Глеб Васильев - Игрушка Белоглазого Чу

– Прошла только одна мьинута?! – Жене мученически закатила глаза.

– Ага, – вздохнула Валя, чувствуя, что к тому времени, когда проклятая стрелка пройдет еще девять делений, она уже будет глубокой старухой.

– Я так больше нье могу! Нужно что-то дьелать!

– И без тебя тошно! Так что сделай одолжение, заткнись, су… – договорить Валя не успела – горячие влажные губы француженки залепили ее рот, а свежий, как мятная конфетка, проворный язычок хозяйски прогуливался за щеками. Петухова, бешено вращая глазами, замычала, попыталась оттолкнуть Жене от себя, но гибкое тело парижанки оплело ее в объятьях – одна рука юрким зверьком проскользнула под халатик и ласкала тугую грудь, вторая нежно пощипывала упругие ягодицы. Язык Женевьевы в Валином рту от мягких ласк перешел к агрессивному наступлению – то сворачивался трубочкой, то завивался спиралью, вращался винтом, не упуская ни одного уголка, сжимался и разжимался, сокращаясь, словно в предсмертных судорогах. Сопротивление было сломлено. Приглашая Валю принять участие в этой игре, Жене чувствительно прикусила нижнюю губу Вали. Петухова вскрикнула от сладкой боли и тут же наградила нахалку ответным укусом. Теплые ладони француженки легко скользили по телу партнерши, волшебным образом отыскивая на нем самые чувствительные места, которые тут же отзывались на ласку – сладкая истома переполнила Валю. Она развела бедра и добивала к двум ласкающим ее рукам третью – свою собственную. Заметив, что Валя эгоистично занимается собой, Жене рыкнула недовольной львицей и сильным толчком повалила ее на спину. Как ураган срывает листья с деревьев, Жене единым порывом избавила от одежды себя и распластавшуюся на полу Вали. Увидев над собой круглую попку и темную линию лона Жене, Валя исступленно застонала и потянулась к этим сокровищам, как младенец ручонками тянется к материнской груди. В течение нескольких мгновений француженка позволяла ей гладить свои ноги и внутреннюю сторону бедер, затем, резко отпихнув протянутые руки, уселась своей наготой прямо на Валино лицо, и тут же шаловливый язычок оказался в ней. Валя присосалась к источнику живительной, терпко пахнущей влаги, будто хотела напиться ею на жизнь вперед. Жене, вскрикивая и кусая губки, изогнулась дугой и погрузила свое лицо в трепещущую шелковистость исходящей соками Петуховой. Облизывая друг друга, кусая, тиская и сминая в руках, девушки одновременно содрогнулись в волнах космического оргазма, но даже не подумали остановиться. Второй пик наслаждения, многократно превосходящий по силе своего предшественника, не заставил себя ждать. Валя, не отрывая губ от сочащегося лона Жене, закричала в голос – такого она еще не испытывала никогда и ни с кем. Третья волна, как цунами, сокрушила все мосты, связывающие Валю с ее разумом, и заставила ее тело биться эпилептических судорогах. В полном умопомрачении Петухова запрокинула голову (может быть, сработал инстинкт самосохранения – не оторвись она от Женевьевы, задохнулась бы наверняка) и неожиданно обмякла. До слуха француженки до несся звук удара, приглушенный мягкой звериной шкурой, устилающей пол. Мгновенно придя в себя, Жене слезла с партнерши и, как учили в школе для герл-скаутов, положила влажные от пота пальцы на ее шею. К облегчению девушки, ровный довольно сильный пульс прощупывался безошибочно. Валя то ли потеряла сознанье от эмоционального и физического переутомления, то ли слишком большая доза коктейля тестостерона и адреналина послала ее нокаут, или просто слишком резко откинулась и сильно ушиблась затылком. В любом случае, перед Жене лежало неподвижное бесчувственное тело, медленно остывающее после горячих любовных игр. Хлестанье по щекам и обливание холодной водой результатов не дало – Валя, с застывшей счастливой улыбкой на губах, возвращаться к новой подруге не спешила.

