Александр Матюхин - Голова, которую рубили-1

— Миша, мы по чрезвычайно важному делу,— мрачно вставил Сарь.

— ...в колодце! — объявил бас.— У вас срочное?

— Самое срочное,— сказал граф Яркула.

— Ладно, я в самом деле немного заговорился,— сказал бас,— Как раз на днях решил надиктовать на диктофон свои мемуары, вот и затянулся в дело по самые уши.

Дверь со скрипом отворилась.

— В зал, пожалуйста,— громко сказал бас с потолка. Я, уверенный, что там находится динамик, посмотрел наверх, но там был белый потолок и одинокая, но яркая лампочка.

— Странно,— пробормотал Сева за моей спиной.

Хотя, с другой стороны, чего это я так удивляюсь? Со вчерашнего вечера столько вокруг происходит, что пора бы уже привыкнуть. Наверняка хозяин квартиры обладает даром перемещения голоса или является каким-нибудь редким видом инопланетного микроба. А еще что там Сарь говорил насчет чревовещателя?

Бросив последний взгляд на потолок, я последовал за остальными в зал. Минуя кухню, увидел, что она совершенно пуста, за исключением казенного крана, одиноко торчавшего из стены, и газовой плиты BOSH. В зале было так же «темно, и тихо, и уныло», как говаривал один детский поэт. Шесть стульев подпирали стены, и одна табуретка стояла посередине. Не было даже обоев — голые бетонные стены, обклеенные газетами, и лампочка, как в коридоре и на лестничном пролете. Это укрепило меня в предположении, что странный Миша Кретчетов добровольный отшельник, лишивший себя почти всех земных благ. Присаживаясь на стул, я спросил у Яркулы шепотом, что все это значит.

— Никто не знает, кто такой Миша Кретчетов на самом деле,— подумав, ответил граф.— Его никто и никогда не видел. Только этот голос, возникающий везде и когда угодно. Отсюда и называют его чревовещательным.

— Тогда откуда Сысоич узнал, что Миша здесь?

— Вот у Сысоича и спроси.

— Сколько раз повторять?! Не у Сысоича, а у Саря Сысоевича! Устаю повторять, марципаны! — гневно заметила голова.— Хотите, чтоб я вас скормил клубням?

— Отнюдь! — ответил Сева, бледный как простыня.

В разгорающийся спор влез бас Миши Крет- четова:

— Итак, собравшиеся. Рискну предположить, что все вы пришли сюда, чтобы узнать, где искать энергетического носителя, а попросту— тело Саря.

— Ого! Это твое знаменитое предсказание?— восхищенно спросил Ирдик.

— Нет. Просто совсем недавно, минут пять назад, ко мне приходил кое-кто еще, интересуясь тем же вопросом.

— Треб? — выпалил Яркула, серея. Причем это превращение произошло не только с ним самим, но и с его пиджаком и со стулом, на котором он сидел. А ботинки графа отчего-то сделались ярко-малиновыми.

— Что еще за Треб? Нет, ко мне приходили три картофеля в личинах пожилых людей. Отпетые негодяи, скажу я вам. Таких негодяев я встречал разве что в Трансервисе, когда прилетал туда на охоту. Это произошло прошлой весной. Снега лежали долго и все никак не хотели таять, а когда сошли, около замка Транс- ервис был найден промерзший насквозь вампир по имени Голова. Граф Яркула должен помнить эту удивительнейшую историю, ведь он там живет. Еще в декабре Голова вышел за дровами и пропал. Вернее — исчез. Когда же весной Голову нашли и притащили в замок, решено было отпаивать его кровью, но крови не было, и растирали водкой и уксусом. Первое к тому же заливали внутрь, поэтому очнувшийся вампир оказался чрезвычайно пьян и...

— Зачем ты их впустил, раз они такие негодяи? — перебил Сысоич.

Яркула к тому времени вновь приобрел свой обычный цвет, только ботинки продолжали сиять малиновым цветом.

— Негодяи они, может, отпетые, но я всегда прислушиваюсь к голосу своих шести сердец.

— А разве у тебя их не восемь? — удивился джинн.

— Восемь. Но два из них не умеют разговаривать,— пояснил бас Миши с потолка,— А сердца всегда советуют мне брать деньги. Вот, помню, холодным летом пятьдесят третьего...

— Так что с клубнями? — вновь перебил Сарь.

— Клубни? Ты имеешь в виду картофелин? Ничего особенного. Спросили, где тело. Я сказал. Они заплатили и ушли.

— Ох, Миша, сколько раз говорила я тебе, что, связываясь с преступниками, ты портишь себе репутацию,— сказал Капица.

— Не замечал, если честно, что порчу,— ответил бас из-под Севиного стула,— Деньги платят все. Потому что им нужна информация, которой я располагаю. Правда, припоминаю, неделю назад заявился ко мне, прямиком из ада, тамошний дворник Икар Икарович Икаров. Вернее, не ко мне, а пришел в лес, залез на дерево и стал звать: Миша Кретчетов, дескать, появись ясным солнышком. А ежели ты красна девица, то милым личиком, а ежели добрый молодец, то бородатой мордой... и так далее. Появиться-то я, конечно, не появился, просто спросил, чего ему, старому труженику метлы и совка, надо. Знаете, что он ответил?

