Желай осторожно (СИ) - Вересень Мара

В коридоре было необычайно шумно и суетно, и я это слышала, несмотря на достаточно большое количество бесконечно разговаривающего народу вокруг. Гости, как мне пояснили позже, начали съезжаться с раннего утра, и востребованными оказались даже самые непритязательные комнаты.

А потом явился Вениан с большой плоской коробкой, и все вымелись за порог в одно мгновение. А что, здесь жениху невесту до свадьбы видеть не считается дурной приметой?

Когда-то

В кабинете было темно. Он задернул шторы, чтобы даже отраженный снегом лунный свет не разгонял тьму. Зверю было маетно, а свет, даже такой зыбкий и тусклый, раздражал. На изломе года всегда было сложнее всего сдерживаться, но в это раз — особенно. У причины были дерзкие глаза мягкие волосы орехового цвета и запах. Вишня и солнце. Прикосновение тонких пальцев воспоминанием тлело на ладони, мучало. Зверь ворочался и просился наружу. Звал. Ее.

Удавкой проступила на коже вязь клятвы. Отразилась в полупустом стакане на столе, растаяла. Назойливое воспоминание таять не собиралось. Мягкие губы, тонкая нежная кожа шеи с бьющейся жилкой, стон с его именем на устах, и теплое податливое тело, бесстыдно прижимающееся к его разгоряченной плоти так тесно, что он почувствовал ее лоно, готовое принять его. И одна на двоих сладостная дрожь предвкушения. И огонь, который он не сдержал.

Тело отозвалось на воспоминание, как если бы девушка снова была в его объятиях, и проклятая пламенем кровь высветила вены под кожей. Зверь заурчал, довольный, ему тоже нравилось это вспоминать. Анатоль откинулся в кресле, несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул, успокаивая и себя, и зверя. Нужно было снова вернуться в зал. Отец видел, как он уходил, и непременно станет упрекать. Не только за пренебрежение светскими обязанностями. Еще за брата. И за то, что он — это он.

— Анатоль? Так и знала, что опять сидишь здесь в темноте.

Канцлер выпрямился. Гуляющий в крови огонь перекинулся на свечи, пламя вытянулось лентами и опало. Контроль ни к черту… Пришлось встать и зажечь свечи… по-человечески. Улыбка вышла невеселой.

— Кто она для тебя? — Серафин подошла ближе.

— Что?

— Эта девочка. Кто она для тебя?

Анатоль продолжал смотреть на огонь. Пламя отражалось в зрачках, придавая радужке странный оттенок опаленной солнцем травы.

— Если просто забава — остановись.

Он был выше Серафин на голову. Изящная кисть легла на сжатый кулак. Анатоль вздохнул, бережно обхватил руками тонкие пальцы матери, опустился на колено и прижался лбом к тыльной стороне узкой ладони.

— Ты станешь любить меня меньше, если я сделаю что-то дурное? — спросил мужчина, чувствуя, как мать, как когда-то в детстве проводит рукой по волосам, чуть ероша макушку.

— Я очень давно не слышала от тебя этих слов…

— Ответь.

— Ты же знаешь, что нет, но наказание…

— …получу соразмерно содеянному, — закончил он за нее. — Все верно. — Вздохнул. — Она не забава. Но я остановлюсь.

— Почему?

— Так будет правильно, и… я обещал брату.

Сейчас

На темно-синем бархате лежало произведении искусства из серебра и уже знакомых мне прозрачных камней со стальным отблеском. Изгибом и длиной колье практически идеально повторяло форму декольте и в расправленном состоянии напоминало солнце. То есть вот это великолепие, судя по всему, достаточно увесистое, закроет мне грудь, частично плечи и спину? А платье, выходит, под него шили?

— Сумеречные алмазы и мифрил[7], — сообщил Лучезарный, лучезарно улыбаясь и торжественно водрузил на меня принесенное.

Щелкнул хитрый замочек, который явно не расстегнуть без посторонней помощи, и груз прекрасного ощутимо придавил к земле. Отлично, буду как Фродо в непротыкаемой кольчуге.

Вениан обошел меня, аккуратно распределяя нити ожерелья по моим плечам, груди и лопаткам, заправляя их под легкую ткань верхнего платья. Остановившись сзади, принц провел пальцами по рукам от плеч до запястий, взял мои руки в свои и обнял, прижавшись всем телом.

