Кир Булычев - Ксения без головы

– Не только гости, но и подарки, – засмеялся отец.

– Яблоки плохие, – сказала мать, – у нас лучше.

Они говорили, спорили. Они стояли в двух метрах от Ксении и нарочно ее не замечали. Словно хитрили.

Тут уж ей стало совсем неловко. Она поднялась с дивана. Диван заскрипел. Хозяева, как по команде, повернулись к нему.

– Что это? – насторожилась мать.

Ей не ответили.

Теперь Ксения выпрямилась. Сразу скрипнули половицы.

– Кто здесь? – спросил отец.

Ксения устала трепетать. Как только она заметила просвет между членами семейства, тут же кинулась вперед.

Конечно, они почувствовали движение воздуха и в удивлении обернулись. Но почему-то Ксению не увидели.

Она выбежала наружу, под дождь, в темноту. Никто ее не преследовал.

Зря, подумала, не взяла сумку! Не столько яблок жалко, как сумки, почти новой... И, переваливаясь как утка, побежала. А шагов через двадцать натолкнулась на свою вторую сумку с яблоками, совсем плохонькую.

При страшном невезении, бывает, и везет.

Ксения подняла сумку и торопливо засеменила к автобусной остановке. Сеял дождь, и она промокла как цуцик.

Последний автобус, если верить расписанию, уже ушел. Но – опять везение: как раз тут он и появился, сверкая теплыми огнями, уютный и большой. Номер 45, «Пьяный Бор – Великий Гусляр».

Автобус притормозил, но тут же снова стал набирать скорость. Ксения кинулась за ним и на бегу замолотила в дверь. Видно, водитель Ксению не заметил, однако на стук среагировал.

Она поднялась по ступенькам, втащила за собой сумку.

– Спасибо! – крикнула водителю.

В автобусе – только парочка целующихся подростков. Сначала они на Ксению и не посмотрели, но потом парень сказал:

– Ну и дела! Тетка без головы.

Ксения уселась, а парочка вновь принялась целоваться...

Такое стечение обстоятельств – дождь, темнота, почти пустой автобус – и привело к тому, что Ксения до самого дома не догадывалась, что стала невидимой. Представляете: раза три за дорогу она посмотрела на часы, часы были на невидимой руке, но Ксения их видела, а отсутствия руки не замечала. Так и доехала до Гусляра.

Невидимая Ксения спокойно дошла по ночному Гусляру до своего дома, и если ей встретились два-три обывателя, то они не удивились ее внешнему виду – начисто отсутствовала лишь голова. Но когда она подходила к своему подъезду, к нему же подходил сварливый старик Ложкин, который гулял с собачкой Пушком, беспородным истериком.

Именно эта собачонка и подняла страшный шум, когда увидела, что Ксения явилась домой без головы.

Ложкин не стал собаку одергивать, так как считал ее умной и сторожевой, а сторожить, по его понятию, означало «подавать сигналы по инстанциям».

Сам же он видел плохо, поскольку страдал редкой в наши дни болезнью – куриной слепотой.

Он решил было, что это, верно, не Ксения, а кто-то воровской специальности. Лезет, замаскировавшись.

– Ты куда! – начал кричать. – Ты чего по нашим сараям лазишь?

На шум открылось окно на втором этаже. У этого окна уже давно сидел Корнелий Иванович Удалов, супруг Ксении, который сильно переживал, куда делась благоверная.

– Чего там? – подал голос сверху. – Это ты, Ксюша?

Ответить Ксения не смогла, потому что Ложкин стал оттеснять ее от дома, защищая собственность. Собачка продолжала истерично лаять. Удалов пытался понять, что там, внизу, происходит. И тут из подъезда выскочил профессор Лев Христофорович Минц – в атласном халате, подарке магараджи Вайсуробада, которого Минц избавил от тараканов. Профессор уже давно временно поселился в Великом Гусляре, чтобы в тишине и покое ставить опыты и совершать гениальные открытия. Хотя надо сказать, что ни покоя, ни тишины он тут не нашел.

Итак, выскочив из подъезда на крики и лай, Лев Христофорович увидел Ксению Удалову без головы и кистей рук, Ложкина с собачонкой и Удалова, пытающегося спрыгнуть со второго этажа.

– Спокойно! – сразу оценил ситуацию профессор, которому приходилось наблюдать людей в самых различных обличиях. – Ксения, советую вам немедленно идти домой и ложиться спать.

– Я только сначала душ приму, – ответила Ксения, – а то простужусь. Окоченела вся.

Даже испытанному жизнью Льву Христофоровичу было нелегко слышать голос, который возникал из некой глубины – то есть там, где кончалось тело Ксении Удаловой.

– А ты, Корнелий, – приказал профессор ее мужу, – немедленно, не глядя на Ксению, спускайся ко мне, поговорить надо.

– Ну я пошла? – спросила Ксения.

