Милена Завойчинская - Книгоходцы особого назначения

Глава 23

В которой кот и русалка обретают имена, Аннушка рассказывает старую историю, Кира узнает о беде Мальдина и начинается сессия

Когда мы вернулись в общежитие, я оставила вещи в комнате и ушла к дубу. Карел пытался составить мне компанию, так как перепугался за меня до трясущихся рук. Он аж побелел тогда в кондитерской, когда осознал, что могло произойти. Но я ласково погладила его по щеке и попросила оставить меня, мне хотелось побыть в одиночестве и осмыслить случившееся.

На удивление возле раскидистого фантомного дерева было пусто, вероятно, адепты готовились к сессии, и мне удалось побыть без назойливой компании.

— Что ты, девица, невесела? Что головушку повесила? — вкрадчиво обратился ко мне черный кошак.

— Не приставай к ней, животное! — укоризненно произнесла со своей ветки русалка. — Не видишь? Беда у человека.

— Как ты разговариваешь со мной, хвостатая? — закатил глаза кот.

— От хвостатого слышу! — привычно огрызнулась синеволосая дива, а я вдруг подумала, что так и не дала ей имени. И коту тоже.

— А как вас зовут? — спросила я своих «фольклорных персонажей», озадачив непоследовательностью.

— Нас не зовут, к нам сами все приходят, — подумав, ответил кот-сказочник.

— А хотите я вам имена дам? — улыбнулась я, на время даже забыв о своей проблеме.

— Ну наконец-то! — встопорщил шерсть мой четверолапый собеседник. — Хоть у одного человека ума хватило на это. Вещай, девица.

— Ты — Семён. У Александра Сергеевича Пушкина, автора стихотворения про этот дуб и про вас, была нянюшка — Арина Родионовна. А у нее кот. Вот поминая этого кота, великий поэт и написал про вас обоих.

Говорить о том, что хвостатый Семён, принадлежавший Арине Родионовне, был редчайшим пакостником и неоднократно метил обувь Пушкина, и поэтому тот его совершенно справедливо не любил, я не стала.

— А я? А мне? — поправила локон русалка и всколыхнула грудью, упрятанной в бюстгальтер из ракушек.

— Миртиль. Это голубика по-французски, но с русским произношением, — издала я смешок. — Ягода такая. Нравится?

— Ягодка? — кокетливо повела она плечиками. — Как это прелестно!

— Пф, — фыркнул Семён. — Какая же ты ягодка? Ты вредная женщина с рыбьим хвостом.

— Oh, Simon! Mon comportement — le résultat de votre attitude![6] — произнесла вдруг русалка на чистейшем французском языке.

Эти двое мгновенно забыли про меня и с упоением начали беседовать и препираться по-французски. Я этого языка не знала, поскольку в школе учила английский, поэтому какое-то время сидела, вытаращившись на них. Миртиль вела себя как заправская кокетка, томно вздыхая и закатывая глаза, а Семён напоминал толстого ворчливого месье, который снисходительно поучает свою собеседницу. Я еще послушала, а потом тихонько встала и удалилась, пребывая в полном обалдении от тех, кого создала. Вот как я смогла их наколдовать, если сама знаю на языке родины Мольера и Дюма буквально несколько фраз, позаимствованных в основном у киношных мушкетеров и гардемаринов?

Последнее, что я услышала, было произнесено котом:

— Face à la vérité, ma chère… [7]

Позднее у меня состоялся примечательный диалог с «подозреваемой». Доказать каким-либо образом причастность Иолы Дексовой к попыткам меня отравить я не могла. Злило меня это безмерно, да еще Лола подзуживала, мол, какая же я ведьма, если веду себя как рохля и позволяю мерзкой белобрысой мымре такие страшные выходки? Я бы и не позволила, но как?! Проклясть Иолу я не могла, ибо в ВШБ строго-настрого запрещено применять магию к другим адептам. В общем-то, это правильно, так как далеко не все адепты обладали силой. И если сегодня один маг возьмет и заколдует, например, адепта из детектов или фантбоев, тот запросто может привезти с практики какой-нибудь лазерный бластер или редкий химический яд, да и прикончить врага ко всем чертям. Но в то же время молчать и ничего не делать было уже выше моих сил. Я ведь видела, как Дексова смотрит на меня. После тех взбитых сливок с ядом, которыми меня пытались угостить, в ее глазах я прочитала дикое разочарование и лютую ненависть.

И вот я терпела, терпела, а потом подкараулила эльфийку так, чтобы оказаться рядом с ней без свидетелей.

— Дексова, — хмуро окликнула я ее.

Та вздрогнула и сбилась с шага, услышав мой голос, но остановилась и обернулась.

— Чего тебе, Золотова? — буркнула она, прищурившись.

— Да так… Поговорить, — подошла я к ней и, чуть склонив голову набок, окинула ее задумчивым взглядом.

Дексова ответила меня вызовом в глазах и скривила губы в усмешке.

— Иола, скажи мне, ты в курсе, что такое посмертное ведьмино проклятие? — спокойно спросила я.

— Ну в курсе, и что? — процедила она, а в ее глазах мелькнуло беспокойство.

— Это хорошо, — кивнула я, продолжая рассматривать ее. — Иола, ты знаешь, и я знаю, что доказать твою причастность к попыткам убить меня невозможно. Ты хорошо постаралась.

— Чушь! — насмешливо фыркнула она. — Понятия не имею, о чем ты.

— Да-да, конечно, — с сарказмом подтвердила я. — Я и не обвиняю тебя. Просто хочу предупредить… Если вдруг на меня упадет кирпич и убьет — от моего посмертного ведьминого проклятия умрешь ты. Если я поскользнусь, упаду, разобью себе голову и скончаюсь на месте — умрешь ты. Если меня вдруг задавит карета или затопчет чья-то понесшая лошадь — умрешь ты. Если крысиный яд вдруг каким-то немыслимым образом окажется в моем чае — умрешь ты. Если совершенно случайно произойдет что-то, к чему ты, разумеется, не имеешь никакого отношения… — с усмешкой протянула я, — умрешь ты.

— Что?! — возопила она и вытаращилась в ужасе. — Ты не посмеешь! Правила ВШБ запрещают проклинать…

— Именно поэтому я до сих пор не навела на тебя порчу и не прокляла, — ледяным голосом отозвалась я. — Только, Дексова, учитывай тот факт, что проклятие, которое я наложила, станет активным лишь в момент моей смерти. Я уже не буду являться студенткой ВШБ и, следовательно, мне станет безразлично, какие правила нарушены. То же самое касается тебя… Тебе ведь осталось учиться всего один год. А если ты выпустишься и предпримешь что-либо в мой адрес… Ты уже не будешь адепткой школы, и никаких правил я не нарушу. Я доступно объяснила?

— Вполне… — вдруг успокоилась она и посмотрела совсем иначе, оценивающе, словно прикидывая, как бы так меня удавить, чтобы ей за это не «прилетело» в ответ.

— Дексова, не стоит… — покачала я головой. — Я очень терпеливый человек. К тому же сильнее тебя и в плане магии, и физически. А меня всегда учили, что обижать слабых — это низко и подло. И я держалась, не позволяя себе набить тебе личико или наслать чесотку и энурез. Защищалась, но не нападала. Но мое терпение не безгранично, поэтому я тебя предупредила, а уж что ты будешь делать с этим знанием, тебе решать. Но учти, отправишь меня на тот свет своими или чужими руками, я утащу тебя за собой в могилу. Никому еще не удавалось выжить после посмертного проклятия ведьмы. Так что встретимся за гранью очень быстро.

— И какое же ограничение стоит на твоем проклятии? — вдруг спросила она. — Я в курсе, что все они имеют условия для…

— Ты меня совсем за дуру держишь? — вскинула я брови. — Правда думаешь, что я тебе расскажу? Я долго составляла текст, чтобы учесть все факторы и твою изворотливую натуру, ведь тебе может прийти в голову не только отравить меня. Поэтому не надейся, что удастся каким-то образом избежать кары. Мой тебе совет: не трогай меня, не пытайся убить — и сама проживешь долгую эльфийскую жизнь.

— А ты жестокая и злопамятная, — обронила она.

— Нет, Иола, — покачала я головой. — Я не жестокая, а жесткая. И не злопамятная, просто стала злой, а на память никогда не жаловалась. Ты зря думала, что я позволю вечно над собой измываться и буду терпеть всё. Мне нет дела до того, какой ты расы, есть ли у тебя титул, кто твоя родня и так далее. Будь ты хоть королева — еще раз попытаешься… и умрешь вместе со мной. Я долго держала себя в руках, но ты, похоже, принимаешь сдержанность за слабость. И учти кое-что на случай других идей испортить мне жизнь… У моего народа есть одна особенность: мы долго терпим, но если уж срываемся, то последствия для тех, кто вызвал наш гнев, самые ужасные. Я близка к срыву.

— Я тебя поняла, Золотова, — кивнула эльфийка, глядя на меня совсем по-новому. Да, я по-прежнему была ее врагом, но врагом, которого она вдруг оценила и посмотрела на него совсем иначе. — Только и ты помни. Ты забрала у меня самое дорогое — Ивара, и я этого не оставлю. Умирать я не планирую, но ведь и у тебя можно забрать кого-то, кем ты дорожишь.

— Обидишь кого-то из моих друзей — я тебе сердце вырву, — буднично сообщила я ей.

И вероятно, было что-то такое в моей интонации, что она поверила. Поверила во всё: и в мой блеф с посмертным проклятием, которого я, конечно же, не накладывала, и в обещание вырвать ей сердце, если обидит тех, кем я дорожу. Но тем не менее в последующие дни я озаботилась тем, чтобы купить всем друзьям из нашей компании амулеты, определяющие яд: неприметные колечки, единственной способностью которых было нагреваться при наличии вредоносных добавок в еде и питье.