Леонид Каганов - Эпос хищника. Сборник

23. Народная военно-десантная сказка про сестрицу Аленушку и братца Иванушку.

Говорила сестрица Аленушка братцу Иванушке: не пей воды из козьего копытца! Не послушал ее братец Иванушка, выпил и превратился в козленка. Что только не делала сестрица Аленушка — и по больницам его возила, и гомеопатией лечила и к экстрасенсам обращалась — ничего не помогало. А как стукнуло Иванушке 18 — забрали его в армию. Нелегко ему там пришлось поначалу — сослуживцы дразнили, старослужащие обзывали. Ну и конечно вид не по уставу — отсюда постоянные наряды, взыскания. Но все-таки армия сделала из него человека. Зря ее ругают.

Поехал короче Вован-добрый молодец с трехглавым змеем сражаться. Едет короче лесом, а навстречу Баба Яга. Ну он ей дал штуку баксов, она ему дорогу показала. Едет он по дороге, а навстречу стая волков. Ну Вован короче дал вожаку штуку баксов, стая отвалила. Выехал Вован на поле, а поле костями покрыто человеческими. Тут конь под ним стал спотыкаться и на дыбы вставать. Но Вован съездил к конюхам, дал штуку баксов они там коню чего-то подкрутили, короче перестал рыпаться. Едет Иван дальше, и тут земля затряслась, небо почернело, трехглавый змей выбегает. Ну, говорит, попал ты, Вован, на штуку баксов. Причем каждой голове. «Не бывать по-твоему, бывать по-моему!» — крикнул Вован, выхватил меч и срубил две головы. Ну а третьей уже дал штуку баксов и нормально договорились. Змей его еще за полтинник домой подбросил вместе с конем.

Было у отца три сына, двое умных, а третий — полицейский. Двое пахали землю да сажали пшеницу, а третий не пахал, в свисток свистел да дубинкой махал. Однажды шел мимо добрый Санта-Клаус да подарил всем подарки: старшим братьям сапоги-скороходы, ковры-самолеты да скатерти-самобранки, а полицейскому — фуражку-невидимку, дубинку-неощутимку и свисток-неслышинку. Так с тех пор и ходит младший брат вокруг нас с вами — свистит на нас в свисток и бьет нас дубинкой, да только мы этого не замечаем.

Было у царя полцарства, а остальные полцарства — у его сыновей. Созвал он их как-то, дал им пачку толстую бумажную и говорит — а ну-ка, добры молодцы, кто порвет пачку, тому я полцарства подарю! Но сколько не пытались сыновья порвать пачку — так и не смогли, уж больно толстая оказалась. Тогда царь развязал пачку и говорит: не вышло целиком — попробуйте по листочку. Кинулись сыновья на листочки и вмиг всю пачку разорвали. Вот и запомните, сказал царь, три истины: что не выходит сразу — выйдет постепенно, что не под силу самому — сделается сообща, что не берется силушкой — возьмется хитростью да смекалкою. Поняли? «Поняли!» — кивнули сыновья. Обнял царь сыновей и засмеялся радостно: «Да ничего вы не поняли! Вы ж только что порвали свой пакет контрольных акций и царство стало полностью моим!» Тут и сказке конец и сыновьям конец, да и царству тоже конец!

В одном доме в детской комнате был книжный шкаф. Там было много книг. А самая большая — красного цвета. Мама говорила дочке: все книги читай, а Красную Книгу не читай. Однажды утром мама входит — а на полу кровь и скелетик обглоданный и следы больших когтей. Заплакала мама, похоронила дочку, а ночью решила раскрыть Библию и помолиться, но ошиблась книгой в темноте. Утром соседка входит — а на полу кровь и скелет обглоданный и клочья шерсти. Догадалась тогда соседка про Красную Книгу, вызвала милицию, увезли книгу. Следователь вечером сказал дежурному: дела листай чьи хочешь, вещдоками играйся какими нравится, но Красную Книгу не открывай. Утром приходят милиционеры — а в дежурке кровь и скелет обглоданный и чешуя повсюду.

Тогда решили милиционеры книгу сжечь. Облили бензином и подожгли. И вдруг раздался многоголосый вой и полезли из Красной Книги невиданные твари и чудовища, мертвые и вымирающие! Расстреляли их милиционеры, перебили прикладами, закопали в яму. И поставили камень с надписью: «Люди Земли! Берегите редких и вымирающих животных! Эти твари вон как мстят.»

Рассупонилась ширинка горизонта, встало ярило красное. Выпендрился из лесу темного на лихом коне Иван-Хомяк, бурундучий сын.

