Лев Лукьянов - Вперед к обезьяне!

По утрам, не признавая субботних и воскресных дней, сенатор прежде всего знакомился с цифрами сводок — сколько прибавилось красных кружков, кому удалось перебраться в желтые или даже голубые. Как и всякий толковый руководитель, сенатор Дан мало интересовался конкретными делами, разве только если речь шла в них о наиболее известных лицах, либо в тех случаях, когда члены Особого комитета не могли столковаться между собой. Сенатор предпочитал заниматься общим руководством и стратегическими проблемами…

Утро за чистым окном кабинета выглядело великолепно. Июльское солнце упрямо пыталось пробиться сквозь пыльные облака, висевшие над городом. От этого небо казалось бронзовым. И темные сгустки дыма, обозначавшие на горизонте заводские районы, необыкновенно рельефно читались на этом фоне. В нижней части пейзажа, заключенного в оконную раму, за частоколом высотных зданий кое-где виднелись изгибы набережных, плавно ограждавших темное месиво реки…

Особый комитет плодился в сотнях бетонных ячеек, висевших громоздкими гроздьями на неправдоподобном гигантском ветвистом сооружении, похожем не то на высохшее дерево, не то на оленьи рога. Это здание новейшей конструкции высоко вздымалось над столицей, как бы символизируя первостатейное значение учреждения, которое возглавлял сенатор Дан.

Убедившись, что за окном все в порядке, старый джентльмен приступил к изучению новостей, дожидавшихся на столе. Вот уже третий день сводки, исследовавшие перемещения цветных значков, сообщали одни и те же данные.

«Любопытная ситуация, — задумался сенатор, разглядывая бумаги. — Либо нация еще не успела сформировать свое отношение… либо мой комитет не понимает, с каких позиций теперь следует производить оценку умонастроений. Ведь до сих пор нет официальной точки зрения…»

Об этом старику не надо было рассказывать — Первый по его совету категорически запретил всем видным государственным чиновникам высказываться о положении в стране.

Молоденькая статная секретарша, зная, что сенатор благоволит к ней, вошла без стука.

— Мистер Дан, к вам идет старина Додд, — сообщила она.

Тучный верный Додд — правая его рука и друг, человек, обладавший феноменальным нюхом, когда-то баловавшийся журналистикой, но отыскавший себя по-настоящему только в тайном сыске, — старина Додд стоял перед столом сенатора, восторженно тряс своим необъятным животом и, глотая слова, рассказывал:

— Понимаешь, Дан, ночью до меня дошло! Чувствую, дело нечисто! Чтобы целых три дня! Таких дня! Короче, у него мозги не выдержали! Так я и думал!

— Не спеши, — остановил сенатор, с интересом слушавший приятеля. — Ты о чем? Толком говори.

— Да о нашем компьютере! Я тебе всерьез говорю — бедняга скис, свихнулся! На таком крутом повороте может устоять только человек, живой человек! А тут электроника, пневматика! Короче, Дан, лежу, думаю — быть того не может! Сам знаешь, кольни нацию булавкой в зад, она до потолка подпрыгнет. А тут не булавка — тут ножом пырнули! Понял?

— Понял, — кивнул сенатор. Он снова взял папку со сводками. — Ты им не веришь?

— Я? — Додд воодушевленно постучал себя по груди. — Я с шести утра в отделе статистики! Я их там заставил побегать!

— Представляю, — усмехнулся старик. — Пустили, наверное, приличную лужу от страха.

— Лужа — не то слово! Море напустили! Мальчишки! Интеллектуалы! Технократы! Они меня уверяли, что все мигает, все крутится, все пыхтит нормально! Исправен, мол, их компьютер! Черта с два! Короче — разобрались. Но прими таблетку, дружище. Тогда дам настоящие цифры.

— Не дури!

— Я всерьез говорю. Плохо дело.

Сенатор знал своего Додда давно — этот зря пугать не станет. Молча достав из стола белый тюбик, старик поднес его ко рту, сжал — и успокоительная таблетка метко стрельнула из пластмассового жерла под его аккуратные седые усики…

Новые сводки, которые показал Додд, были ужасны. В первые часы после заявления Национального синдиката красные кружки потеснили другие значки на 16 процентов. Но уже на следующий день они овладели пятьюдесятью процентами населения! Сутками позже из каждых десяти граждан восемь с половиной встали на сторону синдиката! Красные значки подмяли розовые. Почти совершенно исчезли желтые. Сдали свои позиции голубые. Пошатнулись даже черные кресты…

— Смотри в корень, Дан, — успокаивающе произнес Додд. — Дело, понятно, не в бунтарских идеях, которые внезапно охватили общество. Просто компьютер растерялся, сдрейфил и не сумел произвести никакого мало-мальски стоящего анализа. Он просчитал по самой примитивной схеме — если Национальный синдикат вне закона и если гражданин высказывается за действия синдиката, значит, данный гражданин сам вне закона…

Сенатор устало откинулся в кресле. Уселся и Додд. Он долго вертелся, стараясь втиснуться в объемистую кожаную яму.

