Александр Шепиловский - На острие луча

— Почему они так? — тормошил меня Квинт. — Что за массовое отступление?

— Подожди, подожди. Дай разобраться.

Табун остался позади. Появилось изображение какого-то города, под кабиной проплывали его улицы и улочки. Люди, машины, железнодорожный состав у вокзала — все двигалось задом наперед. На окраине находился стадион. Трибуны полны народу, трепетали разноцветные флаги, очевидно, был спортивный праздник. На середине поля валявшийся смятый парашют расправился, надулся, поднялся и вместе с парашютистом полетел вверх. Через считанные секунды он поравнялся с нами, и мы увидели красное, сосредоточенное лицо парашютиста, правой рукой подтягивающего стропы. Квинт приветливо кивнул ему:

— Как вы… Куда вы? Эй!

Спортсмен уносился ввысь. С запада к нему хвостом подлетал самолет. Купол парашюта погасился и сам сложился за плечами парашютиста. Тот, сразу раскинув руки и ноги в стороны, продолжал подниматься и, наконец, втянулся в брюхо подлетевшего самолета. Теперь я все понял. Обгоняя свет, мы обгоняли изображение и сначала видели конец события, а уж потом начало его.

Пришлось засесть за новую задачу. Я рассчитывал, чертил, а Квинт, пользуясь подручными средствами, мастерил регулятор хода времени изображения. С окончанием работ мы снова включили хроноскоп и обозревали открывшуюся картину уже в обычной последовательности.

Чтобы быстрее найти наш город, мы как бы поднялись над Землей километров на сто пятьдесят. Под кабиной распластался мутный Мадагаскар. Направление на северо-восток. Уже пересекли экватор. Дальше, еще дальше. Вот уже умеренные зоны, а вон там родной город, там мой дом, лаборатория, профессор Бейгер, милые дядя Коша и тетя Шаша. Я вращал ручку фокусировки изображения «ближе-дальше». Город стремительно летел навстречу. Казалось, что мы буквально падаем, и я вроде бы почувствовал некоторое ускорение и даже напрягся. Квинт вдавился в кресло и вцепился в подлокотники.

— Тише, Фил. Потише. Разобьемся — плакать будем от обиды.

Я «затормозил» и, подрулив к зданию моего бывшего научного учреждения, у самого окна второго этажа, где располагалась шестая лаборатория, поставил ручку фокусировки изображения на нуль.

Профессор Бейгер в неизменной меховой шапчонке сидел за низким пустым столом на низком стульчике и задумчиво почесывал мизинцем ухо.

— Знакомься, — сказал я Квинту. — Исчезнувший профессор.

— Которого мы должны были спасти?

— Почему были?

— А он, Фил, уже спасен, вот же он, сидит и думает. Сейчас спросим.

— У изображения-то?

— У какого? А… Фил, правильно. Он же не настоящий. — И все-таки не удержался, сказал:

— Здравствуйте.

Я впервые так близко лицо к лицу без стеснения разглядывал профессора. Я вздрогнул и отшатнулся, когда внимательно посмотрел в его глаза. Мне на миг показалось, что я нахожусь на Земле и вижу фиолетовый глаз, который приковал меня и парализовал. Я встряхнулся, переборол себя и снова посмотрел в глаза профессора. Теперь они не были фиолетовыми, они были серыми с красненькими прожилками на белках и обыкновенными черными зрачками. В эти глаза Бейгера я могу смотреть как угодно долго, и ничего не случится.

Профессор, видимо, что-то вспомнил и, на ходу доставая ключ, быстро подошел к сейфу. Я схватил приготовленный фотоаппарат. Профессор сел за стол и, развернул большой лист бумаги. Я повернул ручку фокусировки и, проникнув в лабораторию, мы повисли над Бейгером. Он просматривал какую-то схему и делал в ней поправки. Я, конечно, заснял ее. Но мне нужны были все бумаги или хотя бы большая их часть. А чтобы заснять их, надо было ежедневно следить за профессором. С этим приходилось мириться. Но нам повезло. В один из дней он вздумал делать ревизию всем бумагам. К вечеру они были уже у меня на пленке.

Все! Теперь за изучение. Я выключил хроноскоп.

На первых нескольких листках ничего интересного не оказалось. Кое-где, среди формул и схем, попадались рисунки: женские профили, чертики, домики. А на одном листке был нарисован стоящий на хоботе плачущий слон в женских сапожках. Очевидно, Бейгер, размышляя, машинально занимался художеством.

Но постепенно чертики исчезли. Их сменили стройные ряды цифр, схемы, эскизы, формулы. Выяснилось, что вначале профессор пытался передать по радио мышь из клетки в свой недосягаемый сейф. Правда, неудачно. Вместо мыши там из «местных» атомов образовался большой комок слизи, который стал предметом тщательного исследования. Я помню, что мимо шестой лаборатории проходить было неприятно: такой отвратительный запах был там. А Бейгеру даже замечания не сделали, ходили, терпели. Попробуй сделать такое я! Что было бы! В чем бы меня только не обвинили!

Из бумаг было видно, что профессор не унывал, он искал ошибку. Вникая в его работы, я все более убеждался, что отлично бы с ним сошелся. Башковитый. Исправив ошибку, он снова передал мышь по радио и получил мышиный эмбрион. Это уже было что-то! Но потом профессор пошел по неверному пути. Ай, ай, я качал головой, как же так, профессор. Не чурался бы ты меня, жил бы и трудился в свое удовольствие в третьем измерении. А вот и расчеты, связанные с передачей шахматной фигуры на Филоквинт.

Так что же случилось? Грубо говоря, Бейгер разложил себя на атомы, но особым образом. Он как бы взорвался, но не хаотично, он размылся во Вселенной. Иначе говоря, каждый атом его организма отстоял от соседнего на огромном расстоянии, но тем не менее они были взаимосвязаны. Это кажется неправдоподобным. Согласен. Но что поделаешь. У четвертого измерения свои законы.

— Бедный человек, — жалобно проговорил Квинт. — Как он там питается, такой громадный — больше всех, такой разреженный — совсем пустой. Но раз он такой, Фил, как он дышит?

— А он не дышит. Как вздохнул в лаборатории, так этот воздух в легких и остался. Ему достаточно.

— Тогда скажи мне, как он мог за такое недолгое время распухнуть во вселенной, с какой скоростью он разлетался?

— Мгновенно.

— Но, Фил…

— Что но? Это тебе не третье измерение. Запомни.

— Запомнил. А я не знаю, как будем его спасать. Его нужно сжать. Уплотнить?

— В некотором смысле да. — Я вынул из стопы сложенный вчетверо лист под номером 112 и развернул его. — Вот схема аппарата «Б-1», который «помог» профессору покинуть наш мир. Аппарат давно сгорел, но мы, изменив конструкцию, должны построить его и заставить работать на другом режиме. Только вряд ли нам удастся это сделать здесь. Материала мало.

— Мы да не сумеем! Мои руки просят работы.

На часы мы не глядели и не знали, сколько времени, какой год и куда летим. А ведь пора искать планету для посадки, устанавливать иразер и возвращаться на Землю. Ужжаз беспокоится. Да еще надо увидеть убийцу Квинта.

Работу отложили и, включив реле времени, я дал команду поворотному устройству. Миг, и, прочертив в космосе уму непостижимую дугу, кабина догнала волны, отраженные от Земли 6000 лет назад. Я отрегулировал резкость изображения. Под нами проплывало волнистое плоскогорье с островками растительности. Наступала ночь. У горизонта виднелись яркие точки двух костров.

— Медведи и шакалы жечь не будут, — авторитетно заявил Квинт. — Значит, внизу люди. Спустимся и возьмем правее.

Кабина «повисла» над одним из костров. Казалось, языки пламени лизали наши ноги. Мы инстинктивно подняли их.

— Знаешь, — засопел Квинт, — я чую запах дыма.

И до того реальным казалось все, что мы видели, что и я почувствовал запах. А кабина уже опустилась на костер, и мы вроде бы ощутили толчок. Я вывел кабину из огня.

— Смотри! — крикнул Квинт. — Вон копошатся твои предки, мои бывшие современники.

Это были невысокие, но могучего телосложения люди. Суровые, обросшие, бородатые мужчины в темных шкурах молча сидели на земле. Женщины в таких же шкурах отличались нежным овалом лица, волосы на голове схвачены кожаной бечевой, на шее ожерелья из мелких блестящих камешков и костяшек. Сводить бы их к парикмахеру, маникюрше, а потом в ателье мод, они бы ничем не отличались от наших модниц, а некоторых из них хоть на конкурс красоты отправляй. Рядом валялась груда обглоданных костей, череп бизона, чашки, кремневые ножи и прочая грубо обработанная утварь.

— Ну, эти совсем первобытные, — сказал Квинт. — У нас в Египте в это время мастера были. Соображали, астрономию знали. Кое-что строили, кое-что выращивали. А эти… — он презрительно поморщился. — Европейцы!

— Египет — страна древнейшей культуры. И, собственно, что ты возгордился?

— К слову пришлось, — смутился Квинт. — К тому же… Родину захотел увидеть, Фил. В Египет бы.

— Ладно, давай в Египет.

Чтобы точнее сориентироваться, мы поднялись высоко над землей. Мешала облачность, но все же различались размытые очертания Черного и Средиземного морей. Выбрав примерно место, где должен находиться дворец фараона Квинтопертпраптеха, мы начали спуск. Пробили облачный покров и с высоты птичьего полета обозревали местность. Нил разлился. Кое-где виднелись кучки занятых работой полуголых египтян.