— Не знаем,— хором сказали Ирдик, Сарь и Сева. Всем нам уже надоели длинные воспоминания Миши о своей жизни.

— Он сказал, что ничего мне не заплатит, потому что я, Миша, порчу честную фамилию семьи Кретчетовых и что я этой самой фамилии не достоин. И тут же потребовал, чтобы я предсказал ему, когда в аду выплатят зарплату за шесть месяцев. Ну я, стало быть, не стал напоминать ему, что папа мой, Зигфрид, был самым настоящим оборотнем и питался исключительно пальцами молоденьких немецких мальчиков, а мама основала в Трансервисе первый публичный дом...

На этот раз громко воскликнул граф Яркула, ботинки у которого исчезли вовсе, обнажив серые носки с дыркой на левом, из которой вылезал кривой мизинец.

— Публичный дом в моем Трансервисе?

— Давно это было,— туманно ответил чрево- вещательный бас.

— Достаточно! Воспоминаний! Наконец! — сказал багровый от злости Сысоич,— Уши уже вянут. Давайте вернемся к делу. Мы платим деньги, ты даешь информацию.

— Денги,— произнес бас из-под моего стула, пропустив в слове мягкий знак, от чего оно прозвучало презрительно.— Смотря сколько денег. Однажды некий И. И. Васильков предлагал мне деньги, но их было чрезвычайно мало для того, чтобы я...

— Мы платим много,— сказал Сысоич, старательно выговаривая каждое слово.

Яркула по-прежнему колдовал над своими ногами, но ботинки никак не появлялись. Ир- дик задумчиво смотрел в то место, откуда лился бас Миши, а Дидро снова уснул, засунув книгу под мышку.

— Двести пятьдесят, не больше! — воскликнул Сысоич после некоторых дискуссий. Ясное дело, что нули после названной цифры шли как само собой разумеющееся.

— Это грабеж средь бела дня! — в тон ему орал Миша Кретчетов,— Даже И. И. Васильков предлагал больше!

— Не ври, Миша! Мы предлагаем гораздо больше, чем наскребет твой Васильков, даже если продаст свой дом, автомобиль и жену!

— У него нет автомобиля!

— Вот видишь! Значит, денег еще меньше!

— Двести семьдесят четыре! — сдался Миша, минуту назад требовавший полторы тыщи и ни копейки меньше.

— У меня только двести пятьдесят.

— К сожалению, я, как простой чревовеща- тельный бас, тоже не могу пойти на уступки. Всего один раз я уступил одному своему доброму знакомому. Это случилось около двухсот лет назад. Мне как раз исполнилось двадцать четыре тысячи, и я, еще совсем зеленый, принимал всего лишь двенадцатого своего клиента в жизни. На дворе стояла жгучая осенняя погода. Как раз один из немногочисленных дней этого времени года, когда солнце жарит во всю силу, а ртуть в термометрах поднимается выше пятидесяти градусов.

— Хорошо! — взвыл Сысоич.— Двести семьдесят пять! Только замолчи наконец!

— Четыре,— поправил Миша.— Мне лишнего не надо.

— Да хоть три! Сева, займи пятнашку.

— Постойте. Занимать деньги у людей категорически запрещено. Куда у вас смотритель смотрит (извините за тавтологию, граждане)?

— В пол,— ответил граф.— Он спит.

— Ого. Зачем надо было ронять на него полки с книгами? — воскликнул бас Миши Кретче- това из-под Севиного стула. Мой лопоухий друг вздрогнул.

— Она сама на него свалилась. Продолжим разговор о цене...

— Постойте, господа, а вы разве не знаете, как вернуть ему память?

— Не знаем,— сказал Ирдик,— и знать не хотим. И так хорошо.

Но Миша Кретчетов его не услышал.

— Совершаю добро бескорыстно! Будете в аду, отметите в моем личном деле! — довольно произнес он.— Это же элементарно. Делаем так...

И в это время Дидро открыл глаза...

2

Маленькому лысому Нефилософу можно было только позавидовать в плане сдержанности и ясной оценки обстановки.

Он не стал удивленно озираться по сторонам и спрашивать: «Где я?» — он не зашелся в истерике, требуя, чтобы его вернули, откуда взяли, а сразу сделал страшное лицо, выпучил глаза, надул губы и заорал дурным голосом:

— Что вы себе позволяете?! А?! Опрокидываете на частных лиц полки с книгами, а затем творите черт знает что?!

— Дидро, ты чего несешь? — изумился Сы- соич,—Да я ж... да мы же ж... да как же ж... Мы без тебя, если хочешь знать, шагу ступить не смели. В книгу твою то и дело заглядывали...

— В какую книгу?!! Вот в эту книгу?!! — Дидро подскочил, гневно потрясая томом «Философии».— Да как вы смели лапать своими грешными лапищами святая святых? За одно это вас можно и нужно расстрелять на месте без права помилования!