его формах, именах, посланниках (лживых и истинных), об особенностях поклонения Всевышнему. Неслучайно уже на первых страницах вместе со звуками намаза звучит и такое: «И мир внимает священным словам „Аллах акбар!“». Не тому страшному, доставшему всех, безумному кличу террористов, убивающих женщин и детей, а — исходному, чистому, незапятнанному смыслу этих слов: «Господь велик! Воистину велик! Мы все лишь неразумные дети его, и наша жизнь подобна песчинке в часах Вечности». Почти гоголевская философичность. Здесь ключ к пониманию идейного замысла романа. Читать книгу нужно, чуть отстранясь от ее восточного колорита, понимая, что часто поминаемый в ней Аллах — это не какая-то дань исламу, заигрывание с мусульманами и не элемент воссоздания местного колорита, а просто обращение к Богу. В самом деле, когда средневековый европеец или древний русич на страницах исторических или историко-фантастических книг всуе поминает имя Господа, это почему-то не вызывает отторжения и настороженности даже у отъявленных атеистов. А вот Аллах в устах белянинских персонажей (может, и слегка избыточно упоминаемый) сразу заставляет читателя напрячься и заподозрить неладное. Дескать, пора спасать любимого писателя, а то что-то не то с ним происходит. Совершенно напрасные опасения. Фантаст по-прежнему тверд в вере православной. Однако это не мешает ему с уважением относиться и к другим религиям. Тем более что христианство и ислам имеют одни корни.