Игорь Подгурский - Они сражались за реальности

Так вот что задумали егеря! Они решили взобраться на вершину и ударить сверху. Немцы хотели любой ценой добраться до двух разведчиков. В такой ситуации нельзя было терять ни одной минуты. Кузнецов лихорадочно соображал, что делать, пока их не взяли в «огневой мешок».

Егеря пошли ва-банк. На заснеженной вершине склона показались немецкие лыжники. Ловко лавируя, они скатились к каменной осыпи, сбросили лыжи и залегли. Появилась еще одна группа, за ней – следующая. Егеря мастерски владели лыжами. Расчертив склон узорами лыжных следов, они быстро спустились к товарищам и заняли огневые позиции.

– Отходим! Прикрой! – скомандовал Николай Леве. Командир группы начал спускаться туда, откуда они пришли.

На склоне лежал внушительных размеров обломок гранита. Сверху на нем возвышалась пышная шапка снега. Высота скальной стены, обращенной в сторону десантников, равнялась примерно четырем метрам. Это оценил на глаз Николай. Он умышленно мчался к обломку скалы, оттолкнулся от него, кубарем полетел вниз, в противоположную от немцев сторону, и по пояс погрузился в снег. Быстро выбравшись из сугроба, командир группы поднял сорвавшийся с плеча автомат и прокричал: «Лева, давай!», стреляя по залегшим лыжникам короткими очередями.

И Лева дал. Да так, что досталось всем. Он вытащил последнюю гранату, выдернул чеку и метнул в егерей. Лимонка не долетела до немцев и жахнула среди камней.

На крутых высоких склонах лежали толстые снежные козырьки. Один из козырьков давно уже сползал к краю. Взрывная волна Левиной лимонки стала последней каплей. Снежный вал накрыл егерей, а на излете белый язык поглотил и Кузнецова. Там, где только что отстреливался командир, прикрывая отход Левы, теперь громоздились сугробы. Больше никто не стрелял. Всех, кроме Задова, укутало толстым холодным саваном.

Задов отстегнул от пояса ледоруб, лег на спину и, оттолкнувшись, понесся вниз по склону. Домчавшись до свежего снежного могильника, он резко перевернулся и всадил железный клюв ледоруба в снег. Тренировки не прошли даром, и Лева по-собачьи начал откапывать Кузнецова. Пальцы вязли в ледяном крошеве. Задов снял каску и начал откидывать снег, действуя шлемом вместо совка. Дело пошло быстрее. Неожиданно показалась рука, скрюченными пальцами сжимавшая шмайссер. Лева отбросил каску в сторону и начал осторожно отгребать в стороны снег руками. Наконец показалась голова. Он схватил командира за наплечные ремни амуниции и, поднатужившись, вытащил из снежного плена. У Николая из носа и ушей капала кровь. Красные кляксы быстро испятнали маскхалат и снег рядом с бесчувственным телом.

Лева только-только собрался делать искусственное дыхание, как командир открыл глаза и вяло поинтересовался, поднесся близко к лицу ладонь с горстью снега.

– Товарищ, Новый год уже наступил? Я ничего не пропустил?!

– Нет, самое интересное еще впереди,– обрадовался Лева. Главное, что Коля жив, хотя и не в себе.– Ты в порядке?

– Нет,– мотнул головой Кузнецов.– Что здесь происходит?

– Оккупанты того, гранату бросили, вас и контузило,– на одном дыхании отрапортовал Задов, помогая командиру сесть.

– Интересно, кто пригласил таких идиотов на праздник? – оглядываясь вокруг, проговорил Николай. Он гундосил, но говорил внятно.

– Что вы помните?

Кузнецов закашлялся:

– Последнее, что помню – как иду в первый класс с букетом цветов.

– Вам лучше?

Блуждающий взгляд командира остановился на Левиной руке и стал осмысленным. На указательном пальце одессита темнело кольцо чеки с торчащими усиками. Память возвращалась к Кузнецову быстрее, чем надеялся Лева.

– Мне было намного лучше, пока ты не бросил гранату. Уходим отсюда.

– Извините. Я больше не буду,– потупился Задов.

– А мне больше и не надо!

Они продолжили спуск. Немецкие лыжники им не мешали, погребенные под многометровым слоем снега.

– Эх! Сейчас туман нам бы не помешал,– снайперы не шли у Левы из головы.

Пятый Далай-лама был услышан. Ритмично забухал бубен Латына. Желание Задова исполнялось немедленно и в полном объеме. Облако, похожее на косматую лапу, стало медленно опускаться и вскоре накрыло немецкие позиции густой серой кисеей. Набежало очередное облако, теперь уже снизу. На дне ущелья сгущался туман. Волны тумана, подгоняемые звуками бубна, поднимались вверх и собирались воедино, закрывая хребты, вершины и весь горный массив сплошной пеленой.