– Бльядь! – Женевьева подняла глаза на часы – десять отмерянных минут истекли. Сохраняя самообладание, девушка поняла, что командование парадом придется взять на себя, так же как ответственность за две, а то и все три (может статься, что Вале тоже требуется медицинская помощь) человеческие жизни. Юная мадемуазель Беструссо, убедившись, что Руслан с Ильей, как упорные томминокеры, продолжают стучать в дверцы своих холодильников, быстро отыскала в квартире-юрте трубку радиотелефона. Телефона скорой помощи, так же как и любого другого московского номера она не знала. За то Жене прекрасно знала клавишу повторного вызова.

– Аллё, Руслан? – на телефоне высветился номер Шайморданова и Сяпля взял трубку после первого же гудка.

– Ньет! Он в холодьильнике! И Ильюша тоже! Нужен амбуланс… как это будет?!… срочный помощь! Валья льежит! Срочно! Скоро оньи стучьять пьерестанут! Нужно звоньить! Поньимайт?! Бистро! Скажьи мнье номьер и сам… – панике Женевьева не предалась, но все же нервничала сильно, поэтому говорила очень быстро, что пошло в ущерб ее русскому.

– Понятно, – Сяпля выключил телефон. Из обрывочных фраз девушки он понял только одно – в логове Шайморданова творится нечто из ряда вон выходящее. Мысли, что Руслан поделился с Жене своими волшебными таблетками или порошками, и ее истеричный звонок вызван банальным бэд трипом, не возникло. «Возмездие» – думал Владик, вытаскивая из своего мобильника аккумулятор. Сяпунов ненавидел патрона всей душой – за его удачу, холодную расчетливость, проницательный ум, власть и силу, за то, что заставил его собственными руками лишить жизни лучшего друга – Шамиля Нафикова, за связь с первой красавицей района – Валей Петуховой, в которую сам был влюблен с пятого класса школы. Даже за то, что Руслан каждый день пудрил нос коксом, а он себе такого позволить не мог. Яд ненависти отравлял кровь Владика, делал ее черной и едкой как кислота, но страх был сильнее. Поэтому он добросовестно и беспрекословно исполнял все поручения Руслана, тайно надеясь, что злодеяния не сойдут злому гению с обагренных кровью рук. Когда высшие силы покарают Руслана – вот тогда-то Владик рассмеется и плюнет в бесстыжие мертвые глаза, тогда он получит все, что ему почитается – деньги и власть, станет новым драконом, только «хорошим». Этой минуты он ждал долго, очень долго, и готов ждать еще хоть сто лет – решил, что ради этого не будет ни стариться, ни умирать. Но даже сейчас, когда гром и молнии вот-вот обрушатся (если еще не обрушились) на Руслана, Владик опять струсил – погибель дракона – слишком хорошо, чтобы быть правдой. В любом случае, решил он, даже намека на мою причастность к этому делу быть не должно. Шайморданова не любил никто, но его окружение отомстит за смерть крестного папы просто так, из принципа. Так как Сяпля действительно к разыгравшейся драме отношения не имел, алиби он себе придумал безукоризненное – шмонался на районе, позвонила французская булка, шпарила что-то не по-нашенски – хер проссышь, чего хотела, посадила батарею в ноль, а зарядка дома. В конце концов, Возмездие на то и Возмездие – чему быть, того не миновать.

Женевьева подумала, что разговор прервался из-за плохой связи, и тут же снова ткнула в кнопку повторного вызова, но вместо голоса Владика услышала механический голос «абонент не отвечает или временно недоступен». Все дальнейшие попытки дозвониться до Сяпли дали тот же результат.

– Бльядь-бльядь-бльядь! – девушка раздраженно запустила трубкой в увешанную шкурами стену. Прислушалась – Руслан и Илья уже не стучались, а еле слышно скреблись. Жене, споткнувшись по дороге о длинную бледную ногу Петуховой, бросилась в прихожую. Жилище Шайморданова по праву могло бы считаться крепостью, не находись оно в убогой коробке хрущевской пятиэтажки. Дверь поблескивала множеством замочков, цепочек, колесиков с рисками и вид имела весьма надменный, как бы говоря «Ну, что? Хочешь меня открыть? Пожалуйста-пожалуйста, обожаю оптимистов». Сахарные зубки Женеьвевы сверкнули в злорадной улыбке – точно такая же дверь запирала вход в подвал дома, принадлежащего старому другу ее семьи, Уго фон Рапунцелю.

