Николай Блохин - Балтийская песня

– Есть, товарищ Нечепуренко! – отчеканил Коля Щупакин, закинул винтовочку за широкое плечо и побежал по лестнице наверх.

Иван Григорьевич с удивлением отметил про себя, что кудрявый матрос, пожалуй, всё делает как надо… Посмотрим, посмотрим…

Нечепуренко же знакомился пока с наглядной агитацией отдела. Он равнодушно прошёл мимо вымпела ДСО "Труд", поморгал глазами на фотографии передовиков, остановился у доски с перечнем обязательств отдела. Внезапно зрачки его сузились.

– Это что?

Иван Григорьевич пожал плечами:

– Это экран социалистического соревнования.

Матрос нехорошо посмотрел на него.

– С социализмом, значит, соревнуетесь? Так-так… А кто в этой схватке победит, догадываешься?

– Догадываюсь, – тихо ответил Иван Григорьевич, покосившись на пулемётчиков у окна.

Дверь с грохотом отворилась, и в комнату вошли один за другим сотрудники планового отдела во главе с бледным как смерть начальником. За ними вразвалочку вошёл моряк Коля Щупакин, клацнул затвором винтовки, выкидывая патрон из ствола, гордо доложил:

– Так что, привёл, товарищ Нечепуренко. Сначала не хотели, а потом сразу уговорил…

Нечепуренко поднял брови:

– Я тебе, Коля, что оказал? Бумаги принести! Кулькуляцию там какую-то. На кой хрен мне эта бледная немочь?

– Я, товарищ Нечепуренко, пытался объяснить. Номер, какой ты мне говорил, я забыл. Виноват, конечно. Я у дьячка выучился считать только до восьми. А дальше не могу. Меня и отец за это бил нещадно. Дальше восьми сбиваюсь. Какой там номер?

– Девятьсот девятнадцать, – подсказал Иван Григорьевич.

– Вот-вот. Номер я плохо запомнил, а буржуев тебе всех лично привел. Спрашивай у их, чего надо.

Тут же к телефону усадили нужного человека, и тот стал, заикаясь, диктовать в трубку цифры. Перед плановым отделом извинились. Комната стала пустеть.

Прошло два дня. Как ни странно, работа института шла своим чередом. Машинистки барабанили полугодовые отчёты вперемежку с рапортами, мандатами, листовками. Матросы совместно с институтским механиком починили давно не работающий лифт. Умело сколоченная бригада инженеров с песнями выехала в подшефное село на уборку картофеля (деревне надо помогать!). В профкоме удивительно быстро и без привычных скандалов справедливо перекроили очередь на квартиры.

На третий день в отдел Седловского-Нечепуренко зашёл грозный комиссар. Начальники – бывший и теперешний – работали.

– Ты, батя, мой чугунок с правильного пути не сворачивай, – уверенным тоном настаивал Нечепуренко. – Мы обещали в этом квартале сделать что? Тридцать четвёртый договор закрыть полностью, а по девятьсот девятнадцатому отчитаться на сорок процентов. Так? Ну и какого же хрена мы будем пупы надрывать, ежели на одесском заводе ещё фундамент под этот корпус не залили?

– Фундамент не залили, а письмо замминистра обязывает нас… – возражал Иван Григорьевич – Письма писать они все горазды! Пущай сперва вагоны даёт под оборудование…

Комиссар оборвал разговор крепким ударом волосатого кулака по столу. Иван Григорьевич вздрогнул. От удара на дисплее настольного калькулятора выскочило число "пи".

– Так что, товарищ Нечепуренко, срочно сдавай дела. Выступаем. Получен приказ из штаба: перебросить экипаж эскадры… – комиссар наклонился к уху Нечепуренко и что-то жарко зашептал.

Нечепуренко поднялся, одёрнул бушлат, крякнул и, не глядя на Ивана Григорьевича, вышел. Комиссар погрозил Седловскому кулаком, хотел что-то сказать, не сказал и тоже вышел. В коридоре затопали тяжёлые матросские ботинки. Потом все стихло.

Прошла ещё неделя. Выветриваться стал махорочный дым из коридоров, вставили в отделе Ивана Григорьевича выбитое пулемётчиками стекло. Машинистки приуныли. При подведении итогов экономисты института с удивлением обнаружили, что план месяца выполнен на сто двадцать процентов, несмотря на то что добрая четверть сотрудников убирала картошку.

Неожиданный феномен стал понемногу забываться. Только Иван Григорьевич, высиживая долгие часы на совещаниях у руководства, иногда жалел, что нет рядом с ним кудрявого матроса Нечепуренко. Делового, решительного, перепоясанного пулемётными лентами.

А ещё через неделю, на очередной планёрке в отделе, услышал Иван Григорьевич внезапно тихие, дружные мужские голоса:

– Смело, товарищи, в ногу! Духом окрепнем в борьбе…

Иван Григорьевич вскочил и бросился к окну. По залитому солнцем асфальту мчались разноцветные "Жигули". Электронные часы на высотном здании гостиницы "Интурист" перебросили очередную минуту. Кто поёт?

– В царство свободы доро-о-гу грудью проложим себе!

Иван Григорьевич повернулся назад:

– Наташа, выключите радио. Заседание продолжается.