И двух разведчиков облака тумана надежно укрыли от чужих глаз.

Из глубины ущелья вдруг заухал сборно-походный бубен черных лам. Он звучал с б о льшими интервалами, чем у Латына, но громче и злее.

В облаках появился рваный просвет. Неподалеку от разведчиков на гребне показался немец. Егерь стоял в профиль и негромко подавал команды, вглядываясь в тающие клочья тумана. Жахнул миномет. Вероятно, он был установлен совсем близко.

Бубен Шаманова зазвучал чаще, и его звуки уже сливались в непрерывный гул…

Облака снова сгустились, затягивая разрыв. Фигура «эдельвейса» исчезла. Звуки со стороны каравана тоже стали громче, а тональность выше. Музыкальная дуэль служителей культа набирала обороты. «Кто кого перебубнит, тот того и победит!» – бормотал зачарованный Задов. Кузнецов сидел и ждал молча, ловя разреженный воздух открытым ртом. Перебубнил Шаманов. Просветов в сплошной пелене облаков больше не было. Если не считать небольших окон, затягивающихся на глазах.

Бубен все равно продолжал звенеть, указывая разведчикам дорогу.

В одном месте, чтобы не ползти по кручам, десантники пошли через снежный грот – длинный туннель, образовавшийся в снежных завалах. Внутри это был настоящий лабиринт со множеством боковых ответвлений. Разведчики двинулись по центральному, самому большому проходу. В его конце призрачно маячило светлое пятно выхода.

Они миновали подснежное царство без помех и выбрались наружу. Выстрел прогремел так близко, что Кузнецову сначала показалось, будто это Лева пальнул по врагу, но выстрел был винтовочный. Мгновение спустя Николай сообразил, что рядом лежит немецкий снайпер.

Разведчики попятились в лабиринт. Кузнецов замер возле выхода, а Лева отступал, держась за ледяную стену, пока не завернул в боковое ответвление, откуда и выглядывал, настороженно сжимая в руке автомат.

Николай увидел цепочку следов, которую они оставили, выходя из грота. Снег, правда, сыпал крупными хлопьями и должен был скоро уничтожить следы, но кому известно, что собирается делать стрелок в ближайшие минуты?

Послышались голоса. Снайпер окликнул соседа, тот ответил. Они совещались, не пора ли возвращаться к своим, поскольку все равно ничего не видно. Как они пойдут? Вместе, врозь? Заглянут в грот или пройдут мимо?

На всякий случай Кузнецов проверил автомат и стал осторожно наблюдать из снежного проема. Убедившись, что егеря ушли, он оглянулся. Задова не было видно…

…Боковое ответвление успокаивало Леву иллюзией покоя. Он перевел дух и вслух подумал, подбадривая сам себя:

– Лучшую часть мужества составляет осторожность.

– Кто это сказал?

– Я… или Наполеон. Точно не помню,– машинально ответил Задов и облился горячим потом. В холодном снежном гроте он был не один. Неизвестный собеседник находился за спиной. Разум требовал немедленно обернуться. Подсознание, наоборот, горячо убеждало: замри и не дергайся, авось рассосется само собой. Над головой глухо громыхнуло. Немцы стреляли в тумане наугад.

– Твою дивизию… – Задов витиевато выругался. Агрессивные егеря ему нравились все меньше и меньше.

– Это мантры? Почему я раньше таких не слышал? – не унимались сзади.

– Да, это маты,– подтвердил Задов, слушавший вполуха. Наконец он соизволил обернуться к настырному почемучке. Подсознание лениво шепнуло: «Я же тебе говорило: не напрягайся, все будет хорошо».

В центре овальной пещеры возвышалась глыба льда в форме идеально ровного куба. На ней сидел худенький, сморщенный старичок в позе лотоса. Про таких людей говорят: «кожа да кости». Даже сумрак не мог скрыть, что он очень стар. На абсолютно лысой голове не было не единого волоска. Он был одет, точнее, замотан в серую грубую ткань. Она свисала с острых плеч наподобие греческой туники. Ни обуви и ничего иного на старце не было. В сморщенном кулаке, напоминающем обезьянью лапку, были зажаты простые костяные четки, желтые от времени.

От взгляда на незнакомца, одетого не по сезону, чувствительному Леве стало холодно. У Задова вихрем пронеслась мысль: «Так и дуба врезать можно». Он мигом подскочил к старичку и сорвал с себя вязаную шапочку-маску, предохранявшую лицо от обморожения. Он аккуратно заправил под шерстяную ткань оттопыренные уши старичка.

Ирония, блеснувшая в не по-стариковски молодых глазах деда, требовала каких-то слов, и Задов начал без обиняков: