Владимир Лещенко - Обреченный рыцарь

Красавчик застыл столбом.

– Крокодильчики? – хмыкнул. – Надо же…

И тоже присоединился к дыхательным упражнениям приятеля. Тюленя из парня не получилось, но молодой жеребчик вышел вполне сносно.

Пофыркали так чуток, пока Гавейна не пробило.

– Так это что ж, и ты крокодилу видел?

– С анхом и в гофрированном переднике? – уточнил юноша. – С париком и короной на голове?

– Ага, – подтвердил здоровяк. – Тудыть твою мать!

Оба, не сговариваясь, посмотрели на трактирную дверь. Возвращаться назад расхотелось. Но в комнатенке на втором этаже, которую они сняли позавчера, остался их нехитрый скарб, бросать который не годилось. Опять же таки лишние улики для тех, кто идет по их следу.

– Забираем манатки и сматываемся! – порешил Гавейн.

В иной раз неженка‑блондин принялся бы ныть, не желая мчаться сломя голову куда попало и притом на ночь глядя, но сейчас ерепениться не стал.

Бочком, бочком пробрались воины через зал, шмыгнули вверх по лестнице, заскочили в свою каморку, побросали на скорую руку вещи в мешки и подались назад.

Уже осилив половину ступенек вниз, вдруг услышали какой‑то жуткий рев, сотрясший здание трактира. И вслед за ним наступила звенящая тишина, ударившая по ушам не хуже предшествовавшего ей воя.

Гавейн с Парсифалем недолго думая обратились тылом к залу, чтоб ретироваться в комнату, а оттуда через окно на улицу. И с ужасом почувствовали, что деревянные ступени под их ногами проваливаются.

– Хонсу Милостивец! – клацнул зубами Перси, падая вниз.

– Елы‑палы! – Камнем полетел следом за красавчиком великан.

Хорошо хоть сходни некрутые были.

Но приложились рыцари мягкими местами о каменный пол препочтенно.

Кряхтя, поднялись на ноги и оцепенели.

Зал питейного заведения напоминал дворец царицы Кассиопеи после посещения его Персеем, решившим похвастаться перед честным народом эллинским новым трофеем – головой Медузы Горгоны.

То тут, то там стояли застывшими статуями еще пять минут тому назад шумно и весело угощавшиеся здесь мужики и дворяне.

Однако ж видно было, что это не каменные изваяния, а вполне живые люди. Потому как дико вращались их выпученные глаза – единственный орган у всех этих бедолаг, сохранивший способность двигаться.

А посреди зала, упершись ногами‑обрубками в камень и скрестив руки‑грабли на груди, стояла, почти доставая головой до притолоки, ОНА.

КРОКОДИЛА.

С золотым анхом – символом жизни на жирной груди (только по ней и было ясно, что это чудище именно самка, а не самец), в белоснежном складчатом переднике, в черном парике из толстых шнуров, расчесанном на три пряди – две по плечам, а третья на спине. Ну и в короне из двух страусовых перьев, обрамляющих серебряный диск.

Стояла, глумливо ухмылялась и облизывалась, озирая хитрыми глазками поле уже наполовину выигранной ЕЮ битвы.

«Вот тебе и метаморфозы!» – пронеслось в голове Гавейна.

И тут глаза чудовища остановились на нем.

Здоровяк ощутил сильный толчок в грудь, но устоял на ногах. Помогла стеночка, к которой рыцарь прижался спиной.

Монстр явно удивился тому, что какая‑то букашка воспротивилась его воле. Руки‑грабли распахнулись в стороны. Анх бурно заколыхался на чудовищном бюсте.

– У‑У‑УЙ!! – рявкнуло чудовище. – И‑Е‑Е‑Х!!

– И чего б ото я орал? – хладнокровно пожал плечами крепыш, хотя на самом деле он едва не оглох. – Перси, ты не знаешь, чего от нас хочет почтенная домина?

– Если того, чего я думаю, – слабым голосом отвечал стоящий на четвереньках блондинчик, – то пусть не обессудит. Она явно не в моем вкусе.

«Зато мы в ее», – невесело пошутил про себя Гавейн.

– Слышите, достойнейшая, – молвил он вслух. – Мы немного не по этой части. Со зверушками любовью не занимаемся. Даже с такими очаровательными, как вы. Вам бы в Элладу съездить. Или в Колхиду, скажем. Там это случается…

Крокодилиха затопала, забарабанила себя в грудь лапами. Даже анх погнулся, поцарапав серо‑зеленую кожу так, что из ранки полилась изумрудная жидкость.

– И таких игр мы не любим, – встрял Парсифаль. – Нам бы без крови и ушибов…

– У‑У‑У‑У‑Й‑Е‑Е!!! – взорвалась тварь и, схватив подвернувшийся под лапу стол, ринулась в атаку.

А рыцари тоже не стали стоять столбами, уподобляясь соседям справа, слева и сзади. Ибо в отличие от них вполне могли двигаться.

С не менее дикими криками, выхватив мечи, они кинулись врассыпную, не давая крокодиле сбить их с ног.

Животина завертела головой, соображая, на кого из дерзких броситься в первую очередь. Ее глаза полыхали алыми зарницами, что вообще‑то было чудно для такого зверя, будь он и в самом деле обитателем водного мира.

Перси не стал дожидаться, пока острый лом пробьет его грудь. Хотелось еще пожить, ведь столько еще не сделано. Поэтому он внезапно метнулся прямо под ноги страшилища, одновременно толкая его в тяжело дышащее пузо. Крокодила не удержалась на ногах и грохнулась навзничь. Блондин еле успел отскочить – гигантские когти правой нижней лапы прошли в нескольких дюймах от его лица, которым юноша по праву гордился.

– Давай, брат! – крикнул он бородачу. – Навались!

И сам первым начал колоть и рубить мерзкую плоть, отплевывающуюся все той же зеленоватой жижей. Гавейн присоединился к нему, облюбовав для себя толстую шею рептилии.

– И‑эх! – крякал, вкладывая в каждый очередной удар всю свою силу.

Зверюга ревела и дергалась, била могучими лапами по воздуху, силясь дотянуться до обидчиков. Однако постепенно сопротивление ее становилось все более вялым. Видно, удары странствующих рыцарей не пропадали даром.

Вот наконец огромное тело сотряслось в жуткой агонии и… замерло, словно колода. Не доверяя образине, Гавейн с Парсифалем еще по инерции сделали пару уколов и ударов. Особенно распалился бородач, вошедший в настоящий раж. Он махал и махал мечом до тех пор, пока напарник не обхватил его руками, сковав движения крепыша. Тот пару раз дернулся, но юноша, несмотря на деликатную наружность, был достаточно силен.

– Все, хватит, хватит! Ты уже отрубил ей башку!

– Да?! – не поверил Гавейн.

Перси оказался прав. Большущая голова крокодилы с разинутой пастью и вывалившимся языком была отделена от туши и откатилась в сторону.

– Ух! Елы‑палы!

Бородач вытер обильный пот, оросивший лоб и шею.

– Что ж это было‑то? – воззрился на красавчика.

– А Хонсу его ведает, – огрызнулся блондин, тоже порядком упревший. – Знаю одно. Пора сматываться, пока эти парни не пришли в себя.

Кивнул в сторону посетителей трактира. Некоторые из них уже начали подавать признаки жизни.

Гавейн не мог не признать правоту соратника. И впрямь следовало мазать пятки жиром. Лишняя шумиха им не нужна.

Эх, вздохнул он. То ли дело в прежние времена. Уж они‑то постарались бы, чтоб этот подвиг не остался незамеченным скальдами. Особенно Перси, любивший слушать ярмарочные небылицы о своих похождениях.

Подхватив пожитки (причем хозяйственный Гавейн не преминул сунуть в узлы с вещами и пару плохо лежавших караваев хлеба, окорок и полголовки сыру), рыцари метнулись вон.

На пороге Парсифаль оглянулся, чтобы в последний раз посмотреть на поле битвы. И едва не споткнулся о порог.

– Что за дерьмо?! – выругался юноша.

– Чего стал столбом, олух?! – дернул его за плечо здоровяк и тоже невольно глянул в зал. – Твою мать!! А где же ОНА?!

На том месте, где еще мгновение назад лежало поверженное чудовище, сиротливо валялось… осиновое полено.

– Вот и я о том же… – пожал плечами Парсифаль, выходя из разгромленного увеселительного заведения на улицу.

Не успели они отъехать и полмили, как услышали за спиной спорый топот. Гавейн порывисто обернулся, машинально хватаясь за меч.

Преследователь (если он действительно гнался за рыцарями) был один.

Здоровяк прищурился и с ухмылкой снял руку с оружия. Опасаться такого?..

Это был парень, на вид чуть моложе Перси и такой же смазливый. Только не белокурый, а шатен. Открытое лицо светилось тем восторженным удивлением, какое еще не умеют скрывать едва‑едва входящие в пору мужественности отроки.

– Стой! – резко велел юноше блондин.

Крепыш удивленно вздел брови. И какая муха укусила красавчика? Ужели признал в одиноком путнике достойного соперника?

Молодой человек повиновался приказу.

Эге, а конь‑то у него недурен, прикинул Гавейн. Такому впору и на патрицианских конюшнях обитать. Как видно, парень не так прост. Хотя по одежде не скажешь. Широкополый балахон с капюшоном, похожий на те, которые носят христианские монахи. Только цветом не черный и не коричневый, а зеленый.

– Тебе чего надобно? – насупился Парсифаль.

– Хочу поклониться вам, люди добрые, за то, что спасли меня и остальных добрых людей от медведя!

Воины переглянулись. О каком медведе идет речь?

– Ты часом не путаешь, дитя мое? – с пренебреженьем вопросил блондин.