Александр Сивинских - Участь кобеля

Марфа как-то неуверенно, тоненько, по-щенячьи — не то осуждая, не то недоумевая — тявкнула на него и рысцой побежала к Василисе. Искательно заглянула в глаза. Неизвестно, что разглядела там собака, однако хвост ее ушел далеко под брюхо, а спина бессильно прогнулась.

А Василиса едва сдерживалась, чтобы не разреветься, как девчонка. Лелик Кокорин снова ее поимел. Стишатами этими сволочными. Лживыми, лживыми насквозь!.. и так похожими на правду…

Но даже не это было главным.

Чебурашки.

Зомбик и Килечка.

Ее чебурашечки.

Облава настигла их в пещере.

Уже под вечер как-то вдруг совершенно неожиданно налетел холоднющий ливень с пронизывающим ветром. А тут как по заказу возникла эта гигантская каменюга, похожая на эмблему “Макдоналдса” (а правильнее, на задницу), и лаз, ведущий под нее! Разве можно было удержаться от соблазна — и не укрыться внутри? А как они обрадовались, когда буквально в пяти шагах (“гусиных”, разумеется, шагах; на карачках) от “входа” обнаружился просторный сухой грот! Даже не то чтобы просторный, а — огромный, много больше, чем камень на поверхности. Виктор тут же сбросил мокрую куртку, выпросил у Василисы фонарь и устремился исследовать стены в поисках наскальных рисунков.

Почти сразу он наткнулся на второй лаз — гораздо более широкий, чем тот, что привел их сюда. Виктору показалось, что там кто-то таится, готовясь наброситься. Сердце немедленно заколотилось с бешеной скоростью. Он пожурил себя за “пещерную во всех смыслах трусость” и в целях преодоления себя полез навстречу воображаемой опасности.

То, что опасность совершенно очевидная, он понял даже прежде, чем Василиса закричала “Витька, вернись!”. Даже прежде, чем забубнила — и тут же смолкла — “Ангара”.

Сначала он отбивался фонарем. Когда фонарь вырвали — а может, он выронил его сам, — кулаками и зубами. Почему-то казалось, что нападающие берегут его. Меньше били, больше пытались облапить, повалить, придавить, скрутить. Как тогда, во сне.

И почему-то молчала, все еще молчала “Ангара”.

Уже после он понял, что Василиса попросту боялась срезать очередью в темноте и сутолоке его. Узнал, что андроиды не любят калечить, а тем более уничтожать тех, кого наметили как жертву для “разделочного цеха”. Что Василиса нарочно кружила и петляла по лесам, зная: обитатели разоренного логова следуют за ними, выжидая момента.

Но это все было потом. После того, как в шумы хриплого дыхания и шарканья подошв вклинился низкий собачий рык, а сквозь аммиачную вонь упоительно запахло мокрой псиной. После того, как прямо над ухом у Виктора влажно хрустнуло, и кто-то леденяще завыл, а по руке (он отпихивал чью-то харю) обильно потекло липкое и горячее…

— Ложись, идиот! — гаркнула Марфа.

Он повалился, увлекая за собой кого-то маленького, верткого, цепкого. Пробороздил по камню щекой, бровью, взвыл благим матом. В рот попал локоть маленького и цепкого. Он изо всех сил сжал челюсти. И руки. Под руками что-то подалось. И тут наконец-то забубнила “Ангара”.

— Не казнись, ясно тебе! Приказываю!

— Есть не казниться.

— Сколько штук? — спросила Василиса.

— Восемь, — ответила Марфа. — Как ты и предполагала.

— Кто-нибудь ушел?

— Нет.

— А флаер?

— А что флаер? Топливо они выжгли досуха. С полкилометра пешедралом топали.

— Жалко. Где Лелик?

— Виктор, Оленька. Мы спасли Виктора. Лелика — не успели.

— Какая разница? Где он?

— “Масло” разливает. Говорит, зарыть жмуров ни сил, ни времени не хватит. А бросать не по-человечески как-то.

— Гуманист хренов.

— Он одного — сам. Одну, вернее. Ангелочек, как с открыточки. Ты должна помнить ее… Бывшая пассия Кокорина.

— А-а! Своими, значит, руками сучку удавил. И то хлеб.

— Ты опять путаешь. Я говорю о Викторе.

— Плохо ему?

— Как сказать. То ревет, то матерится как сапожник. То все вместе.

— Трубе, говоришь, каюк?

— Ага. Вдребезги.

— Врешь, тварь, она ж военная. Специсполнение корпуса.

— Рикошетом, видно, зацепило. Да ты лежи, лежи, Василиса.

— Что — лежи? Что — лежи! Я ж сдохну тут без связи и транспорта, сука ты тупая! Не-ет, вы точно с Леликом сговорились! У меня полноги…

— С каким Леликом? Ты бредишь! Сейчас, сейчас, милая, увидишь, что это не Лелик… Витька, бросай ты там возиться, бегом сюда!

