Гарри Гаррисон - 50 х 50

Мы нашли тихую гавань в Дании. (Почему? — спросите вы. Что ж, могу сознаться, что нам тогда казалось, что так будет лучше.) Тодд и его младшая сестра Мойра росли, говорили по-датски и процветали в этой скандинавской стране на северном краю Европы. На много лет мы сделали ее своим домом и были невероятно счастливы. Благодаря крепкому доллару и низким налогам, мы жили припеваючи. Зимой катались на лыжах в Норвегии. Лето проводили в Италии. Все это было самым близким подобием земного рая, какое только в состоянии вообразить себе литератор. Я писал по роману в год, и все они издавались. Не только в Великобритании и Америке, но и, в самом прямом смысле, по всему свету. (В Японии были опубликованы все мои романы до одного.) Мы много путешествовали и подружились с нашими шведскими, итальянскими, французскими, немецкими издателями.

Но я никогда не забывал о рассказах. В год я пишу и продаю в среднем по семь штук. Это происходит в промежутке между романами. Малый объем рассказа хорошо подходит для краткого выражения важных идей. В промежутках между романами, которые я вижу как башни моей карьеры, располагаются рассказы. Кирпичи, из которых сложена стена, соединяющая башни, образующая город моей писательской жизни.

Перелистывая сейчас эти страницы, я испытываю немалое удовольствие. Я встречаюсь с самим собой — молодым, восторженным, полным творческого горения. Какая энергия! Я не стал бы делать все это заново. Но мне это и не нужно. Все это я уже сделал.

Вот пятьдесят из моих рассказов — по одному за каждый год из тех, когда я писал научную фантастику. Я смотрю на пометки и понимаю, что некоторые из этих рассказов раз по двадцать включались в сборники. Они переведены на более чем тридцать языков. Ведя пальцем по оглавлению, я улыбаюсь своим воспоминаниям.

«Смертные муки пришельца» отклонили все американские журналы, потому что главный герой был атеистом; позже, когда мир образумился, рассказ напечатали в «Иезуит мансли».

Я послал экземпляр «Капитана Гонарио Харпплейера» С. С. Форестеру, так как рассказ представлял собой и пародию на его произведения, и дань уважения его замечательному таланту. Немногим позже я узнал, что этот великий человек совсем недавно умер. Может быть, это я убил его? Что, если он прочитал мой рассказ и умер от удара?

«Плюшевый мишка». В то время это было фантастикой. Сейчас вы можете купить персонального робота «тэдди». Стоит ли мне предъявлять иск на выплату лицензионных отчислений?

«Соседи». Рассказ перерос в роман, а по роману был сделан фильм «Зеленый сойлент, как соя». Мне потребовалось немало времени, чтобы выяснить, откуда в фильме взялось людоедство — вошло в фильм — в романе его, естественно, не было. Наконец я узнал, что же произошло. Продюсер попытался продать работу «Метро-Голдвин-Мейер» как фильм о перенаселенности. «МГМ» не сочла тему достаточно важной для того, чтобы посвящать ей фильм. Что ж, назад, к столу. Зажатый в угол сценарист добавил тему людоедства — и благодаря ей картину купили… Вспомним заключительную сцену фильма, когда выносят истекающего кровью Чарльтона Хестона, а он кричит: «Зеленый сойлент делают из людей!» (В действительности зеленые, как соя, бисквиты в фильме были выпилены из фанеры и выкрашены зеленой краской. У меня до сих пор сохранилось несколько штук; я вынимаю их и разглядываю всякий раз, когда пытаюсь постичь тайну кинематографического бизнеса.) Но с большим удовольствием вспоминаю вечер, когда состоялась премьера фильма.

Театральный менеджер продавал зрителям апельсиновый и лаймовый сок с мякотью. Лаймовый напиток он с энтузиазмом именовал «сойлентовым зеленадом». Он, конечно, не видел фильма. Входившие в зал зрители с энтузиазмом поедали фрукты. Выходя по окончании фильма, все они делались зелеными, как соя, при виде машинки для шинковки фруктов.

Впрочем, меня занесло в сторону. Просто читайте рассказы и получайте удовольствие. Именно об этом вся эта книга.

Пятьдесят лет…

Вот это да!

Гарри Гаррисон!

Дублин, Ирландия

2000 г. н. э.

Сейчас в это трудно поверить, но были времена, когда фантастика просто задыхалась от всяческих табу. Когда мой первый роман «Мир смерти» печатался с продолжением в журнале, из него изъяли слово «проклятый», все до единого. Писатели, за очень редкими исключениями, скрепя сердце соглашались на такие ограничения, потому что отказ означал невозможность публикации. Они просто-напросто не могли продать произведения, в которых явно нарушались принятые в дешевых журналах табу. Писателям некуда было податься, кроме журналов, а у редакторов, создавших эту систему, рука рефлекторно тянулась к синему карандашу.

Но в начале шестидесятых в воздухе повеяло переменами. Альгис Будрис, один из наиболее заметных и тогда еще молодых писателей, — и совершенно определенно не имевший никакого отношения к дешевым журналам, — стал редактором в одном из новых издательств в Чикаго (оно уже давно не существует). Джуди Меррил уже приобрела к тому времени репутацию составителя антологий и редактора, на дух не переносящего все табу дешевых журнальчиков. Она задумала отредактировать антологию под названием, на — сколько мне помнится, «Тонкая грань», а Будрис согласился ее издать. Все табу было решено игнорировать, а произведения отбирать только по их литературным достоинствам. Ура! Джуди разослала множеству авторов письмо с приглашением присылать рассказы, и все, как полагаю, восприняли ее идею с облегчением и радостью.

Мне тоже понравилась ее задумка, и я сразу написал ответное письмо, изложив идею рассказа, которая давно вертелась у меня в голове. Джуди благословила меня, и я начал писать. Сейчас, во времена интергалактического коварства и экзобиологического разврата, я с краской на щеках признаюсь, что осмелился на единственное нарушение табу — сделал главного героя атеистом. Позор! Сейчас-то вам легко смеяться, но в далеком 1961 году это было реальной смелостью.

Замысел этого важного для меня самого рассказа понемногу вызревал несколько лет. Иногда случается, что, когда автор решается написать подобный рассказ, от задуманной важности остается лишь намерение. Я очень рад, что с этим рассказом такого не случилось. Я тщательно над ним потрудился, переписал, отпечатав на машинке и послал Джуди. Рассказ ей понравился, я получил за него гонорар, но антология так и не вышла. Подробности я знаю смутно, да и они уже стали историей. Мне ясно запомнились лишь длительные попытки выяснить, что же произошло, а затем долгая переписка, связанная с возвращением авторских прав. Наконец мне это удалюсь, и я с грустью наблюдал, как мой агент тратит деньги на почтовые марки, тщетно пытаясь продать рассказ хоть кому-нибудь. Увы… Рукопись футболили до тех пор, пока она, потрепанная и заляпанная кофейными пятнами, не улеглась уныло в ящике моего письменного стола.

Но что дальше? Должно быть, я все еще ругался, отправляя рассказ в Англию Брайану Олдиссу, пожелавшему его прочитать. В то время он составлял свою первую антологию в издательстве «Пингвин» и прочитал «Муки» в роли редактора. Рассказ ему понравился. Он прислал мне несколько весьма дельных редакторских замечаний, касающихся характера священника, я с ними согласился и внес исправления в рукопись.