Барон фон Рапунцель покинул еще более-менее единую Германию в начале тридцатых годов при таинственных обстоятельствах. Жене слышала, что молодой Уго в составе группы ученых был задействован в попытках создания летающей тарелки, но проект не удался, и лишь некоторым его участникам посчастливилось покинуть трещащую по швам Европу. Слышать-то Жене слышала, но сказке не верила – возможно ли такое, чтобы ученые бились над загадкой фрисби (пусть даже очень большого), не раскрыли ее и сразу все как один получили по черной метке? Фон Рапунцель пустился в странствия, долгое время путешествовал по странам Африки и Азии. Его скачки с одного континента на другой и обратно, из страны в страну, с острова на остров казались хаотическими и лишенными смысла. Хотя, закономерность все же имелась – фон Рапунцель посещал только колониальные территории. По слухам, которые барон распускал сам, он разыскивал тайные мистические и религиозные общества с целью объединить их для борьбы с колониализмом. Уго, прикрываясь благородством своих намерений, общался с хасидами, суфийскими и дервишскими орденами, тибетскими и монгольскими ламами, исмаилитами, кержаками-старообрядцами и многими другими загадочными организациями. Действительной же (якобы) целью барона был сбор сведений стране Шамбала-Агарта, населенной просветленными сверх-людьми, потомками древних лемурцев и атлантов. Эти бредни Жене в серьез не воспринимала, так как не знала об увлеченности фон Рапунцеля идеями европейского масонства. Тем более она не знала о том, что Уго небезосновательно полагал масонство слабым эхом мощного гласа таинственных (и в большинстве своем мертвых) цивилизаций. Можно предположить, зачем барону понадобилось копать так глубоко – скорее всего, из тщеславия или по какой-то другой причине, он решил занять место в первом ряду масонской ложи. Для этого требовалась революция, а для революции нужны идеалы, на фоне которых текущее положение дел предстанет во всем своем упадничестве и мерзостной суете. Если принять, пусть даже с сомнением, одну десятую того, что рассказывают о Шамбале, то ее открытие разом бы сдало все козыри на руки фон Рапунцелю. Не известно, чем бы это закончилось для современного мира, как не известно, насколько близко барон подобрался к своей цели к тому моменту, когда его заметили, да не кто-то, а секретное подразделение ВЧК. Судя по всему, фон Рапунцель слишком увлекся поисками и расспросами, не утруждая себя сменой образов, выдуманных имен и прочим заметанием следов. В одном из каньонов Гималаев, где барон рассчитывал найти нечто, его поджидал некто Яков Блюмкин – агент страны Советов. Яков широко улыбался, дружески хлопал Уго по плечу, свободно разговаривал на немецком (правда, с заметным баварским акцентом). Он туманными намеками сообщил барону, что обладает некоторой весьма ценной информацией, касающейся вещей необычных, подчеркнув при этом, что эти вещи для него с бароном представляют интерес общий. Затем Блюмкин пожаловался на скудность своего духовного развития, дескать он с этим знанием, что осел с брильянтовым колье. Просил об одном – чтобы фон Рапунцель стал его наставником и они вместе достигли того, чего хотели. Обещал со своей стороны обеспечить полную покорность, послушание и служение духовному наставнику. Уго, само собой разумеется, не узнал убийцу графа Майбаха, но на удочку агента не клюнул – слишком уж расплывчаты были объяснения незнакомца, умалчивающие впрочем, какими судьбами он оказался в Гималаях со своим баварским акцентом и ослиным уровнем просветления, да и больно откровенно из-под холщевой рубахи Блюмкина выпирал квадратный подбородок маузера. Не долго думая, Глядя глаза в глаза и беззаботно улыбаясь, барон протянул руку Якову, и когда тот согрел ее крепким пожатием, не долго думая, воткнул свое колено в пах агента. Мастер рукопашного боя, владеющий секретами восточных единоборств доброго десятка школ, мужественно храня молчание, повалился с ног, дав фон Рапунцелю часовую фору. После этой встречи Уго стал намного