Чу - по полю пыль столбняком. Скачет на Ивашкину погибель полк недобрых злых разбойников, впереди атаман тоже пакостный, с саблей кривой басурманскою. "Эх, не сносить мне буйной головушки!" - крикнул им в сердцах Иван-Хомяк, что было моченьки. "Не сносить - так не сносить, как прикажете", - молвил ему атаман, спрятал саблю свою басурманскую, да умчался в бурьян-лопухи.

Пуще прежнего скачет Иван-Хомяк, бурундучий сын, на гнедом своем сивом мерине, искать в вольном полюшке приключенишек на портки свои перелатанные. Скачет он, ободрённый победою, на спине колтун со стрелами коцает, на плече иванов лук верный, репчатый. А вокруг да вокруг да ни душеньки, ни живой, ни мертвенькой, ни хоть какой-нибудь. Степь да степь кругом, сколь хватает глазоньки. Лишь от топота копыт на траве дрова, да язык без костей заплетается. А куда ни кинь плевок - лежат черепа Верещагина войнушеньки лютенькой апофеозушкой.

Только глядь Иван-Хомяк из-под стремени - стоит посредь чиста поля столб как вкопанный, а на нем коряв-сук как пришибленный. Подкатил Иван ко столбу, слез с коня верного. Расшнуровал Иван-Хомяк лапти-онучи, наточил Иван-Хомяк коньки-лыжицы, снял Иван-Хомяк суму переплетную, разложил по землице оружье лютое - всё нунчаки свои да пассатижицы. Напоил коня свежим воздухом, накормил тумаками сдобными. Снял с коня пальто, да на сук повесил.

А сук вдруг как ссучится со столба, да на землюшку! Да как взмолится своим сучьим голосом - не губи меня Иван, добрый молодец, сослужу я тебе службу сучью - верой, правдой, комсомолкой, да известиями. Да как обернется вокруг себя красной девицей Светою в сарафане модном с лайкрою!

Удивился Иван-Хомяк, бурундучий сын, красе такой небывалой. Хотел было крикнуть что есть моченьки: "Да таких Свет сук не видывал! Да таких сук свет не видывал!" Да запутался язык, комом в горле встал.

Тут разверзлися хляби небесные, да просунулися вниз руки загребущие, хвать Свету - красну-девицу за всё, что из сарафана вытарчивало, лишь донесся её крик что есть сил на прощение: "Поищи, да найдешь меня где-нибудь, сердце доброе подскажет дороженьку - брось на землю таблетку валидольчика, куда покатится - туда и прикатится." И еще фигни подобной немеренной диктовала пять страниц мелким почерком, пять экранов монитора шрифтом маленьким, пять кассет диктофона тихим голосом.

Пригорюнился Иван-Хомяк, сел вприсядочку, обкручинился. Делать нечего - сидит, думу думает (делать нечего).

И взаклял Иван-Хомяк судьбинушку свою судьбоносную - почему со мной всегда такая лыжня приключается?

Вдруг откуда ни возьмись - ничего ниоткуда не возьмется по закону сохранения материи, а выходит к нему старичок-лесничок: "Куда путь держишь, добрый молодец, поведай мне беду свою, посмеяться на старости." Рассказал ему всё Иван-Хомяк, бурундучий сын. Ничего не ответил старичок-лесничок, только выписал штраф-квитанцию за стоянку в неположенном месте, да промолвил - "Шел бы ты, Иванушка, отбивать свою ненаглядную у какого-нибудь Змея-Горыныча".

Ох, спасибо за совет, добрый дедушка, как я сам до такого не допетрил-то?

Подпоясал Иван кушак свой кафтаном, нацепил нунчаки-пассатижицы, натянул тетиву между пальцами, навострил болт булатный в голенище, натянул до бровей латы латанные, зарядил автомат калашникова, сел на коня стреноженного. Вызверился на битву лютую, да понесся куда глаза глядят.

Глядь - посреди поля стоит бел горюч камень - селитра с магнием - и говорит человечьим голосом: "Налево сходишь - по малому, что есть моченьки, направо сходишь - по большому, не сойти тебе с поля с ратного. А прямо сходишь - скоро сказка сказывается, не скоро дело делается."

Хотел было Иван-Хомяк назад повернуть, да уж конь его более догадливый несется на Змея Горыныча.

Подбоченился Иван-Хомяк к Змею Клятому, залудил кайло булатное в пуп вражий ненавистный по самую варежку, да как молвит слово грозное: "Ой ты гой еси лютый враженек, рожа хамская, все три!"

Порубал Иван-Хомяк, бурундучий сын, Змея Лютого, ослобонил красну девицу Свету из темницы, где томилась она, плёнки проявляючи.