— Отставить лай, собака. Я в порядке. Слушай приказ. Не позволяй ему прикоснуться ко мне. Ясно? Выполнять.

— Что? Кому? Да ведь я сама не смогу… Василиса! Василиса! Эй, очнись! Ав-уууу, мать твою! Ав-уууу! Ав-уууу-Ууууу!!!

***

Дело выходило худое. Хуже некуда. Марфа не подпускала Виктора к раненой ближе, чем на два шага. Это было выше ее сил, выше всего. Не инстинкт, не клятва — блок. Василиса, отдав последний приказ, подписала как минимум один смертный приговор.

Как минимум.

Как помочь человеку, у которого открытый перелом бедра и, похоже, очень скверная рана внизу живота? Как, если здоровенная овчарка не позволяет не только срезать одежду — даже вколоть антибиотик или хотя бы обезболивающее? Ах если б он был врачом!

Виктор, надрываясь, тащил волокушу, а Марфа бежала рядом и выла, выла, выла. Ав-уууу! Ав-уууу! Ууууу!!!

— Ну что тебе стоит, — молил он. — Ну отойди ты на полчаса. По нужде отойди, а я все сделаю.

— Хочешь надругаться над ней? Не проведешь меня. Ав-уууу! Ууууу!!!

— Нет, ну ты скажи, почему не веришь, что я настоящий врач? Да, я фельдшер. С дипломом. Акушер, вот! Давай отойди. Я не собираюсь ее насиловать. Смотри, это всего-навсего трициллин… Вот, хорошая собач… Аааа! Ты, сука, ты охренела совсем?! Чего творишь, гадина? Она не доживет, ты понимаешь? Нам двое суток еще как минимум ползти! Дура! Скотина безмозглая!

— Прочь, загрызу. И хватит орать. Береги дыхание. Ав-уууу! Ууууу!!!

“Я пристрелю ее”, — сказал он наконец себе.

Интеллектуальная начинка превращала “Ангару” в бесполезную для любого, за исключением хозяйки, железяку. Но оставался еще стандартный армейский подствольник, прилаженный явно кустарным способом и — заряженный…

Виктор выбрал момент, когда Марфа остановилась, расставила задние лапы и, не прекращая подозрительно следить за ним, опустила зад к земле. В отличие от кобеля она не умела мочиться на ходу. Или не хотела. К счастью.

Хлопнуло. Браконьер и бывший солдат умел быть метким. Граната шла Марфе точно в бок. Да только и в модификацию овчарки деньги и силы вкладывали не зря. Она успела-таки отпрянуть в последний миг. Взрывом ее перевернуло, она вскочила, сделала несколько уменьшающихся раз от разу прыжков. Потом ее повело вбок, лапы подломились. Он завыла, мучительно извиваясь, проползла около полуметр и вдруг обмякла.

Когда Виктор осторожно подошел к испачканному землей и кровью собачьему телу, она приподняла морду и оскалилась. В горле у нее заклокотало.

— Ты молот… правиль… довези… е… ё.

— Довезу, — сказал он. — Теперь довезу. Клянусь.

Госпитальный садик выглядел небольшим только на первый взгляд. При внимательном изучении оказалось: центральная аллея просто-напросто загибается, а за повороте уходит в такую даль, что становится жутковато — есть ли у нее вообще конец? Впрочем, Виктору предстояло измерить протяженность аллеи собственными ногами. Сиделка сообщила, что Василиса бродит где-то там, в глубине. Что такой непоседливой пациентки свет не видывал. И что скорее бы от нее избавиться. А то амазонки эти, они ой-ой, и вообще мало ли чего…

Он заметил ее первым. Василиса медленно двигалась вокруг подстриженного бочкой пышного куста и вела пальчиками по его макушке. Виктор довольно долго не решался приблизиться, а потом сказал “Да какого черта!” и решительно двинулся к ней, старательно топая. Она оглянулась. Лицо ее вдруг приняло какое-то ребячье выражение — будто ока получила от Деда Мороза подарок, на какой не смела и надеяться. С этим светлым выражением Василиса пошла Виктору навстречу. Сделалось заметно, что она здорово прихрамывает.

Пушистый халатик едва прикрывал колени. Сквозь молочную мякоть протеза, не успевшего полностью утратил прозрачность, просвечивал голубоватый полимерный костя розовые и синеватые жилочки. Виктор торопливо перевел взгляд вверх, отметив, что грудь у нее очень даже ничего что называется, бурно вздымается.

Василиса улыбалась.

— Ну что, спаситель, решишься обнять-поцеловать?

— Я бы и не то еще с тобой сделал, — проговорил Виктор тоном записного сердцееда. — Только как на это посмотрит вон та скверная псина?..

— А она отвернется, — сказала Василиса. — Марфа?..

— Больно надо глядеть на вас, — фыркнула та высокомерно. — Лижитесь, сколько влезет. — И побрела по аллее, фальшиво напевая: “Пойдем со мною, бежим со мною, летим со мной, летим! Рискни приятель, пусть ворон каркал, черте ним…”