— Ты прекрасна, — сказал он, жарко дыша мне в волосы. — Осталось меньше десяти часов, искорка. Не волнуйся, все будет хорошо и даже лучше. Сначала служба в храме. Долго и скучно, но там красиво. Потом церемония передачи ключа. Это тоже в храме, но недолго. Потом тебя отведут в молитвенную комнату, для уединения и, как ты сама понимаешь, собственно молитвы. Там тебя оставят одну, сможешь передохнуть и перекусить, венчание состоится ровно в полночь, гости отправятся на бал, а ты станешь моей. — Объятия стали теснее, губы принца обожгли кожу за ухом, словно на меня поставили клеймо.

Волшебное действие мандаринового зелья Алька ир Прима таяло так же неудержимо, как моя надежда выйти из ситуации с наименьшими потерями. Меня охватило отчаяние. Отец не поможет, ему выгоден этот брак, от закадычной повраги Молин я избавилась, Вовыч сам влетел, да и чем он мне поможет, Анатоль… Сердце зашлось от одной мысли об этом подлом двуличном гаде. И нет, глупый орган, качающий кровь, сжался не от желания страшной и беспощадной мести, ему хотелось совершенно противоположного.

Как так могло получиться? Ведь была же ночь с беготней и воплями в окно, сумасшедший голодный поцелуй в лесу и дорога через снег. Вино в брошенной карете, библиотека и огонь по коже от его рук. Был этот танец и ревность и это невыносимое притяжение, снова и снова сталкивающее нас лбами, как глупых детей, которые в своем упрямстве не хотят понять важного… Вишня и солнце… Это — было важно, важнее всего.

— То, что произойдет в храме — всего лишь дань традиции, главное случится между мной и тобой. Каждый выполнит то, что обещал, и все будут счастливы. Твои родные получат покровительство короны, Анатоль… — я вздрогнула, и это не осталось незамеченным, но Вениан продолжал, словно ни в чем не бывало, — Анатоль получит свою долгожданную свободу и уйдет бродить по другим мирам. А у меня будешь ты, мое сокровище, а еще ключ и корона. А теперь я тебя покину. Увидимся в храме. — Еще один поцелуй-тавро, на этот раз на руке, и принц вышел.

Я стояла посреди комнаты, пытаясь стереть ощущение от поцелуя со своей руки, когда никем не замеченный неучтенный доспех, оставшийся в моей гостиной, шевельнулся.

— Ты, правда, пойдешь за этого манерного хлыща? — осведомился Вовыч, отклеиваясь от стенки. Правое колено в доспехе не сгибалось, отчего рыцарь, в попытке сократить расстояние между нами для более приватной беседы, походил на неисправного робота.

Я вздохнула и снова потерла руку:

— Пойду. Что уж теперь. Надо смотреть правде в глаза, домой мне… нам не попасть, я тут никто и звать меня никак, а тут полный пансион, замок, балы, прислуга, и, согласно договору, принц и долго и счастливо. Не жизнь, а сказка!

— Стержинская, я тебя не узнаю. А сбежать?

— Куда? Изловят и вернут. Только скандал и позорище. Тут же все тайные маги через одного. В открытую, видишь ли, неприлично, а исподтишка гадить — это пожалуйста.

— Прямо так и замуж… Я еще понимаю за этого загадочного мозголюба, который тут вчера в позы вставал, но хлыщ! Он же вылитый Славик!

— Ой, — хихикнула я, — это ты еще с местным Славиком не знаком. Вот где сюрприз! Мрачный тип в черном с серьгой в ухе и клыками на перевес!

— Ты про Даракулу? Он реально Славик? То есть, я хотел сказать, правда, вампир?

— Мало того, он бывший жених вот этой, — я потыкала себя в грудь, — тушки.

— Вечно у тебя в мужиках бардак.

— Угу, как в шкафу. Шмотья полно, а надеть нечего.

— И как ты обычно поступаешь? — прищурился шлем.

— Закрываю глаза и сую руку в шкаф. На кого… на что рука ляжет с тем… в том и иду.

Вовыч заржал. Смех гулял внутри пустого доспеха, как в сабвуфере, а я поняла, что выматывающее напряжение начало отпускать, а это значит, что кто-то во мне решил, как поступит. Хорошо бы это была, все-таки, я, а не княжна, поскольку, что могу отмочить я, мне хотя бы примерно было понятно, а что может выкинуть она…