осторожнее, но ни накладные усы, ни фальшивая борода или индийское сари не помогали – советские наймиты находили его везде, где он мог подобраться поближе к разгадке тайны Шамбалы. Вскоре барона преследовали уже в открытую, не стесняясь размахивать наганами средь бела дня. Устав от постоянных погонь, перестрелок и бессонных ночей и решив, что жизнь милее, фон Рапунцель послал всех куда подальше, а сам спрятался в Аль-Магрибе, «стране дальнего Запада», известной сейчас как Марокко. Там от барона отстали – в этой части Северной Африки интересов для русских не было, а охота за Уго самоцелью не являлась – подумаешь, важная птица – пропал с глаз, и слава Богу. Прожив в Танжере несколько лет, работая портовым грузчиком, Уго понемногу избавился от мании преследования, даже обзавелся друзьями, среди которых оказалась чета Макеба, Мухаммед и Аватеф – с ними он сблизился особенно. Общение не прервалось и тогда, когда фон Рапунцель перебрался в столицу – город Рабат, где пристроился работать консулом во французском посольстве. Уго частенько навещал Мухаммеда и Аватеф по выходным, привозя из столицы изысканную снедь и прочие гостинцы. А еще несколько лет спустя, когда семья Макеба пополнилась дочерью Мириам, скоропостижно вышел на дипломатическую пенсию и уехал в Париж. Дело было не в том, что барон соскучился по старушке Европе – жизни фон Рапунцеля снова угрожала опасность. Отца Мириам, исконного бербера, чрезвычайно смутило, что малышка родилась слишком бледной для марокканки, да еще и с небесно-голубыми глазами – точь-в-точь, как у барона. Мухаммед поклялся зарезать Уго как барана, не взирая на то, что на дворе пышным цветом цвел священный месяц Рамадан. Так как фон Рапунцель удачно сбежал от опасности (уже в который раз! видимо, в этом был его талант), Мухаммед посчитал, что вина предателя доказана и немного успокоился. Аватеф отделалась легким испугом – вместо того, чтобы убить неверную супругу, муж привязал ее к кровати, заткнул рот кляпом и сделал по всему телу несчастной женщины татуировки. Он покрыл лицо, руки, плечи, грудь и живот изменницы изображениями Микки Мауса, пивных кружек, крендельков, Эйфелевой башни и статуи Свободы, логотипами Макдоналдса, Форда и Мерседеса, христианскими символиками – всем тем, что в его воспаленном мозгу ассоциировалось со ставшей ненавистной культурой белых людей. На том инцидент исчерпался. Время шло. Родители Мириам подкопили деньжат и купили подержанный турецкий автомобиль «Албео» – ездить, скажем, на форде, чья эмблема красовалась на смуглой щеке Аватеф (или фольцваген – смотри левое предплечье), было бы неловко. Радовались сильно, но не долго – Мухаммед и Аватеф погибли в первой же поездке – не справились с управлением и на полоном ходу врезались в стадо тощих коров. Мириам Макеба в свои пятнадцать лет осталась сиротой. Информация о трагедии в семье бывших друзей не ускользнула от внимания фон Рапунцеля. Он, пустив в ход свои дипломатические связи, немедленно выписал девочку в Париж, где оформил себя ее официальным опекуном. Через полгода стало очевидным, что Мириам находится в интересном положении. Только на прямой вопрос Уго она осмелилась сказать, что в Танжере у нее остался муж – швейцарец по национальности, отставной капитан Жан Жак Беструссо. Подивившись скороспелости незаконной/приемной дочери, барон организовал переезд зрелого мужа юной протеже во Францию – тот поспел как раз к рождению девочки, которую по общему согласию нарекли Женевьевой. Позже фон Рапунцель похлопотал о том, чтобы репатрианты получили на новой родине приличную работу – если бы не барон, отец Жене, в лучшем случае, стал бы шофером такси, а мать – продавщицей хот-догов. Жене помнила барона со времен собственного младенчества, хотя тот никогда не намекал на их родство, оставляя за собой право быть просто «старым, добрым другом семьи». Мириам, Жан Жак и Жене называли его просто Уго. За те двадцать лет, что Женевьева его знала, барон – седовласый худощавый старец с благородной осанкой – не изменился совершенно.