— Ты обратил внимание на черных? — спросил он.

— Это я предвидел. Части большого бизнеса выгодна новая обстановка. Я просчитался в другом…

— В чем?

Старик молча и бесцельно крутил свою трость.

— Да оставь ты эту палку! — вдруг обозлился провидец.

— Я не ожидал, что Великая национальная традиция рухнет в два дня, — признался наконец сенатор. — Мне казалось, синдикату придется повозиться по крайней мере три-четыре месяца…

— Месяца? — удивился друг. — Ты так и ориентировал президента?

— Да.

Толстяк сожалеюще вздохнул. Его круглая физиономия с оттопыренным носиком, с трудом вздымавшимся над пухлыми щеками, вдруг искренне опечалилась. Уголки рта уныло съехали вниз, а маленькие голубые глазки, только что возбужденно и весело сверкавшие, потухли.

— Старина, — смотря куда-то мимо приятеля, тихо проговорил Додд, — тебе это дельце может стоить кресла…

— Как бы не так! — раздраженно ответил старик и даже пристукнул тростью об пол. — Прежде всего надо взять в компанию Ургера!

— Обязательно! — не раздумывая, поддержал Додд и, пыхтя, выбрался из кресла. — Парень имеет влияние на Первого, умеет ловко трепаться, он нам здорово пригодится…

Через час три господина, пекущихся о судьбах страны, встретились в пыльном городском парке. Охрана отстала — таков был приказ сенатора.

Заметив прятавшиеся в траве полуразвалившиеся ступени каменной лестницы, уходившей к вершине холма, профессор Ургер предложил:

— Здесь можно присесть.

Первым тяжело опустился на камень Додд. На ступень выше его устроился сенатор.

— А ведь когда-то в парках стояли скамейки, — сказал он. — И можно было сидеть, не пачкая собственного зада…

— Зачем здесь скамейки? — ответил Ургер. — Еще три дня назад ни один смельчак не рискнул бы среди бела дня шататься по парку. Сенатор, вы назвали меня сумасшедшим, когда я предложил приехать сюда. А теперь сами смотрите. Смотрите внимательней, друзья…

В самом деле, в запущенном заросшем парке было на что посмотреть. На поляне, шагах в двухстах, играли мальчишки. Правда, на всякий случай они выставили «часового» — он забрался на дерево, присматривая за подступами к лужайке.

Вдалеке показалась женщина, катившая допотопную детскую коляску. К коляске была привязана сумка с молочными пакетами и карабин. Завидев сидевших мужчин, отважная мать на всякий случай свернула в сторону и скрылась за кустами…

— Ну как? — удовлетворенно поинтересовался советник. — Я не случайно просил вас приехать именно сюда. Вы видите своими глазами — традиция трещит по швам. Из щелей вылезают людишки…

Сенатор и Додд переглянулись. Остроглазый профессор успел перехватить этот немой разговор.

— Я вижу, дорогой Дан, ваши данные совпадают с моими выводами?

— Вся шутка в том, что традиция уже рухнула! — Своей тростью сенатор начал выводить на траве большую восьмерку. — Восемьдесят пять процентов граждан устраивает новое положение…

— И это за три дня вместо трех месяцев! — скорбно улыбнулся Ургер. — Но сразу скажу: лучшего председателя комитета, чем вы, я не знаю.

— Так-то лучше! — облегченно пропыхтел Додд. Он вытащил из кармана свернутую в трубку газету, выдрал из нее несколько страниц и начал мастерить шляпу.

Охранники, воспользовавшись возможностью поваляться на траве, лениво посматривали по сторонам.

— Хорошо бы эти бездельники поболтали еще с часок, — мечтательно заметил один из парней…

Но участники совещания, обсуждавшие судьбы нации, спешили. Им было ясно, что информация, поступавшая в Центр гражданской войны, сведения Бюро расследования, сообщения губернаторов и прочие источники вот-вот вынесут Великой национальной традиции окончательный приговор.

— Дан, это наша общая ошибка, — убеждающе говорил профессор в мундире. — Мы все перегнули палку. Стопроцентный гражданин подчинялся, потел от страха, а в душе мечтал. И синдикат правильно нащупал нашу ахиллесову пяту. Синдикат построил свои расчеты на чувствах.