– Завтра в восемь утра быть у меня! – велел Минц.

А Ложкин тем временем крикнул:

– Так дело не пойдет! Я сейчас милицию вызову.

– Не вызовешь, – спокойно возразил Минц. – Тебе спать пора: врачи прописали.

И тогда во дворе воцарился покой.

Но вскоре, уже дома, вскрикнул Корнелий Иванович: на плохо освещенной лестнице он увидел свою жену без головы. Однако усталая Ксения на то не прореагировала – мало ли из-за чего кричит ее муж! Он уж скоро пятьдесят лет кричит. И прошла в квартиру.

– Что с ней случилось? – спросил Удалов Минца. – Ей оторвало голову? Это не опасно?

– Голова на месте. Но невидимая! – прошептал профессор. – Теперь так: осторожненько, чтобы не травмировать жену, загляни в ванную, проверь, вся ли Ксения невидимая или только частями. Понял?

– Как не понять!

– Кажется, она в каком-то шоке и потому сама не понимает, в чем ее беда... Если к утру не придет в себя, будем искать пути к излечению.

– Думаешь, опасно?

– Я тебе не отвечу, друг, пока не догадаюсь, чем же вызвано это заболевание. Иди домой, загляни в ванную, а потом тихонько ложись спать и делай вид, что ничего не произошло.

И в этот момент страшный, пронзительный, подобный воплю смертельно раненной серны, крик потряс ночной Великий Гусляр. Замолк оркестр на эстраде городского парка, перестали целоваться влюбленные, взлетели стаи заснувших было ворон, заверещали, будто в икоте, сторожевые сигналки иномарок. Это Ксения Удалова, войдя к себе домой, мимоходом посмотрела в зеркало и ужаснулась: головы на привычном месте не было!

Нет, не удалось дотянуть до утра.

Удалов подхватил рыдающую жену и увлек ее в квартиру Минца, в его кабинет.

– Значит, он шел за тобой? – повторил Минц за соседкой.

– Шел и молчал.

– И если ты быстрее, то и он быстрее?

– А еще дождь ледяной, буквально ледяной.

– И что ты испытывала?

– Как что? Ужас испытывала.

– Как во сне? Как кошмар?

– Во сне – это еще детские штучки. Хуже! Я думала, что умираю. Что уже умерла, безвозвратно.

– А когда увидела...

– Он был такой... как я и боялась! Именно такой. Человек-смерть.

– И ты поняла...

– В тот момент мне некуда было бежать: ни щелочки, ни окошечка, ни дырочки – ничего. Дверь одна, а он на меня от двери идет. Свет зажег и идет.

Удалов всхлипнул – он переживал за жену. Но Минц вел себя совсем иначе:

– Великолепно! Исключительно! О таком можно только мечтать! Я всегда утверждал и пытался вколотить эту свою мысль в головы оксфордских так называемых мудрецов, что организм при достижении определенного уровня страха уходит в мир эскапизма.

– Чего-чего? – не поняла Ксения. Она была напугана, подавлена и очень хотела спать.

Минц продолжал:

– Психологически затравленный индивидуум убегает от действительности. Чтобы спастись. Он может перелететь в другую точку времени или пространства, он может, оказывается, стать невидимым. Это же открытие века! Мы с тобой, Ксения, наверное, прославимся.

– А можно мне вернуться обратно в свой прежний вид? – робко спросила Ксения.

– Зачем это тебе?

– Завтра у внука в детском садике День примирения и согласия.

– Обойдутся, – сказал Минц. – Несовместимые по важности события. И прошу тебя, Ксения, не выступать!

– Слушай, Лев, – подал голос Удалов, – а когда это пройдет?

– Пройдет, пройдет, не беспокойся. Но в наших интересах сделать так, чтобы прошло не очень скоро.

– Ой, почему? – испугалась Ксения.

– Потому, что мы должны тебя замерить, все вычислить и, главное, понять, что же такое невидимость.

– И что это такое?

– Вот это нам и нужно выяснить. А если повезет и природа подарит нам день-другой, то надо будет выделить в тебе чистое вещество. Скажем, «невидимий».

– Во мне нечистых вещей не бывает! – горячо откликнулась Ксения. И потом поинтересовалась: – А можно без анализов обойтись? Уж очень я утомилась.

– Можно, но не нужно, – ответил профессор. – Мы несем ответственность перед наукой. Сейчас сделаем анализ крови, и пойдешь баиньки.

Ксения вздохнула и позволила Льву Христофоровичу взять кровь из вены и из трех пальцев по очереди. Потом она побрела спать, а Минц, конечно же, остался у центрифуги и электронного микроскопа. И не сомкнул глаз до самого утра.

Супруги поднялись к себе в квартиру, Ксения стала раздеваться перед сном, и тут Корнелий возблагодарил судьбу за то, что остальные члены семьи уже спят. Зрелище было не для слабонервных.